Как я изменил свою жизнь к лучшему - Литвинов Сергей - Страница 61

И всю дорогу мы с сестрицей хохотали, вспоминая проведенный день, и что веселого за этот день произошло, потому что были молоды и задорны, а лето располагало к бесшабашности.

И вот в этом состоянии непреходящего праздника лета-солнца-моря я и встретила ЕГО!

И был он необыкновенным…

Разумеется.

Никаким иным он быть не мог, как вы понимаете.

Вернее сказать – мы с сестрицей Любаней его встретили.

Молодой человек был старше нас на пару с небольшим лет, звали его Вадим. Он приехал из города Риги в Крым один, без друзей и родни – погулять, позагорать и оторваться перед армией, в которую его призывали уже через месяц-полтора.

Он был по-мужски очень симпатичным и привлекательным, немного загадочным, носил длинные светлые волосы, чуть ниже шеи, говорил с мягким прибалтийским акцентом, как-то по-особому шикарно курил сигареты, одевался в настоящие импортные джинсы-клеш и футболки с иностранными картинками и надписями.

Он казался нам совершенно «не нашим», каким-то совсем заграничным.

Конечно, мы с сестрицей обе в него тут же влюбились и всячески с ним заигрывали, стараясь изо всех сил преподнести себя в самом шикарном свете: умничали ужасно, несли что-то там о литературе, которая была ему глубоко до лампочки, что-то там о современной музыке…

И подкрашивали глазки, и как-то одевались-наряжались, и прямо-таки – ух!

Мы прекрасно проводили время втроем: ездили на экскурсии по разным достопримечательностям, коих в моем городе и окрестностях – не счесть, проводили время на пляже и заседали в кафе – в общем, культурно так, в рамках простой дружбы.

По молодости лет мы с Любаней не очень понимали – что конкретно бы хлопцу прибалтийскому от нас хотелось, с учетом его скорого отбытия в ряды Советской армии и объявленной программы «отрыва на курорте перед вступлениями в ее ряды». Не то чтобы мы совсем уж идиотками малолетними были, но до сексуальных фантазий и раскрепощенности пока еще не дозрели.

Впрочем, надо отдать должное: Вадим вел себя по-джентльменски – пошлостей, намеков и прямых предложений себе не позволял.

Как-то мы пошли на пляж во время сильного шторма. Я девушка местная и про эти морские коварства все очень хорошо знаю, Любаня тоже барышня осторожная – в воду не полезла, да я бы ее и не пустила. А вот гость заграничный, бесшабашный решил порезвиться в волнах пятибалльного штормика, которого в их балтийской луже отродясь не бывает.

Вдруг видим: из волны Вадим кое-как с трудом выбрался, а идти не может, хромает…

Мы, две бесстрашные советские девушки, бросились на выручку товарищу. Выяснилось, что у него имелась какая-то давняя травма колена, и, когда он перегружает ногу или повернет неудачно, оно тут же выскакивает и болит.

Ну что? Потащили мы его вдвоем, как санитарки военные, на своих плечах в травмпункт – весело было!

Он тяжеленький оказался, еле доволокли – вспотели, ноги дрожат, тихо поругивались про себя, но тащили. В травмпункте ему колено обработали, сделали обезболивающую блокаду и посоветовали не нагружать хотя бы пару дней.

И вот тут я получила серьезные преференции по сравнению с любимой сестрицей.

Извини, Любаня!

Она уезжала домой, срок ее отдыха на море заканчивался, а я оставалась с раненым бойцом. Помахав на прощание по-честному, от всей души, Любочке ручкой, я обрушила на прибалтийского красавца всю мощь своего обаяния…

Ходить Вадим начал через два дня, как и прописали врачи, правда, чуть прихрамывая, но это лишь добавляло ему мужского шарма. Мы гуляли, плавали в море, сидели в кафе, и он угощал меня запретным шампанским и терпким крымским вином – по чуть-чуть! Никаких злоупотреблений! И учил меня целоваться под благоухающим олеандром и рододендроном, под аккомпанемент одуревших от жары цикад, и я совершенно и окончательно влюбилась…

И как-то само собой получилось так, что он назвал меня своей девушкой, и мы договорились, что я буду писать ему письма и дождусь его из армии.

