Неудачная реинкарнация - Журавлев Владимир Борисович - Страница 2

Перед уходом он заглянул в омут. Вода отразила жилистого подростка с резкими чертами лица, лет пятнадцати-шестнадцати. Примерно. Да в деревне точный возраст кому нужен-то? Всё на глазок определяется: здоровый – значит, взрослый. Правильно, кстати, определяется. Возраст – это не только количество прожитых лет.

Он смотал леску – и сорвался в стремительный бег. Лето, жара, а холодильники в этом мире не в ходу. Так что лучше поспешить, а то ужин подберут, чтоб добро не пропадало. Там за столом такие братья – им что ни дай, все мало!

На бегу он настроился на встречу с людьми. Человек – самый страшный враг, лучше быть готовым ко всему. Эта деревня, правда, из мирных, но по привычке он приготовился все равно. Привычка – вторая натура…

Последняя мысль ему настолько не понравилась, что он даже остановился. Ведь неправда же! А еще народная мудрость. Народ тоже врет, если кто не в курсе. Привычка – это… Это что?

Ответ сразу в голову не пришел, так что он махнул рукой и снова припустил по холмам и пригоркам. О, деревня близко! Примета верная: если на тропе телеги разъедутся, значит, деревня близко! И тропки эти не кони натоптали, а девки деревенские, чтоб за ягодами-орехами в лес ходить. Куда коням до местных девок! Кровь с огнем пополам, вспыльчивость степного тура – и разум его же, кстати.

Совсем близко запела звонкая труба. Ага. Дерстин-пастух гонит дойное стадо с полонины.

Он завистливо покачал головой. Пастух играл замечательно. Еще бы! Забот никаких, играй целыми днями, шлифуй технику! Коровы не против… У пастуха дойного стада заботы если и бывали, то только глубокой осенью, когда трава становилась похуже, и рогатая скотина норовила разбрестись по лесам в поисках вкусненького. А так – лежи на пригорке и дуди! А потом на деревенских танцульках лови восторги и обожание местных девок!

Стадо вывернуло из-за пригорка, и труба запела еще яснее. Он не выдержал и поддержал ее во всю мощь голоса – а голос у него, надо сказать, был поставлен! Днем рыба не клюет, можно и попеть…

Что он действительно любил, от чего терял осторожность и чувство меры – это музыка. Особенно – хоровое многоголосие Астура. Ради него, собственно, и голос поставил… Но здесь такие изыски не приветствовали. Здесь в почете был примитив. Так что, когда он от полноты переживаний начал накладывать на основную мелодию трубы разнотональные украшения и раскачивать ритм, из-за коровьих спин объявился сам Дерстин и обиженно погрозил кулаком. А кулак у него – во! Не говоря уж про плечи… Подумаешь, заглушил его трубу! Подумаешь, коровы шарахнулись, словно от дракона, – так драконы здесь даже и не водятся… Но все равно лучше от стада – и от пастуха – держаться подальше. Ближайшие пару дней.

Кстати, о коровах. Если приглядываться к миру, то стоило признать, что на том же Астуре таких коров однозначно признали бы геннопреображенными. Одомашненные животные столько достоинств сразу иметь не могут. Тогда получается что? Получается, что это – посттехнический мир? Ага, только сами жители не в курсе. Ну и как такое возможно? Ладно, разберемся, жизнь впереди долгая…

Навстречу двигались встречать своих коровушек местные девки. Шли они, естественно, во всю ширину дороги. Еще и локти расставили. Да здесь все так ходят. Принцип понятен: дави всех, чтоб не давили тебя. Бесчеловечный, между прочим, принцип.

Он мгновенно ожесточился и не стал прыгать за обочину, а пошел юлой сквозь толпу, ловко уклоняясь от локтей. Увернулся от затрещины – ух, что было б, если б попала! – отпрыгнул спиной вперед от пинка и впечатался в чью-то мощную грудь.

– Куда прешь, придурок, берхь сопливоносый?! – начала разоряться богатырь-девица при поддержке дружного хора.

– Привычка – это не вторая натура! – вдруг сказал он озадаченно. – Я понял! Привычка – это утилита операционной системы! Просто полезная программа, ну надо же…

В наступившей гробовой тишине он невинно похлопал ресницами, огляделся и сказал:

– О! Добрый вечер, Яха-девачка! Я тебя не сразу заметил, извини…

И тут же опасливо отбежал в сторону. Богатырша всхрапнула и рванулась за ним. Подружки повисли на плечах и еле ее удержали. Яху вообще-то трудно было не заметить, она была и самой здоровенной, и самой старшей среди молодежи – но кто тут понимает его тонкий юмор? Издали он оценил эффект. Ну, порвать на клочки она его не смогла бы – но пыталась бы изо всех сил!

