Пестрые рассказы - Элиан Клавдий - Страница 9

14

Известно, что жители города Византия страшные пьяницы; поэтому они живут в харчевнях, а свои дома сдают в наем приезжающим в город чужеземцам. И не только одни дома, но и жен в придачу, так что повинны в двух пороках: пьянстве и сводничестве. Так как византийцы всегда по горло налиты вином и всегда навеселе, они любят слушать игру на флейте и заняты только этим, зато совершенно не переносят звука трубы; понятно, что с таким же отвращением они относятся к оружию и войне. Поэтому-то во время опасной осады, когда враги уже бросились к стенам, а защитники покинули свои места, чтобы по обыкновению пойти развлекаться, их стратег Леонид отдал приказ открыть харчевни на городских укреплениях. Эта хитрая выдумка Леонида понемногу приучила византийцев не оставлять строй, так как отпал для этого повод. Эту историю о жителях Византия рассказывает Дамон. С ним, по-видимому, согласен и Менандр, когда говорит:

15

Аргивян и тиринфян тоже высмеивают за пьянство. Что же касается фракийцев, они на весь свет знамениты как бражники. И иллирийцы не избегли подобной славы, но вдобавок навлекли на себя обвинение за то, что присутствующим у них на пирах чужеземцам дозволяется пить за здоровье любой женщины, даже если они не имеют к ней никакого касательства.

16

Кто был более славным полководцем — Деметрий Полиоркет или афинянин Тимофей? Я скажу об особенностях действий каждого, а вы судите сами. Деметрий покорял города оружием и превосходством силы, причиняя великие бедствия и несправедливости, склонял их к покорности с помощью осадных машин, которые сокрушали стены или подкапывали их, а Тимофей убеждал и доказывал, насколько разумнее покориться афинянам.

17

Философы пеклись о нуждах государства, а не жили отрешенными от подобных забот мудрецами; у жителей Локр законы усовершенствовал Залевк, в Катане, а затем, после бегства оттуда, в Регии — Харонд; во благо тарентянам потрудился Архит, афинянам — Солон; Биант и Фалес принесли великую пользу Ионии, Хилон — лакедемонянам, жителям Митилены — Питтак, родосцам — Клеобул; Анаксимандр вывел поселенцев из Милета в Аполлонию; Ксенофонт был отличным воином и во время похода Кира еще лучшим стратегом: когда царевич со своими ближайшими сподвижниками пал в бою и нужен был муж, способный спасти эллинов и возвратить их на родину, таким мужем оказался Ксенофонт;[103] сын Аристона Платон доставил Диона обратно в Сицилию и советами и поучениями подвигнул на ниспровержение тирании Дионисия;[104] Сократ не одобрял государственного строя своего города, так как усматривал в афинской демократии черты тирании и монархии. Поэтому он отказался ставить на голосование предложение казнить десять стратегов и не принял участия в бесчинствах тридцати,[105] но когда надо было сражаться за отечество, он охотно занял место в воинском строю и воевал под Делием, Амфиполём и Потидеей.[106] Аристотель возродил свою родину, которая не только, как говорится, стояла на коленях, но была повержена в прах.[107] Деметрий Фалерский с успехом правил Афинами, пока не был изгнан из-за свойственной тамошним гражданам зависти, а в Египте, где его принял Птолемей,[108] стал блюстителем закона.

Кто возразит, что философами были Перикл, сын Ксантиппа, Эпаминонд, сын Полимнида, Фокион, сын Фоки, Аристид, сын Лисимаха и Эфиальт, сын Софронида, а в последующие времена Карнеад и Критолай. Последние, будучи отправлены в Рим по делам афинян,[109] добились успеха и так искусно сумели выступить перед сенаторами, что те сказали: «Афиняне послали послов не столько дабы уговорить нас, но прямо-таки заставить поступить согласно их желанию». Я склонен считать государственной деятельностью и то, что Персей наставлял Антигона,[110] Аристотель вел философские беседы с юным Александром, сыном Филиппа, а Апсид, знаменитый ученик Пифагора, образовал Эпаминонда. Следовательно, полагать, будто философы чужды практической деятельности, нелепо и неразумно. Я бы, например, с радостью обладал их пресловутыми отрешенностью от жизни и любовью к покою.

18

Феопомп рассказывает о беседе фригийца Мидаса с Силеном. (Силен этот — сын нимфы; по природе своей он ниже божества, но выше человека, так как наделен бессмертием). Они разговаривали о различных предметах; между прочим, Силен рассказал Мидасу следующее: Европа, Азия и Ливия — острова, омываемые со всех сторон океаном; единственный существующий материк лежит за пределами обитаемого мира. Он, по словам Феопомпа, неизмеримо огромен, населен крупными животными, а люди там тоже великаны, в два обычных роста, и живут они не столько, сколько мы, а вдвое больше.

На этом материке много больших городов со своеобычным укладом и законами, противоположными принятым у нас. Два города, ни в чем не сходствуюшие друг с другом, превосходят все прочие размером. Один зовется Махим, другой — Евсебес.[111] Жители Евсебеса проводят дни в мире и благополучии, получают плоды земли, не пользуясь плугом и быками, — им нет нужды пахать и сеять, всегда здоровы и бодры и до самой смерти полны веселья. Они столь безупречно праведны, что боги нередко дарят их своими посещениями. Жители же Махима необычайно воинственны, появляются на свет уже в оружии, весь свой век воюют, подчиняют себе соседей и властвуют над многими народами. Население Махима составляет не меньше двухсот мириад.[112] Люди там иногда, впрочем редко, умирают от болезней, обычно же гибнут в битвах, сраженные каменьями или дубинами; для железа они неуязвимы. Золота и серебра у них много, так что эти металлы ценятся меньше, чем у нас железо. Они некогда, по словам Силена, сделали попытку переправиться на наши острова и в количестве ста мириад пересекли океан, дошли до гиперборейских пределов, но не пожелали идти дальше, ибо, наслышанные о том, что тамошние жители слывут у нас самыми счастливыми, нашли их жизнь жалкой и убогой.

Силен рассказал Мидасу и еще более удивительные вещи: какое-то племя смертных людей населяет много больших городов на материке; границей их земель служит местность, называемая Аностон; она подобна пропасти: там нет ни дня, ни ночи и воздух всегда исполнен красноватым сумраком. Через Аностон текут две реки — Радостная и Печальная, на берегах которых растут деревья величиной с высокий платан; деревья вдоль Печальной приносят плоды, наделенные таким свойством: кто их поест, тотчас начинает плакать и будет исходить слезами всю остальную жизнь, и так и умрет; те же, что растут у Радостной, дают совсем другие плоды: отведавший их отрешается от прежних желаний и, если любил что-нибудь, забывает об этом, вскоре начинает молодеть и вновь переживает давно ушедшие годы. Сбросив старческий возраст, он входит в пору расцвета, затем становится юношей, превращается в отрока, в ребенка и, наконец, совсем перестает существовать. Кому угодно верить хиосцу,[113] пусть верит, мне же кажется, что он тут, да и вообще нередко, рассказывает басни.