Николай Крючков. Русский характер - Евграфов Константин Васильевич - Страница 4

В 1952 году снимали фильм «Садко», Сергей Столяров играл в нем главную роль, Крючков – боярина. Снимали в Тишкове. Дом отдыха МХАТа, канал, плотина, запретная зона. Там построили макет Господина Великого Новгорода с замечательными декорациями.

Николай Афанасьевич был очень дисциплинированным актером. Как всегда, он вставал в шесть утра, гримировался, нацеплял бороду, смотрел на небо: если набегали облачка, съемки не будет. Он снимал с себя боярскую шапку, боярское одеяние, складывал все это аккуратно в кучку. И вот в этой жуткой бороде, с удочками – сразу под куст. А он еще как только приехал, вбил недалеко от декораций в берег кол.

– Знаешь, старик, – учил он пятнадцатилетнего Кирилла, – главное в этой жизни – пищеблок! Вообще пищеблок. И я наладил с ним отношения. Там официантки все вот такие! И они мне корм дают.

Он каждый вечер приходил на кухню, и ему давали ведро всего, что оставалось: лапши, картошки, супа… Он нес это к своему колышку и вываливал там – подкармливал рыбу.

Но среди мхатовцев было тоже немало рыбаков.

– Ну что ты, Афанасьич, – говорили ему. – Не клюет здесь. Вот в запретной зоне…

– Ничего, старик, у меня клюнет. Вы не умеете ловить. Вы ловите по системе Станиславского, а я – по системе Крючкова. Вот, сейчас внимательно следите за моей рукой. – Он делал какой-то непонятный жест. – Вот видите – и готово! Я поймаю огромного леща. Вот такой лещинский будет! Держу пари.

И он поспорил с мхатовцами на ящик коньяка, что до конца съемок поймает этого леща.

Дни стоили пасмурные, съемок не было, и Афанасьич с утра куда-то уходил.

– Коль, ты куда? – спрашивали его.

– Вы тут занимайтесь своими делами, а у меня свои дела. Я творчеством займусь.

И вот проходит неделя, снимают последнюю сцену. Мхатовцы говорят:

– Все, Коля, проспорил. Пришла пора расплачиваться.

А Николай Афанасьевич относился к спорам свято: проспорил – плати.

Итак, последняя сцена. Массовка.

– Приготовились!.. Мотор!..

И вдруг жуткий крик:

– А-а-а!

– Стоп! Кто кричал? Сорвали!..

Смотрят и видят – Крючков стоит в воде, в черном костюме, белой рубашке, при галстуке и прижимает к груди огромного леща. А он грязный, весь в тине.

– А-а-а!

Это был миг торжества. Прямо по Хемингуэю. Все-таки прикормка соблазнила леща, и он попался.

– Ну что оторопели, мхатовцы? Гоните ящик коньяку по системе Станиславского! Вот так вот!

Мхатовцы изобразили немую сцену.

В 1957 году в Индии проходил фестиваль советских фильмов. В составе нашей киноделегации были Николай Крючков, Сергей Столяров, Людмила Касаткина, Клара Лучко, Ольга Заботкина, Иосиф Хейфиц, Сергей Юткевич. Представительная делегация! И принимал ее сам премьер-министр Джавахарлал Неру, который выступал за вечную дружбу двух народов.

Встречали кинематографистов фантастически! Дели, Калькутта, Бомбей – миллионы людей на улицах, шикарные номера в лучших гостиницах.

И тут Радж Капур устроил у себя неофициальную товарищескую встречу кинематографистов двух стран. А надо сказать, тогда в Индии был сухой закон. Но Раджу разрешено было держать для гостей бар: виски, коньяк, водку, вино – все что душе угодно. Никто, правда, не увлекался предоставленной возможностью, но тем не менее гости пришли в благодушное состояние. Вечер удался на славу. Было уже поздно, когда Крючков со Столяровым вернулись в свой шикарный номер, а не остывший еще от возбуждения Николай Афанасьевич все изливал свои чувства:

– Все здорово получилось, старик. Все нормально. Даже оскоромились – и теперь все!

– Давай спать, Коля.

– Давай.

Столяров лег, а Крючков что-то замешкался и вдруг зовет:

– Смотри, Серега, я – Черчилль!

Сергей Дмитриевич открывает глаза и видит картину: хрустальная люстра, золоченые бра, потрясающий палас, а перед ним стоит в черных сатиновых советских трусах Афанасьич с огромной сигарой во рту.

– Я – Черчилль, Серега! Я – Черчилль!

А Черчилль был тогда одиозной фигурой – «поджигатель войны», объект для карикатуристов с этой дымящейся сигарой в зубах.

Афанасьич ходил босиком чаплинской походкой по номеру и бормотал:

– Ну вот, Серега, я – Черчилль.

Так под это бормотанье Столяров и уснул. Проснулся от страшного крика:

– А-а-а!

В номере полумрак, дым, вонь – ничего не понять. Оказывается, Афанасьич так и лег с сигарой на кровать. И уснул. Сигара упала на матрас, набитый какой-то сухой индийской травой, и он стал тлеть. А когда стали тлеть сатиновые трусы и Афанасьича припекло, он понял, что горит.

Залили матрас и трусы водой из графина, бросились открывать окно… Да-а, холодная война. Чужая страна. Великолепный отель. Прием на высшем уровне. Мир, дружба! Что делать? Катастрофа! Кругом грязь, копоть, которую никак не скрыть…

– Все, Серега, абзац… Теперь я невыездной. Нет, все! Теперь меня в ЧК за это место – и порядок, все!

– Ладно, Коля, надо что-то придумать.

– Да все, Серега! Я теперь невыездной… А что делать?

– Послушай, давай поедем к послу!

Столяров был знаком с Бенедиктовым, который в ту пору был нашим послом в Индии.

– Расскажем ему, как дело было, – развивает свою идею Столяров, – может, он чего придумает.

Чуть свет приехали в посольство, рассказали обо всем послу. Бенедиктов поблагодарил за то, что приехали, предупредили.

– Ну что ж, – сказал, – будем ждать, какие шаги последуют с индийской стороны.

Подавленные, пошли обратно. Приходят в гостиницу, открывают номер, а там – будто ничего и не случилось! Чистота, порядок, новый матрас, свежее полотенце висит. Там вообще каждый день вешали свежие полотенца. Не как у нас – смотрят, не утащили ли чего дорогие гости.

Так был исчерпан этот инцидент с Черчиллем. И никаких последствий. Никакого международного конфликта.

После одного выступления в целинном совхозе директор устроил в клубе для артистов небольшой ужин. Посла того как гости выпили и закусили, он стал приглашать Крючкова к себе домой.

– Дорогой Николай Афанасьевич! – умасливал он артиста. – Моя жена смотрела все фильмы с вашим участием. Она вас просто обожает и очень расстроится, если вы не зайдете ко мне в гости.

Крючкову не хотелось идти в гости: и степные дороги всех порядочно измотали, и от бесконечных концертов устали, да еще и завтра утром нужно было ехать дальше. Николай Афанасьевич объяснил все это директору, и артисты поддержали своего товарища, ссылаясь еще и на то, что уже поздно. Но хлебосольный хозяин был неумолим.

– Вы даже не представляете, как будет огорчена моя супруга: совсем рядом был ее кумир, и она не увидела его.

– А разве она не была на концерте? – удивился Крючков.

– Она дома стол накрывает, ждет вас. Ведь все ваши фильмы просмотрела, и не увидеть живого Крючкова!

Николаю Афанасьевичу стало неловко, и он задал последний вопрос директору, надеясь втайне все-таки как-то отмотаться от гостеприимства:

– А какой мой фильм ей больше всего нравится?

И тут хозяин, который, видно, вообще не смотрел кино, а только слышал некоторые названия фильмов, брякнул:

– «Ленин в Октябре»!

Крючков поднялся и вздохнул.

– Пошли, ребята. Нам завтра рано вставать. – И, выходя из-за стола, пояснил директору: – А товарища Ленина там играл не я, а товарищ Щукин. Но он, к сожалению, давно уже умер. Так что ничем не могу помочь. Привет супруге.

Как объяснялся хлебосольный директор перед своей супругой, о том история умалчивает.

Как-то киностудия «Казахфильм» пригласила Крючкова к себе, чтобы заинтересовать ролью в новом фильме. Места для Николая Афанасьевича были знакомые еще по эвакуации, и он принял приглашение.