Подружки бросали на него злобные взгляды и утешали Яху. Обозвать такую красавицу «девачкой», то есть той, кого замуж не возьмут, кого деревенская община прогонит в город на поиски иной судьбы?!

– Пойдем уж, Яха-девойка! – утешали подружки взбешенную девку. – Не слушай ты его, он же у нас дурачок, берхь сопливоносый… Ай, а он знает, что взрослым стал?

Он уже уходил, когда девойки радостно запрыгали по дороге, сотрясая яблони в соседнем саду, и заорали что-то насчет праздника взросления и что некому больше драться с братьями Собаками. Он не очень-то понял суть. Хотя если от него отвяжутся братья Собаки – это хорошо. Надоело постоянно драться с этими придурками. Ну разве что для спаррингов, не все ж по деревьям бить… только при чем тут праздник взросления?

А Яха – действительно девачка, подумал он грустно. С его нынешним опытом это виделось совершенно отчетливо. Если здоровенная взрослая девка выходит за коровками вместе с тринадцатилетними девойками, которых она выше на голову, то кто она, как не девачка? Ей давно пора при муже быть! Не сложилось. А почему? А потому, что ходит все время в рабочей одежде, в какой у его же отца глину месит! Другие-то девойки за скотиной выходят принаряженными, как на смотрины… да это смотрины и есть, по сути! А Яха не понимает. Здоровенная девка, только взросление у нее запоздалое. Такое бывает, это не страшно. Кто-то в тринадцать лет сияет спелым персиком, кто-то и в семнадцать не проснулся… Да только кто бы здесь понимал в возрастной физиологии. Здесь и школы-то нет, так, воскресная учильня, курсы по ликвидации безграмотности! Еще и заведует этим делом дочка местного тхемало, вроде как барина местного. Молоденькая. Ну какая из нее учительница? Только от учебы отвлекает своим видом.

А Яху жалко. Пропадет ведь девка. Может, потому что сирота? И что? Сироты, наоборот, себе в жизни путь пробивают локтями и зубами, денежку на приличную одежду откладывают, глазки, кому надо и как надо, строят… Ладно бы некрасивая, так нет же! Красавица, если честно. Вот только проста и прямодушна. И наивна. И доверчива. Это и есть ее недостаток.

Ладно, разберемся, решил он. Время есть. Война не намечается, деревенька тихая – по всем приметам выходит ему долгая безмятежная жизнь в сытости и довольстве. Тем более, что родители – первые богатеи. У отца глиняное производство, в город товар возит. И какой товар! Насколько он понимал, это был аналог фаянса – и очень неплохого. Еще бы на нем да не разбогатеть! Вообще, деревня какая-то ненормально богатая. Кирпичный заводик, сыроварня знатная, мельница, цех кружевниц… Или здесь, на Жери, это норма? Мало информации. Ладно, и с этим разберемся!

А вот есть хотелось немилосердно. Чтоб в работу не запрягли, на реку он удрал с восходом. С восходом – и с пустыми карманами. Ничего, стол, пожалуй, уже накрывают…

Но у ворот его встретил отец. Встал, прислонился к темному от времени столбу и руки на груди скрестил. Нехороший, между прочим, знак.

– Санниэре-э! – протянул он, за насмешкой пряча истинные чувства. – А ты знаешь, что праздник взросления был? О, не знаешь. Я так и думал. А ведь тебя взрослым признали, Эре-дурачок.

Отец пристально смотрел на него. Что-то хотел понять по реакции на слова? Так не дождется. Свою реакцию он давно научился скрывать. Привычка.

– Ни к какой работе ты не способен, – ничего не дождавшись, сообщил отец. – И я тебя просил. И мать просила. Хоть бы за скотиной ходил. Или за садом приглядывал. Глух ты оказался к просьбам. Все бродишь неизвестно где, неизвестно с кем… Ну вот и община оказалась глуха к нашим просьбам о тебе. Отправляем тебя в город, Эре-дурачок. Там ищи свою судьбу. Или сгинь. Завтра поутру покинешь дом.