Интимные тайны Советского Союза - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 17

В это же время заблистала и Зоя Федорова. В 1932 году в фильме «Встречный» режиссер Сергей Юткевич ее не разглядел, так же как и Игорь Савченко в музыкальной ленте «Гармонь». Ее по настоящему открыл Арнштам в фильме 1935 года «Подруги», о девушках с рабочей окраины Петрограда, отправившихся спасать город в 1919 году от белых интервентов. Боевая картина, но украшение ее – женственная Федорова. Податливая от рождения, она научилась женственности на танцах. В конце 20-х ей чуть за двадцать. Она обожает шелковые чулки и фокстрот, который позволяет прижиматься к партнеру. В 27-м одного из них арестовали, им уже давно интересовалось ОГПУ. А следом арестовали и ее. Правда, дело быстро закрыли и Федорову отпустили. Но ОГПУ получило ценного агента. В 1937-м она снялась в фильме «На границе», где оператором был ее муж В. Рапопорт. А в 1940-м играла в «Музыкальной истории» в паре с обаятельным Сергеем Лемешевым. Это был новый успех, и новый шквал всеобщего мужского поклонения. Потом были «Фронтовые подруги» и Сталинская премия.

В 1938 году НКВД арестовало отца Зои Федоровой по традиционной тогда статье 58 УК – контрреволюционная пропаганда. Но она продолжала сниматься, НКВД не отлучил ее от экрана. Но за отца она билась. Сама пришла к всемогущему главе органов безопасности Лаврентию Берии просить за него. Берии нравилась Федорова, женщина его вкуса. И он понимал ценность ее женской привлекательности для мужчин, в сотни раз усиленной экраном. Да и она к нему ненавистью не исходила. Несколько было встреч, и летом 1941 года отца ее освободили. Когда немцы подступили к столице и НКВД лихорадочно создавал подпольную разведывательно-диверсионную сеть, Берия предложил ей агентурную работу в Москве в случае оккупации столицы. И Федорова согласилась. Он это оценил.

Еще перед войной она развелась с мужем и стала окончательно свободной женщиной. Ей нравилось вращаться в кругах. Особенно дипломатических, близких к иностранцам. Тогда она загоралась, в ней буквально пробуждался охотничий инстинкт. В 1942 году, осенью, на выставке американского кино в Москве под советским плакатом «Родина-мать зовет!» она подставилась корреспонденту американского агентства «Юнайтед пресс» Генри Шапиро. Ну как пройти мимо такой женщины! Была страсть и скорая любовь. И как потом говорили, Федорова стала первой советской женщиной в Москве, украсившей ноги нейлоновыми чулками американского производства.

А через три месяца Шапиро познакомил ее с заместителем главы морской секции американской военной миссии в Советском Союзе Джэксоном Тэйтом. Чем мог заниматься сотрудник военной миссии? Разведкой, конечно, в том числе. Но для Федоровой это был мужчина Запада, из далекой Америки, статный, лучезарный и хорошо пахнущий. По-мужски обаятельный и влекущий. Был тем же, чем она для него – симпатичная русская женщина с захлестывающей сексуальной энергетикой. Что стало ясно после первого же танца. На другой день после знакомства он повел ее в ресторан «Москва». Через год, в январе 1946-го, у нее родилась дочь. За полгода до этого Федорову неожиданно отправили на гастроли в Крым, а Тэйт получил предписание от советских властей покинуть страну. А она так надеялась уехать с Тэйтом в США. Хотя он тогда и не догадывался о ее беременности.

Зою Федорову арестовали 27 декабря 1946 года. Следствие длилось более полутора лет. И в августе 1947 года за шпионаж в пользу иностранных государств ее приговорили к 25 годам лагерей и тюрьмы. В феврале 1955 года она вышла на свободу. Какая истинная причина ареста? Спустя годы офицер КГБ приоткрыл тайну: Федорова вращалась в высших кругах, была близка с Берией, а потом в сферу ее общения попали американский журналист и сотрудник военной миссии – разведчик. С ними она делила постель и откровенничала. Особенно о советских вождях и генералах. За это и арестовали.

Федорову «взяли» в конце 1946 года, а Окуневскую спустя два года, в конце 1948-го. Их «вели» разные следователи и в разное время. Но чувствовали одно и то же. Им, затянутым в китель с майорскими или полковничьими погонами, становилось не по себе, когда на допрос приводили их подследственных. Вот она, женщина, сводившая с ума миллионы, теперь сидит передо мной. Она оценивает меня как мужчину, презирает и ненавидит. И это бесит. С языка срывается: «Проститутка, стерва, подстилка!» Так они, полковники и майоры, защищались.

