Империализм от Ленина до Путина - Шапинов Виктор Владимирович - Страница 29

Об изменении системы управления и стимулирования труда в сельском хозяйстве в годы Культурной революции рассказывает шведский журналист Ян Мюрдаль: «Раньше каждой работе приписывалась некоторая стоимость. Столько-то или столько-то трудодней за каждое задание. В 1963–1965 гг. эта система имела тенденцию развиться в сдельщину.

Это привело к тому, что одни работы были индивидуально более выгодны, а другие менее. Управлявшие работой были также в состоянии – распределяя работу – влиять на доходы отдельных членов бригады…

Произошло следующее: работу стала оценивать небольшая группа руководящих кадровых работников, которые также распределяли задания. И это было плохо. Так как в случае перевыполнения производственного плана выплачивались премии, люди соблазнялись занижать плановые цели производства… Это наносило тяжкий ущерб нашей экономике, подрывало ее. Инвестиции делались согласно запланированному производству. Таким образом, некоторые могли присваивать деньги, которые на самом деле должны были пойти на совершенно необходимые инвестиции.

Это было несправедливо. Хотя каждый трудился, некоторые получили более высокие доходы, а некоторые – все меньшие. Каждый работал на себя…

Базой введенной теперь новой системы распределения доходов было то, что все члены, трудящиеся или нет, должны получать основное обеспечение в виде зерна. Доход от труда был дополнением к этому основному обеспечению.

После дискуссий, однако, все формы сдельной работы были отменены. Поэтому не велось никакого учета, ни кем какая работа была выполнена, ни индивидуальной производительности. Отмечалось только ежедневное посещение работ. Это означало, что какую работу ни выбирай, на доходы это не влияет. Вскапываешь или жнешь, доставляешь удобрения из города или работаешь на фабрике по производству лапши, трудовой день имеет одну и ту же стоимость.

Кроме того, стало возможным покончить с большей частью бухгалтерской работы – таким образом высвободив больше труда для производства.

Но, конечно, люди работают по-разному. И отношение к труду различается. Трудовой день одного человека – не такой, как у другого. Это следовало учесть.

Поэтому личная трудоспособность каждого оценивалась на ежегодном собрании. Эта оценка учитывала не только физическую силу, но также и другие факторы: опыт, бережливость в обращении с коллективной собственностью, политическая сознательность. Оценка не определялась никаким комитетом или группой специалистов. На ежегодном собрании каждый человек вставал и говорил, чего, по его мнению, стоил его трудовой день: 7 трудовых единиц, 9 трудовых единиц. После чего собрание обсуждало точность этой оценки и затем решала, сколько действительно должен стоить трудовой день этого работника…

Но чтобы осуществить эту систему распределения доходов на практике, жизненно необходимо, чтобы работники сознавали, что работают на общее благо. Только если они ставят политику на первое место, труд может вознаграждаться таким образом.

В Лю Лин преобладало мнение, что эта система показала себя работоспособной. Утверждение Лю Шаоци, что каждый человек должен работать на себя, было попросту неправдой. Люди не становились “более ленивыми” только потому, что никто не измерял, сколько они сделали, час за часом. Никто не избегал тяжелой строительной работы только потому, что мог “зарабатывать так же много”, толкая тележку с удобрением. Была доказана ошибка тех, кто предупреждал о “врожденных лени и эгоизме” народа»[79].

Таким образом, и в сельском хозяйстве были сделаны попытки перейти к формам вознаграждения за труд, свойственным высоким стадиям развития коммунистического общества. Конечно, материальной базы для такого перехода в Китае еще не было, и долго продержаться такая система не могла. Но само стремление масс к коммунизму показательно. Также, такая система вовсе не была «неэффективной» или «утопичной», она дала вполне ощутимые экономические результаты. Так, валовой сбор продовольственных культур вырос с 214 млн. тонн в 1966 году до 286 млн. тонн в 1976-м, или на 34 %, общее поголовье скота выросло за тот же период на 12,8 %[80].

Массы в ходе Культурной революции явно выступили против частнособственнического уклада хозяйства и всего, что с ним было связано. Вот, например, один из документов – «Последний ультиматум хунвэйбинов идей Мао Цзэдуна», выпущенный штаб-квартирой хунвэйбинов средней школы № 66. В нем говорится: «Все таксомоторные парки должны немедленно прекратить работу. Все такси должны быть переданы либо в деревню, либо воинским частям… Все магазины, которые продают гробы и одеяние для мертвых, должны немедленно прекратить работу… Магазины, которые продают товары для новобрачных и подарки, должны быть закрыты немедленно… Все винные погребки и чайные, без которых можно обойтись, должны быть опечатаны… Кабинеты частных врачей должны немедленно прекратить свою работу; врачи должны ждать, пока государство их трудоустроит»[81]. Хунвэйбины требовали «расправиться с капиталистами», «ликвидировать остатки эксплуатации в стране», «упразднить высокое жалованье капиталистам», «снять капиталистов со всех руководящих и высокооплачиваемых должностей», «выселить всех частных собственников из городов», «немедленно превратить все смешанные предприятия в государственные»[82].

Важнейшим результатом Культурной революции, далеко выходящим за рамки чисто политических противоречий, является ломка тысячелетия складывавшихся в Китае на базе специфического «азиатского способа производства» институтов общественного сознания, закрепленных в морально-идеологических схемах конфуцианства. Для дальнейшего развития (причем, независимо от того, капиталистического или социалистического) необходим был радикальный разрыв с этой традицией. Но такой разрыв мог быть осуществлен только силами пролетариата, как показывает опыт соседней Индии. Буржуазия этой страны так и не смогла произвести свою буржуазную культурную революцию, и сознание масс по-прежнему подчинено древним верованиям, а общество, интегрированное в мировую капиталистическую экономику, все так же, как и тысячу лет назад, воспроизводит кастовое деление.

Действительную роль процессов Культурной революции, которые европейскому или российскому обывателю кажутся нелогичным отступлением от «нормального» развития, являлись на самом деле единственным и самым важным условием дальнейшего развития страны. Это понимали и многие из европейцев. Например, француз Жан Делен писал в своей книге «Экономика Китая»: «Идеи Мао и их почти чудодейственные свойства, которые им приписывают в Китае, подвергались осмеянию. Действительно, пропаганда режима часто так превозносит их, что мы не можем не поражаться, но катехизис гражданской добродетели, каким является «Красная книжечка», является фактором прогресса. Если ее эффективность трудно постигается представителями западных стран, которые совершали свою «культурную революцию» на протяжении нескольких веков, то это происходит потому, что они плохо понимают, насколько отсталым является сознание крестьян. О проделанных за короткий период преобразованиях свидетельствует заявление директора одной народной коммуны иностранцу: «В старое время (т. е. до 1949 года) крестьяне приписывали болезни растений действиям богов и ничего не предпринимали для борьбы с ними. Сейчас каждая производственная бригада имеет человека, занимающегося выявлением наиболее распространенных болезней и средств борьбы с ними. До Освобождения крестьяне верили, что дождями управляет бог-дракон, а в настоящее время они знают их научные причины»[83].