Тайна седьмого уровня - Таругин Олег Витальевич - Страница 41

Однако пора заканчивать – долго вожусь, как сказал бы все тот же уже упомянутый раньше Жора Герасимякин, а не то и вправду рискую получить черепно-мозговую травму на всю свою короткостриженую голову.

Не дожидаясь, пока он занесет оружие для нового удара, я нащупал наконец треугольничек предохранителя и опустил его вниз. Рывком высвободив левую руку, сорвал с его лица противогаз и оттолкнул в сторону. Ровно настолько, чтобы освободить и чуть приподнять автомат. На этот раз «калаш» не подвел и короткая, привычно гулкая очередь избавила меня от давящего сверху груза… и необходимости продолжать дальнейшую борьбу. С такого расстояния его не мог бы спасти никакой бронежилет, даже знаменитая «четверка»… Все!

Слева дважды плюнул свинцом капитанский ПСС (удачи, коллега), и в начинающем ощутимо резать глаза дыму что-то глухо упало. Немного в стороне длинно, не меньше чем в полмагазина, выругался «калаш», только непонятно чей: то ли Вовчиков милицейский трофей, то ли АКМ кого-то из группы захвата. Пули звонко сыпанули о борт вагона, ему ответили – так же длинно и скандально, позабыв, похоже, про приказ о захвате живыми. Одна из смертоносных шальных пчел зло клюнула бетонный пол в полуметре от меня и, подняв облачко пыли, с визгом срикошетила вверх. Перебьем же друг друга, идиоты!

Избавившись наконец от второго тела, я вместе с автоматом откатился в сторону и залег за кучей какого-то металлического хлама, выискивая в клубах рукотворного тумана цель. Нашел – мелькнула светлая штормовка капитана, сцепившегося с одним из нападавших – похоже, «броники» группы захвата оказались ПСС не по зубам.

Приподнявшись на локте, я аккуратно выцелил прикрытую бронежилетом камуфлированную спину и, чуть приподняв ствол, выстрелил одиночным. Попал. Извини, Серега, попачкал тебя немного, но сейчас не до этого…

Больше мое участие не понадобилось – возле вагона еще пару раз ударил очередью АКМ, я вскинул было автомат, но в прорези прицела появился выскочивший из дыма натужно кашляющий Вовчик. Лицо спецназовца было пурпурно-красным, но не от крови, как мне сначала показалось, а от дыма: наглотался, бедняга, мне еще повезло.

Я призывно махнул им с капитаном рукой и на всякий случай указал на окна: хоть по пути сюда я и не заметил ни одной особо удобной позиции, снайперов все же следовало опасаться. Особенно теперь, после нашей, как я понимаю, победы. Временной, увы, победы. Кстати, а где, интересно, Штырь? Неужели…

Наш четвертый боевой брат обнаружился сам – раненый, но живой. Штырь сидел под заляпанной кровью стеной, к которой его отбросило пулями, и судорожно кашлял, из последних сил пытаясь сдержаться – кашель доставлял ему боль. В этом коротком, едва ли продлившемся больше двух минут бою ему повезло меньше всех – если мы отделались лишь царапинами и синяками, то он ухитрился поймать целых две пули – в грудь и в ногу. Это было плохо, очень плохо – что такое серьезно раненный товарищ в диверсионной группе, главный конек которой – скорость, мы все хорошо представляли, даже недавно рассуждавший о наших с ним несходных боевых специализациях капитан. Впрочем, обсудить это – равно как и перевязать раненого – мы не успели: «загонщики» быстро уяснили, в чем дело и почему изнутри никто не выходит, и снаружи вновь хрипло залаял «матюгальник»:

– Повторяем, мы не хотим вашей смерти, вы нужны нам живыми! Предлагаем сдаваться и выходить. Еще раз повторяем: мы знаем, кто вы и откуда. И если вы профессионалы, то должны понять: уйти вам все равно не удастся. Вся территория окружена, выезды перекрыты. Вы нужны нам живыми, но если этого потребует обстановка, мы будем вынуждены уничтожить вас!

И, словно в подтверждение последней фразы (именно «словно» – не думаю, что они стали бы делать это специально – слишком дешевый трюк), над самой крышей прогрохотал вертолет, судя по звуку – боевой, не транспортник.

