«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 88

«Михаил Александрович на высказывания был скуп. Он больше любил слушать других. И, надо сказать, немногими словами умел вызвать на разговор. Но однажды, с трудом сдерживая волнение, он сам рассказал:

“Только что был в Миллеровском окружном управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным. В дни сплошной коллективизации Сенин пытался организовать контрреволюционный мятеж на Верхнем Дону. Он — прототип Половцева в “Поднятой целине”.

Нельзя сказать, что Половцев и Сенин — одно и то же лицо, — продолжает Обухов, — да это и понятно: Михаил Александрович писал не Сенина, а Половцева, собирательный тип врага. Думается мне, Сенин лишь многое прояснил писателю в этом, по-своему очень сложном характере»55.

Личность есаула Сенина неоднозначна, а судьба его, как большинство казачьих офицерских судеб тех лет, трагична. Об этом пишет К. Прийма. Он встретился в 1955 году с бывшим предревкома станицы Боковской Наумом Федоровичем Телицыным, — земляком есаула Сенина. Вот что рассказал Телицын Прийме:

«— Половцев — это осколок (видимо — сколок? — Ф. К.), точный портрет одного есаула <...> Знал я его сызмальства. Станишник он мой, из Боковской — Александр С. его звали. Окончил Новочеркасское юнкерское училище, с мировой войны пришел подъесаулом. Это он был комендантом суда, который казнил Подтелкова и Кривошлыкова. Шолохов в “Тихом Доне” именно его упоминает. Отступал он от Новороссийска с Деникиным, а потом сдался под фамилией Евлантьева, вступил в Красную армию, дослужился до командира эскадрона... Что, похож на Половцева?

— Да, эти вехи жизни — половцевские.

— Потом, — продолжал рассказывать старик, — пролез этот... Евлантьев в следователи особого отдела Блиновской дивизии. В 1923 году (ошибка памяти, судя по показаниям самого Сенина — в 1921 году. — Ф. К.) в Ростове был опознан нашим станишником Малаховым и разоблачен. Присудил его трибунал к расстрелу, но по Всероссийской амнистии 1923 года он был помилован и сослан на Соловки. Вернулся домой в Боковскую в 1927 году, стал учителем в школе второй ступени. <...> ... Стал учителем он и начал сколачивать свои силы против советской власти. К началу коллективизации он создал в хуторах и станицах Верхнего Дона кулацко-белогвардейский “Союз освобождения Дона”, пытался поднять мятеж весной 1930 года <...> Высокий, сутулый, лобастый, с тяжелым взглядом глубоко запавших глаз, есаул С., то есть Половцев, был физически силен и крепок. Умел складно говорить. Учен был»56.

Как все тесно переплетено на Дону: как вы помните, именно на чердаке того дома, где жил Сенин, когда учительствовал в Быковской, К. Прийма обнаружил старую газету с письмом Павла Кудинова своим землякам. Это значит — интересовался Сенин Вёшенским восстанием и судьбой его участников.

Шолохов в беседе с Приймой дополнил то, что рассказывал в 1930 году Обухову, — оказывается, писатель не только посещал Сенина в тюрьме, но позже познакомился и с его делом: «Дело есаула С. я хорошо знал и изучил его... Конечно, с известной долей художественного обобщения и вымысла дал его в образе есаула Половцева»57.

Такова была методика сбора материала Шолоховым: он внимательно «изучал» личность, характер, обстоятельства жизни прототипа своего героя с тем, чтобы с помощью художественной обработки с известной долей вымысла создать обобщенный характер.

Этим путем, как мы убедились, он шел не только в ситуации Сенин — Половцев, но и в связке Харлампий Ермаков — Григорий Мелехов, в ситуациях со многими реальными людьми, которые стали прототипами героев его романа.

ПЛЕШАКОВСКАЯ МЕЛЬНИЦА

Краеведение оказывает неоценимую помощь литературоведению — особенно когда необходима литературоведческая и текстологическая «дактилоскопия» для атрибуции — прояснения или уточнения — проблемы авторства.

Именно краеведы чаще всего с особой дотошностью и пристальностью исследуют подчас скрытые нити, связывающие автора и его героев с той географической и жизненной средой, в которой родилось, возникло произведение, в нашем случае — «Тихий Дон». Именно они стремятся, часто по крупицам, собирать «бесценный и безвозвратно уходящий от нас материал» о жизни и творчестве писателя, уроженца их родных мест, — с пониманием, что «это дело ответственное: все до мелочей должно быть выверено, документально подтверждено, все должно иметь неоспоримые доказательства»58.

Эти слова, выражающие принцип подхода к сбору и изучению материала о жизни писателя, истории его произведения, принадлежат одному из самых известных краеведов Дона — Г. Я. Сивоволову.

Рисунок С. Королькова

«Свой поиск прототипов я начал с исследования того окружения и той среды, в которой жил писатель, — рассказывает краевед о своей работе. — Как известно, М. Шолохов в станице Каргинской с небольшими перерывами прожил около пятнадцати лет дореволюционного и послереволюционного периода. Здесь прошли его детские и юношеские годы, здесь накапливалось и осмысливалось все увиденное, услышанное и пережитое, формировалось его мировоззрение как человека и как писателя. На его глазах происходили исторические события огромной важности. Он жил среди казаков, иногородних, купцов, знал их повседневные дела и заботы, слышал их голоса, угадывал поступки, любовался красотами донской природы, впитывал в себя народную мудрость»59.

Данные об интересовавших его казаках краевед тщательно отбирал. В центре его внимания оставалось то, что имело прямое отношение к роману — к тому или иному действующему лицу или событию: «ведь, занимаясь прототипами “Тихого Дона”, я имел в виду прототипы не только персонажей, но и отраженных в романе событий»60, — уточняет Сивоволов.

Поисковую работу облегчало то, что краевед знал многих старожилов, которые ему охотно помогали, думали над его вопросами, при повторных встречах и беседах рассказывали всплывшее в памяти.

Хотел бы особо подчеркнуть эту неожиданную формулировку краеведа: «...занимаясь прототипами “Тихого Дона”, я имел в виду прототипы не только персонажей, но и отраженных в романе событий». Мы считаем это уточнение исключительно важным. Почему?

Да потому, что краеведы, ведя свой поиск, исследуя жизненный материал, как бы повторяют тот самый путь, который когда-то уже прошел автор.

Автор «Тихого Дона», как и любого другого реалистического произведения, не создавал его по принципу «бога из машины», не конструировал роман из головы, но брал информацию из жизни, обогащая ее своей мыслью и чувством, жизненным, духовным и душевным опытом. Это был путь сбора материала, расспросов, бесед с огромным количеством людей, имевших отношение к событиям, о которых решил написать, изучения печатных источников, привлечения резервуаров собственной памяти, т. е. огромная работа, сложный интеллектуальный и даже физический труд.

И весь этот путь вслед за писателями прошли краеведы и исследователи его творчества.

А теперь снова зададим вопрос, насколько вероятно, что автор «Тихого Дона» — не Шолохов? Что кто-то, нам неизвестный, не только обладал незаурядным писательским даром, жил в тех краях, прекрасно знал казачий быт, пережил трагические дни Вёшенского восстания, но еще и лично знал многих и многих реальных людей, ставших прототипами героев «Тихого Дона», начиная с Харлампия Ермакова, — прототипа главного героя произведения.

Возникает естественный, причем изначальный вопрос: кто, если не Шолохов, мог пройти весь этот многотрудный путь постижения сложного жизненного материала, отразившего жизнь казачества и его трагедию, связанную с Вёшенским восстанием? Кто — кроме Шолохова, помимо него — мог выйти на Харлампия Ермакова, ставшего главным прототипом Григория Мелехова, свидетеля и участника трагических событий Гражданской войны на Дону? Кто — кроме Шолохова, помимо Шолохова из писателей, предлагаемых нам в качестве авторов «Тихого Дона», — держал в своей памяти пережитый опыт трагических дней Вёшенского восстания? И кто еще лично знал этот сонм живых, реальных людей, ставших прототипами?