Адриан Моул: Дикие годы - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 35

Прежде чем уйти на работу в 6.30 утра, я написал записку и прислонил ее к вазе с гиацинтами на столе.

Ранним вечером Бьянка была очень добра со мной. Она заверила: в том, что касается ее чувств ко мне, ничего не изменилось. Вот только говорила со мной по телефону – из Лестера. Она хочет задержаться еще на денек – помочь моей матери.

Вернувшись с работы в 11.30 вечера, я перечитал свою записку, оставленную на столе, затем порвал ее и швырнул в унитаз. Потребовалось три полных смыва, чтобы она исчезла без следа.

Вчера вечером я очень устал, но заснуть не смог, поэтому встал, оделся и пошел прогуляться. Сохо никогда не спит. Оно существует для таких, как я: одиноких, томящихся от любви, для аутсайдеров. Вернувшись домой, читал «Униженных и оскорбленных» Достоевского.

Нельзя сказать, что боги улыбаются нашему семейству. Миссис Беллинхэм уволила папашу и дала ему пинка из своей постели. Она пришла в ярость, когда открылось, что он толкал ее системы сигнализации за полцены в пабах для всякого плебса. Отец опять поселился у бабушки. Я узнал об этом только потому, что бабушка позвонила мне на работу и пожаловалась, что мама должна ей пятьдесят фунтов еще с прошлого декабря. А бабушке сейчас нужны деньги, потому что она собирается в июне в Египет с «Вечно молодыми», а на следующей неделе ей платить задаток.

Я напомнил бабушке, что у нее имеются значительные сбережения на срочном вкладе. Неужели она не может снять пятьдесят фунтов? Бабушка, в свою очередь, указала мне на то, что банк следует уведомлять за месяц до снятия с такого вклада. Она сказала:

– Я пока не готова терять свой высокий процент.

Я небрежно поинтересовался, не видела ли она Бьянку. Она небрежно ответила, что видела Бьянку с Маффетом на верхней площадке двадцать девятого автобуса, направлявшегося в центр города. Несколько подробностей она тоже сообщила. Они смеялись. Бьянка держала в руках букет фрезий (ее любимые цветы). А Маффет выглядел «счастливее, чем когда-либо вообще». В трубке раздался лязг, когда бабушка наклонилась в своем кресле:

– Ведь Эйнштейн тут не нужен, чтобы все понять, правда, парень?

Спасибо, бабуля – лестерская версия мисс мать-ее-за-ноги Марпл.

Я опасаюсь самого худшего. Бьянка до сих пор в Лестере. Сегодня утром я получил брошюру от организации, которая называется «Институт Факсос». Они предлагают мне холистические каникулы на греческом острове Факсос, куда входят курсы творческого письма, мастерские сновидения, обретение собственного голоса и управление стрессами. На одной фотографии изображены счастливые загорелые отдыхающие, которые поглощают какой-то зеленый корм за длинными столами под голубыми небесами. После пристального рассмотрения снимка при помощи увеличительного стекла выяснилось, что корм состоит из латука и кабачков, куда намешано немного сыра. На столах располагались бутылки ренины, вазы с цветами и крупно нарубленные буханки хлеба.

Другая картинка являла пляж, сосновую рощу и жилье, состоящее из бамбуковых хижин, разбросанных по склону холма. На вид – истинная идиллия. Я перевернул страницу и увидел, что писательские курсы две первые недели апреля «координирует» Анджела Хакер, романистка, драматург и телевизионная знаменитость. Я не читал ее книг и не видел ни одной пьесы, но наблюдал ее в телевизионной программе «В замочную скважину». Дом у нее, конечно, изящный, но в тот момент меня поразило потрясающее количество алкоголя: бутылки стояли в каждой комнате. Комик Ллойд Гроссман, помню, даже отпустил какую-то шуточку насчет «подливки для гуся». Публика в студии хохотала до одури.

Я со вздохом закрыл брошюру. Две недели на Факсосе, в беседах о моем романе с Анджелой Хакер, – это, конечно, рай, но мне этот рай не по карману. Мои резервы в Строительном кооперативе истощаются. Осталась последняя тысяча.

В обеденный перерыв Бьянка позвонила в ресторан и сказала, что едет завтра поездом в 7.30 утра и прибудет на вокзал Сент-Панкрас примерно в 9.00. Голос у нее звучал странно. Я спросил, не болит ли у нее горло. Она ответила, что «пришлось много разговаривать». Все фибры моей души рвутся к ней, а особенно те из них, что располагаются в области чресел.

Когда поезд подошел, я уже стоял на перроне и увидел, как Бьянка выскакивает из вагона. Я кинулся к ней, протягивая букетик бледно-желтых нарциссов, купленных в киоске возле станции подземки на Оксфорд-стрит Но тут, к моему удивлению, на платформу шагнул Мартин Маффет с двумя большими чемоданами. Он поставил их на перрон и обхватил одной рукой Бьянку за худенькие плечи.

Бьянка сказала:

– Прости меня, Адриан.

Маффет добавил:

– И меня.

Если совсем честно, то я не знал, что им ответить.

Я повернулся, оставив двух инженеров стоять под инженерным чудом вокзала Сент-Панкрас, и пешком отправился обратно на Олд-Комптон-стрит. Не помню, что стало с нарциссами, – когда я пришел домой, букетика у меня в руках не было.

Собрал в кулак все мужество и позвонил маме. Ответил отец. Сказал, что переехал жить к матери «на временной основе», пока она не оправится от шока, который получила в результате романа Бьянки/Маффета. Очевидно, она слишком больна и не может вставать с постели и присматривать за Рози.

Отец спросил, как это воспринял я.

Я ответил:

– О, я... я прекрасно. – И тут большие жирные слезы заструились у меня по щекам прямо в электронное нутро трубки телефона. Отец все время повторял:

– Ну ничего, ничего, парнишка. Ничего, ничего, не плачь, парнишка, – таким нежным голосом, которого я у него никогда не помнил.

Шеф-повар Роберто подошел и встал рядом. Он вытирал мне слезы фартуком. В конце концов, пообещав не пропадать надолго, я попрощался с папой. Все эти годы я считал его никчемным придурком, но теперь вижу, как я его недооценивал.

Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Бьянка вывезла все свои личные вещи, включая фотопортрет Айзембара Кингдома Брунела.