– «Стафайся и фыхоти, отфашный рюськи зольдат, мы путем дафать тепе мноко гарячий пища и мьяхкий постьель…» – зло буркнул капитан. – Хоть бы что-то оригинальное придумали.

– Что, например? – Вовчик разорвал оболочку нашедшегося у моих запасливых коллег ИПП[15] и склонился над раненым товарищем: что бы ни говорили «снаружи», повязку нужно было наложить как можно быстрее: ранение в легкое – штука паршивая. Спасибо хоть дым благодаря выбитым окнам уже почти выветрился – могу себе представить, каково ему было кашлять.

Капитан не ответил, с тоской глядя, как спецназовец задирает окровавленную футболку, открывая взгляду небольшое входное отверстие, при каждом выдохе пузырящееся розовой пеной, – и неожиданно обратился ко мне:

– Майор, все равно ты вроде за главного: что делать будем?

Я пожал плечами: интересно, какого ответа он от меня ждет? У нас целая куча вариантов, аж три штуки: сдаваться, что глупо, идти на прорыв – с раненым – почти нереально – или… Или оставить Штыря прикрывать наш отход и отвлекать внимание – столько, сколько сможет. Работай я сейчас со своим отрядом– пришлось бы поступить именно так. Вот только, прежде чем принимать решение, нужно кое-что уточнить.

– Что делать? – Я подошел к окну и, наплевав на свое же предупреждение о снайперах, осторожно выглянул, мгновенно оценивая обстановку. Обстановка, была хреноватой – неизвестный противник не шутил. Мы были окружены, причем по всем правилам военного искусства: я успел заметить не только выскакивающих из тентованных грузовиков и залегающих реденькой цепью солдат, но и парочку камуфлированных бэтээров (и когда успели?) за железнодорожной насыпью. Идти к выходящим на противоположную сторону окнам никакой необходимости не было: там наверняка было все то же. Эк, как у них тут все запущено-то…

– Не знаю, что делать, коллега, – кивнул я в сторону окна, – обложили нас, как тех волков. Надо подумать.

Капитан встал и тоже осторожно выглянул наружу. И даже присвистнул от избытка чувств:

– Да уж, фигово… И что дальше?

– Варианты расписывать не буду – сам все прекрасно знаешь. Сдаваться в нашем положении бессмысленно, а с раненым, – я кивнул на шипящего от боли Штыря, которому Вовчик как раз заканчивал накладывать окклюзионную[16] повязку из прорезиненной оболочки индивидуального пакета, – мы далеко не уйдем. Точнее, вообще никуда не уйдем. Третий вариант описывать или сам поймешь?

– Пойму… – угрюмо буркнул Сергей, отворачиваясь.

– В принципе, вариант все равно дохлый – выйти отсюда нам не дадут. Только с поднятыми руками и… ну, ты в курсе. С другой стороны, спецназ у них, – кивнул я на начинающие остывать трупы, – как я понимаю, нашими стараниями временно закончился, так что, пока не подвезут свежую партию, сюда не полезут. Теперь дальше – в оцеплении-то у них, конечно, обычные солдатики, но, пока мы эту стометровку бежать будем, любой из них троих таких, как мы, красивых, положит. Так что – голяк, сами видите…

– Ну и?

– Ну и то, что вырваться нам отсюда только на машине можно, а еще лучше – на бэтээре, а до них нам при нынешнем раскладе никак не добраться. От така х…я, малята! – словами известной шутки завершил я свой краткий анализ ситуации.

– Так что, сидим пока здесь? – с грустной усмешкой спросил Сергей. – Пока они этот сарай НАРами[17] с вертолета не разнесут?

Я пожал плечами:

– До этого еще далеко. Не знаю, что именно они о нас знают, но мы им действительно нужны живыми. Так что можно спокойно тянуть время и блефовать. По крайней мере, пока они новую группу захвата не подвезут. Вот если мы и тех положим – в чем я, кстати, совсем не уверен, – тогда да, тогда можно и ракетами… – Я многозначительно замолчал.

Зато подал голос Штырь, которому Вовчик закончил перевязывать грудь и собирался заняться ногой: теперь он уже мог более-менее спокойно разговаривать. Морщась от боли в стянутой бинтами грудной клетке, спецназовец негромко сказал: