За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас? - Паризер Эли - Страница 53

Персональные данные — особый род собственности, поскольку вы заинтересованы в них еще долгое время после того, как они стали известны кому-то. Вероятно, не стоит разрешать потребителям продавать все свои данные навсегда. Образцом могут быть действующие во Франции «законы морали», по которым художники сохраняют некоторый контроль над тем, что происходит с их произведениями после продажи. (И если уж говорить о Франции, то, хотя европейские законы значительно ближе к принципам «добросовестной работы с информацией», во многих случаях они исполняются гораздо хуже — отчасти потому, что индивидам гораздо сложнее судиться с нарушителями закона.)

Исполнительный директор Информационного центра по электронной приватности Марк Ротенберг говорит: «Мы не должны исходить из предположения, что мы не можем получить бесплатные услуги без серьезного нарушения конфиденциальности»[445]. И дело не только в приватности. Дело еще и в том, как наши данные влияют на контент и возможности, которые мы видим или не видим. И еще в том, чтобы мы были способны отслеживать данные, отражающие нашу жизнь, и управлять ими с той же легкостью, с какой это делают компании вроде Acxiom и Facebook.

Технологи из Кремниевой долины иногда представляют это как битву, в которой невозможно одержать победу: люди уже потеряли контроль над своими личными данными, они никогда не вернут его, надо просто повзрослеть и научиться жить с этим. Но чтобы законы о персональной информации работали, они не обязательно должны быть идеальными: ведь законодательный запрет на воровство нельзя считать бесполезным лишь потому, что иногда люди воруют и выходят сухими из воды. Сила закона добавляет трения в процесс передачи определенных видов информации, и зачастую даже небольшое трение многое меняет.

К тому же и сейчас есть законы, реально защищающие личные данные. Например, закон о добросовестности кредитной отчетности (Fair Credit Reporting Act) требует, чтобы кредитные агентства раскрывали потребителям их истории и уведомляли их, когда они могут столкнуться с дискриминацией на основе этих историй. Это немного, но, учитывая, что раньше потребители даже не могли узнать, содержит ли их кредитная история ошибки (а по данным U. S. PIRG[446], в 70 процентах историй ошибки есть), все же шаг сделан в верном направлении[447].

Еще более важным шагом было бы учреждение ведомства, ведущего надзор за использованием персональных данных. В ЕС и многих других промышленно развитых странах такие органы есть, а вот США отстали от них: ответственность за защиту личной информации делится между Федеральной торговой комиссией, министерством торговли и другими ведомствами. Сейчас, когда начинается уже второе десятилетие XXI века, пришло время отнестись к этому серьезно.

Все это нелегко: личные данные — движущаяся мишень, так что баланс интересов потребителей и граждан, с одной стороны, и интересов компаний — с другой, потребует длительной тонкой настройки. Новые законы могут оказаться даже более тягостными, чем те практики, которые они должны предотвратить. Но это как раз аргумент в пользу того, чтобы сделать все правильно и быстро, пока компании, зарабатывающие на персональной информации, не получат еще более сильные стимулы заблокировать принятие таких законов.

Вряд ли так уж просто будет обеспечить сдвиг в регулировании — учитывая, какие деньги крутятся в этой сфере и какую власть они имеют над американской законодательной системой. Чтобы спасти цифровую среду от нее самой, понадобится новый тип избирателей — цифровые экологи, граждане нового онлайнового пространства, собирающиеся вместе, чтобы защитить все прекрасное, что там есть.

В следующие несколько лет будут написаны правила, которые станут управлять онлайновым миром еще десятилетие или даже дольше. И огромные интернет-корпорации выстраиваются в очередь, чтобы принять участие в их создании. Телекоммуникационные гиганты, которым принадлежит физическая инфраструктура Интернета, располагают огромным политическим влиянием. AT&T — один из четырех крупнейших корпоративных спонсоров в американской политике, он опережает по этому показателю нефтяные и фармацевтические компании. Посредники вроде Google также понимают, насколько важно политическое влияние: Эрик Шмидт часто посещает Белый дом, и такие компании, как Microsoft, Google и Yahoo, потратили миллионы на то, чтобы добиться влияния в Вашингтоне. Помните всю эту шумиху о том, как Web 2.0 расширяет возможности простых людей? И забавно, что старая пословица по-прежнему в силе: в битве за контроль над Интернетом участвуют все, кроме обычных людей[448].

Но это лишь потому, что большинство из нас еще не вступили в эту борьбу. Люди, использующие Интернет и пристально следящие за его будущим, своим числом многократно превосходят корпоративных лоббистов. Нас — тех, кто лично заинтересован в исходе этой битвы, — сотни миллионов. И существует множество более мелких онлайн-предприятий, которые кровно заинтересованы работать в демократической, публичной интернет-среде. Если они решат, что открытый, нацеленный на общественное благо Интернет — это действительно важно, и если мы заговорим об этом, если вступим в организации вроде Free Press[449], начнем звонить своим конгрессменам, задавать вопросы на городских собраниях и делать взносы в поддержку кампании тех политиков, которые выступают за это, — у лоббистов не останется ни единого шанса.

В Индии, Бразилии и Африке в онлайн выходят миллиарды, и Интернет превращается в глобальное пространство. Наша жизнь все активнее будет перемещаться именно туда. Но может оказаться, что небольшая группа американских компаний в одностороннем порядке начнет диктовать правила, по которым работают, играют, общаются и понимают мир миллиарды людей. Защита идеалов создателей Интернета — идей о связанности всего мира и о контроле пользователей над информацией — должна стать важнейшей для всех нас.

Благодарности

Писательство, может, и одинокое дело, но вот мышление — вовсе нет. И прекрасным подарком в процессе написания этой книги для меня стала возможность думать вместе с чрезвычайно умными и чуткими людьми и учиться у них. Эта книга не сложилась бы — и вообще не появилась бы — без участия большой команды людей (зачастую о том не подозревающих). Ниже я постараюсь отдать должное тем, кто внес в это дело самый непосредственный вклад. Но есть гораздо больше людей, чьи исследования, тексты или философия структурировали мои мысли или побудили меня думать по-новому: для начала стоит назвать Ларри Лессига, Нила Постмана, Касса Санстейна, Маршалла Маклюена, Марвина Мински и Майкла Шудсона. Всем, что хорошо в этой книге, я во многом обязан этой многочисленной когорте мыслителей. Ошибки же, конечно, исключительно на моей совести.

Эта книга начиналась с наброска, который я составил в самом начале 2010 года. Элиза Чейни, мой литературный агент, внушила мне уверенность, и я смог увидеть в этом тексте книгу. Ее острый редакторский глаз, ясный ум и свежие, откровенные оценки («Вот эта часть весьма хороша. Вот эта глава — не очень») усилили текст рукописи. Я знаю, благодарить агентов заведено. Но Элиза выступила не только в роли агента — она была лучшим защитником и критиком этой книги, постоянно подталкивая меня к тому, чтобы она получилась отличной. Возможно, финальный текст соответствует ожиданиям; возможно, и нет. Но я многому научился и искренне благодарен ей. И было просто здорово работать с членами ее команды — Сарой Рэйнон и Ханной Элнан.

Энн Годофф и Лора Стикни, мои редакторы в Penguin Press, — еще два участника триумвирата, благодаря которому книга появилась на свет. Мудрые соображения Энн помогли выстроить концепцию и понять, для кого я пишу; зоркий глаз Лоры, ее мягкие вопросы и провокационные замечания помогли увидеть пробелы, дыры и провалы в тексте. Я в долгу у обеих.