Уроки Красного Октября - Фроянов Игорь Яковлевич - Страница 14

Это утверждение Милюкова о своей непричастности к масонству интересно сопоставить с его некоторыми высказываниями о членах Временного правительства: «Я хотел бы только подчеркнуть еще связь между Керенским и Некрасовым – и двумя неназванными министрами, Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо этого они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника… Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства»[184].

При чтении этих строк возникает ощущение, будто их автор пытается сказать главное, но не отваживается, прибегая к изворотливым недомолвкам. А. Я. Аврех по этому поводу замечал: «Совершенно недвусмысленно дав понять, что он имеет в виду именно масонскую связь указанной им четверки, автор воспоминаний тем не менее решительно не желает произнести слово «масон», причем под очень странным и не выдерживающим никакой критики предлогом. В самом деле, почему тот факт, что он узнал об этой связи много позже, является препятствием для его произнесения? Правда, Милюков при этом добавляет, что он узнал о масонстве четверки из случайного источника, но из контекста видно, что не это обстоятельство является причиной его умолчания, а именно первый мотив ретроспективности»[185]. По всей видимости, слова «масон», «масонство» были для Милюкова в данном случае табуированными, что намекает на какие-то скрытые обязанности самого автора воспоминаний. Тут есть предмет для размышлений…

Поздравительная телеграмма Шиффа, ее почти ликующий тон – бесспорное свидетельство того, что февральский переворот 1917 г. пришелся по душе ее отправителю. Очень трудно предположить, что Щифф и люди его круга были озабочены национальными интересами России. Отчего же тогда такая радость? Не от того ли, что пришедшие к власти в России лица стремились, по выражению Витте, «перестроить Россию на новый либеральный космополитический лад»?[186] Здесь также есть предмет для размышлений… Но мы, как говаривал некогда наш древний летописец, «на прежнее возвратимся».

Помимо Шиффа, можно назвать и другие имена известных финансистов, настроенных негативно к России. Так, на митинге в Филадельфии 18 февраля 1912 г. с зажигательной речью выступил крупный банкир Лёб. «Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак! – призывал он. – Пусть лавина эта катится по всем Соединенным Штатам! Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени… Собирайте деньги, – деньги это могут сделать!»[187] Растиражированное американскими газетами выступление Лёба стало достоянием широкой гласности[188].

Довольно примечательна история прохождения внешнего займа России 1906 г. Русско-японская война заметно ухудшила финансовое состояние страны. Рубль ослаб. Тем опаснее для существующего строя становилась начавшаяся революция. По признанию Витте «для того, чтобы Россия пережила революционный кризис и дом Романовых не был потрясен, необходимы две вещи – добыть посредством займа большую сумму денег, так, чтобы не нуждаться в деньгах (т. е. в займах несколько лет, и вернуть большую часть армии из Забайкалья в Европейскую Россию»[189].

Соответствующее зондирование Витте начал, еще будучи в Америке в 1905 г. Он завел разговор на эту тему с банкиром Дж. П. Морганом, спрашивая о его согласии участвовать в займе. Морган «не только согласился, но и сам вызвался на то», однако настаивал, чтобы Витте «не вел переговоров с другой группой, еврейской, во главе которой стоял Шифф»[190]. Морган, вероятно, знал что Шифф поставит ряд условий, неприемлемых в данный момент для русского правительства, но что указывают дальнейшие события.

Витте полагал, что сделать «громадный заем» можно было лишь при «главенстве Франции». В то время во Франции «были две главнейшие группы синдикатеов банкиров: одна называется еврейскою, потому что во главе ее становился дом Ротшильдов, а другая – так называемая «христианская», которую сперва возглавлял Жермен, а потом – Нейцлин[191]. «Я счел нужным, – рассказывал Витте, – пощупать почву, как отнесутся Ротшильды к займу, и поручил это нашему финансовому агенту в Париже Рафаловичу. Парижские и Лондонские дома Ротшильдов между собою весьма связаны, со смертью барона Альфонса (жил в Париже. – И. Ф.) главенство перешло в руки лондонского лорда Ротшильда, поэтому Рафалович поехал в Лондон, и затем я получил от Рафаловича такой приблизительно ответ: «Ввиду уважения, питаемого Ротшильдами к личности графа Витте как государственного деятеля, они охотно оказали бы полную поддержку займу, но не могут это сделать, покуда в России не будут приняты меры к более гуманному обращению с русскими евреями, т. е. не будут проведены законы, облегчающие положение евреев в России». Так как я не считал достойным для власти по поводу займа подымать еврейский вопрос, то полученный мною ответ меня убедил, что с Ротшильдами это дело сделать нельзя»[192].

России взялась помогать «христианская группа банкиров». Но тут же возникли сложности. Зарубежная печать подняла шумную кампанию против займа. К ней подключилась леволиберальная печать в России. Оппозиционные политические партии тоже чинили препятствия займу. Так, «29 марта 1906 года состоялось заседание ЦК кадетов, на котором обсуждался вопрос о закономерности и допустимости займа до начала работы Думы, а также вопрос о том, не следует ли от имени партии предпринять определенные шаги, чтобы противодействовать его заключению. В результате прений была принята резолюция, в которой подчеркивалось, что партия относится «вполне отрицательно к означенному займу», находя его крайне вредным для своих интересов. В то же время в резолюции указывалось, что партия все же считает невозможным делать какие-либо шаги, чтобы «воспрепятствовать займу». Принятое решение ничем не связывало инициативу отдельных членов партии, которые могли на свой «страх и риск», не ставя под удар партию в целом, предпринимать те или иные шаги, чтобы как-то препятствовать соглашению о «вредном» для интересов партии займе»[193]. То был хитрый ход, развязывающий руки «отдельным членам партии». Как показывает новейшее исследование, члены ЦК кадетов В. А. Маклаков и П. Д. Долгоруков, будучи в Париже, старались ознакомить французскую общественность и отдельных членов французского правительства с «точкой зрения русских либералов по вопросу о соглашении и заключении займа до созыва Думы»[194]. Есть на сей счет и свидетельства современников.

Президент Франции Фальер при встрече с В. Н. Коковцовым рассказал ему, как по просьбе Анатоля Франса принимал двух представителей русской политической элиты – П. Д. Долгорукова и Нессельроде, которые «прямо начали с того, что они являются ко мне (Фальеру) с целью протестовать против предложения русского правительства заключить во Франции заем, не ожидая созыва новых законодательных учреждений и без получения их полномочий, что такой заем, безусловно, не законен и, вероятно, не будет признан народным представительством, и, следовательно, я (Фальер) окажу прямую услугу французскому капиталу, избавивши его от риска потерять деньги, обращенные в такой заем»[195]. Министр внутренних дел Франции Клемансо также сообщил Коковцову о том, что видел некоторых его «соотечественников», которые протестовали против займа[196].