Когда Окуневскую после ареста и первых тюремных процедур привели в кабинет к министру государственной безопасности Виктору Абакумову, холеному, выбритому до синевы, тот остолбенел. Из камеры – в заграничных нейлоновых чулках, которые она поддерживала рукой (подвязки отобрали – не положено), губы, будто с них только-что стерли губную помаду, вызывающий взгляд. Охрип Виктор Семенович. Полыхнули щеки. Только и спросил:

– Что с вами?

– Я болею гриппом.

– Я распоряжусь, чтобы доктор посмотрел.

Долгая пауза, вылизывание взглядом, кнопка звонка:

– Уведите.

Кто был унижен? Министр, актриса? Министр чтил женщин красивых и ярких. Но тут случай особый – известная актриса, которая нравится всем, и ему тоже. Но надо вести ее дело, которое определили как измену Родине, и еще как антисоветскую агитацию.

На самом деле причина ареста та же самая, что и у Федоровой, – общение с иностранцами, откровения разного рода, становившиеся информацией для кого-то. Она желанный гость в венгерском, индийском, югославском посольствах. У нее много поклонников. Самый знаменитый – маршал Тито, глава Югославии, запомнивший ее по выступлению в Белграде. Он с визитом в Москве, прием в «Метрополе», завораживающий вальс «Я люблю тебя, Вена». Неотразимая пара – она в красном бархатном платье, и он в маршальском мундире с золотым шитьем. В эти несколько вальсирующих минут он объясняется в любви и зовет в жены: «Думайте! Скорее, думайте! Я вызову вас в Белград с вашим спектаклем „Сирано…“ А связь через нашего посла Поповича». Посол Владо Попович, партизанский командир из окружения Тито. Как он красив, этот черногорец, нежный, тонкий. В Москве 1947 года он умудрился найти дом, где они встречались. Как она ждала эти встречи, эти горячие руки, эти безумные глаза, эти мягкие губы, так не свойственные темпераментным мужчинам. «Ну почему, почему, – спрашивала она себя, – эти европейские коммунисты интеллигентнее, человечнее наших!?».

И однажды сама о себе: «Я сверхэгоцентрична». Это значит, мир должен быть всегда у ее ног. Для этого она себя холит и лелеет. Гимнастика, лечебные ванны, маски – часть жизни. Даже в лагерь, где она отбывала срок, дочь постоянно посылала ей кремы, лосьоны, и можно догадаться – духи, помаду. Дочь ее вспоминает в интервью «Известиям»: «У нее был свой стиль, она очень красиво одевалась. К ней приезжала полячка-портниха… мама шила вызывающе эпатажные туалеты. У нее, например, было платье с вырезом на животе. Одевалась она роскошно, парча легкая, отделанная соболиным мехом, много других изысканных одеяний…»[33].

А вот это из дневника Окуневской.

«Ах, мой великий русский народ! В Евдокимове старушка зовет домой нежно свою корову: „Голубка, голубушка“. Та не идет. Старушка про себя: „У, блядь такая!“ И пастух кричит рядом тоже: „Блядь!“ И коровы побежали. Даже коров приучили!»

«Любовь – надстройка над половым актом…»

«На спящем можно наблюдать породу, национальность всех далеких предков… И я, выпившая, – в зеркале: на лице все Окуневские, все литовские, польские предки. И мамино плебейство во вдруг потолстевшем носе».

«Женские стихи всегда из менструального цикла»[34].

А это из ее воспоминаний «Татьянин день».

«Вчера на приеме, когда мы с Валей Серовой проходили по залу, я почувствовала змеиное шипение, и жало впилось: „Две продажные суки продали свою красоту и талант цековским холуям“.»

А у Смирновой и Серовой свои увлечения: знаменитости, но отечественные. Самый громкий роман Смирновой с композитором Исааком Дунаевским. В каждый его приезд в Москву она бежала сломя голову к нему в номер в гостинице «Москва». Она нужна ему была для вдохновения и духовно, и физически. Ее забавляло, что такой талант ее хочет. И она не разочаровывала. Он настаивал на браке, она вразумляла: «Стать женой?… Но тогда кончится очарование тайных встреч, ожидание свиданий, письма, телеграммы, цветы…» Однажды она открыла свою женскую тайну: «Я всегда любила красиво одеться, взглянуть на себя в зеркало, остаться собой довольной и в таком настроении выйти из дома. На улице я видела реакцию мужчин, привыкла к ней. Видела, как они раздевали меня взглядом, смотрели на мои ноги, на мою походку, которой я придавала особое значение».