Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Лирика 30-х годов

Исаковский Михаил Васильевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Лирика 30-х годов - Исаковский Михаил Васильевич - Страница 12

Изменить размер шрифта:

Морячка

Уезжал моряк из дoму,

Стал со мною говорить:

— Разрешите вам на память

Свое сердце подарить.

И, когда я плавать буду

Где-то в дальней стороне,

Хоть разочек, хоть немножко

Погрустите обо мне.

Я ответила шутливо,

Что приятна эта речь,

Но такой большой подарок —

Неизвестно, где беречь.

И к тому ж, товарищ милый,

Разрешите доложить:

Чтобы девушка грустила —

Это надо заслужить.

Он обиделся, наверно,

Попрощался кое-как:

Шутки девичьей не понял

Недогадливый моряк.

И напрасно почтальона

Я встречаю у ворот:

Ничего моряк не пишет,

Даже адреса не шлет.

Мне и горько, и досадно,

И тоска меня взяла,

Что не так ему сказала,

Что неласковой была.

А еще того досадней,

Что на людях и в дому

Все зовут меня морячкой,

Неизвестно почему.

Вишня

В ясный полдень, на исходе лета,

Шел старик дорогой полевой;

Вырыл вишню молодую где-то

И довольный, нес ее домой.

Он глядел веселыми глазами

На поля, на дальнюю межу

И подумал: «Дай-ка я на память

У дороги вишню посажу.

Пусть растет большая-пребольшая,

Пусть идет и вширь, и в высоту

И, дорогу нашу украшая,

Каждый год купается в цвету.

Путники в тени ее прилягут,

Отдохнут в прохладе, в тишине

И, отведав сочных, спелых ягод,

Может статься, вспомнят обо мне.

А не вспомнят: — экая досада, —

Я об этом вовсе не тужу:

Не хотят — не вспоминай, не надо, —

Все равно я вишню посажу!»

На горе — белым-бела

На горе — белым-бела —

Утром вишня расцвела.

Полюбила я парнишку,

А открыться не могла.

Я по улице хожу,

Об одном о нем тужу.

Но ни разу он не спросит,

Что на сердце я ношу.

Только спросит — как живу,

Скоро ль в гости позову…

Не желает он, наверно,

Говорить по существу.

Я одна иду домой,

Вся печаль моя со мной.

Неужели ж мое счастье

Пронесется стороной?

Александр Прокофьев

Товарищ

А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню страну

О том, как товарищ пошел на войну.

Не северный ветер ударил в прибой,

В сухой подорожник, в траву зверобой, —

Прошел он и плакал другой стороной,

Когда мой товарищ прощался со мной.

И песня взлетела. И голос окреп.

Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!

И ветер — лавиной, и песня — лавиной…

Тебе — половина, и мне — половина!

Луна словно репа, а звезды — фасоль…

«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!

Еще тебе, мамка, скажу поновей:

Хорошее дело взрастить сыновей,

Которые тучей сидят за столом,

Которые могут идти напролом.

И вот скоро сокол твой будет вдали,

Ты круче горбушку ему посоли.

Соли астраханскою солью. Она

Для крепких кровей и для хлеба годна.

Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —

Мы хлеба горбушку — и ту пополам!

Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,

Тебе — половина, и мне — половина!

От синей Онеги, от громких морей

Республика встала у наших дверей!

Разговор по душам

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!

Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход!

Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.

У нас выпадали зубы с полуторного пайка.

Везде по земле железной железная шла страда…

Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.

Я всякую чертовщину на памяти разотру,

У нас побелели волосы на лютом таком ветру.

Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,

Мы пили такую воду, которая камень жгла.

Мы шли от предгорий к морю, — нам вся страна отдана,

Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!

Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.

Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!

И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный

шквал.

Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой

не знал!

Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,

На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.

И всякая тля в долине на сердце вела обрез.

И это стало законом вечером, ночью и днем,

И мы поднимали снова винтовки наперевес,

И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».

Бери запоздалое слово и выпей его до дна,

Коль входит в историю славы единственная страна.

Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов…

Но ненависть ставь сначала, после веди любовь!

Проверьте по документам, которые не солгут, —

Невиданные однолюбы в такое время живут.

Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.

Возьми это верное слово и выпей его до дна.

Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть

ощетинь!

От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,

Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.

Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!

Враги прокричали: «Амба!»

«Полундра!» — сказали мы.

И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.

Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,

Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.