Все невинно и о-о-о-чень романтично!

Вадим уехал.

А у меня начался новый учебный год.

Ну, школа, держись! Я и так-то была деловая колбаса, а сейчас, при наличии почти заграничного жениха, так и вообще стала «на кривой козе не объедешь!».

Крутизна!

Объясню.

Вообще-то в школе я резвилась. Не я была для школы, а скорее школа для меня. Училась хорошо, правда, не на золотую медаль, не напрягалась я до такой уж степени – не видела в этом особого смысла, но на твердый пятибалльный аттестат преспокойненько себе шла, знания давались мне легко и не мешали отрываться от всей души.

Я была комсоргом класса, принимала самое активное участие во всех общественных мероприятиях.

Учителем математики была у нас классный руководитель параллельного класса – совершенно потрясающая, необыкновенная женщина Маргарита Алексеевна Мещерская. Преподаватель от Бога, строгая, порой сурово требовательная – могла так словами отхлестать, что ученик ходил потом пару дней красным как рак – но она была настолько свой человек, что мы ее обожали. Она была и великая придумщица, талантливый организатор. Под ее руководством у нас сложился такой творческий коллектив из учеников обоих классов – мы дружили очень тесно, как одна семья – человек двенадцать, и мы ставили театральные костюмированные постановки, инсценировки песен, спектакли и капустники. На таком высоком уровне ставили, что наши выступления посещало разнообразное городское начальство.

Как-то так получилось, что я в этом возрасте была такой совсем не по-советски раскованной, задиристой, ни черта не боялась.

Например, мы с моей близкой подругой из параллельного класса и соседкой по дому Леной, изображая чрезмерную общественную озабоченность школьными проблемами, просто тащились от игры в социалистический энтузиазм, хотя и на самом деле много чего делали на благо родного учебного заведения.

Ну, эдакие затычки в любую бочку: то рояль в актовом зале расстроился, а у нас «капустник» на носу, то надо бы инвентарь спортивный обновить, то не мешало бы учителям принимать участие в политинформациях и прочее.

И со всеми этими проблемами – надо, не надо – к директору!

С деловым видом и комсомольскими повадками крутых общественниц.

Директор выходила из своего кабинета, замечала нас с Ленкой в другом конце коридора, шустро-шустро разворачивалась и стремительно исчезала, а иногда – просто пряталась назад в кабинет.

Мы квалифицировали такое поведение как побег.

Я могла подбить коллектив на что угодно, на любую авантюру, особенно если заявляла, что как комсорг всю ответственность беру на себя. И брала между прочим, и отстаивала потом перед педсоветом и черт знает кем из начальства грозного своих одноклассников, и они знали, что если понадобится – я за них горой встану где угодно.

А отстаивать приходилось частенько, и делала я это с огоньком. Однажды, например, «выступила» на уроке труда. Была у нас такая учительница, не стану ее называть, неплохая, в общем-то, нормальная женщина, учила нас готовить, шить на машинке, вязать и другим хозяйственно полезным для девочек навыкам. Но имелась у нее одна неприятная привычка – когда ей что-то сильно не нравилось в поведении учениц – только учениц, ибо уроки труда у нас проводились отдельно от мальчиков, – она обзывала нас дебилами.

Вот так, с чувством, на нерве: «Дебилы вы эдакие!»

И как-то раз, после очередного оскорбления встала я, комсорг класса, и спокойно обратилась к учительнице:

–?Дебилизм, как известно всем, это физический недостаток, болезнь мозга, а наша коммунистическая партия запрещает критиковать физические недостатки человека, – и нежненько так поинтересовалась, со всей своей душевностью: –?А вы что, не согласны с политикой нашей партии?

Бедная тетка покраснела, закашлялась и, махнув рукой, выскочила из класса.

Ну а вы что хотели? Я – дочь убежденного коммуниста, имеющего сертификат лектора-международника, состоящего в общесоюзном обществе «Знание», политического работника со стажем, который и дома почитывал нам лекции, доводя дочерей до белого каления. Я эту демагогию могла часами разводить, если понадобится!