«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа - Кузнецов Феликс Феодосьевич - Страница 69

Однако был один пункт, который, думается, верхнедонские повстанцы не смогли бы принять в программе «Союза казаков-националистов в Болгарии»: поддержка интервенции иностранных государств ради свержения советской власти и финансовое содержание иноземными державами. Вспомним отношение казаков в «Тихом Доне» к немцам в 1918 году или к представителям Антанты.

Здесь было самое уязвимое для Кудинова место в программе и деятельности «Союза казаков-националистов»: он вынужден был признать, что деятельность его организации, так же как и «Вольного казачества» Билого, финансировалась поляками. Именно Билый установил отношения такого рода с польскими службами, когда находился в эмиграции в Польше.

«Союз казаков-националистов» получал в основном на создание своего журнала «Казакия» от полпредства Польши в Софии 10 тысяч левов ежемесячно105, так как Польша была крайне заинтересована в казачестве как антисоветской силе и «стремилась привлечь на свою сторону побольше казаков и активизировать казачье движение»106.

Как выясняется из «Дела», участие Кудинова в «антисоветской националистической организации» исчислялось годом с небольшим — с апреля 1935 по декабрь 1936 года, после чего он оказался в сфере внимания спецслужб уже другого «иностранного государства» — СССР.

Время это было потрачено Кудиновым не столько на отстаивание интересов польского правительства, сколько на выяснение отношений, препирательства и грызню с Билым — к неудовольствию польских хозяев, поскольку, как мы знаем, оба журнала издавались на их деньги.

Терпение хозяев быстро кончилось. «В декабре месяце 1936 года, — рассказывает Кудинов, — группа руководящего кадра созвала без моего ведома собрание, на котором постановили отстранить меня от занимаемой должности»107. В ответ он опубликовал в журнале заявление о том, что «распускает правление, а в дирекцию полиции заявил о закрытии журнала “Казакия”»108.

Уже в следующем — 1937 году — Кудинов начинает издавать новый журнал — «Вольный Дон», на сей раз на деньги советского посольства, которые он получал от дипломатического представителя Яковлева, то есть от советской спецслужбы.

В советское представительство он обращался с просьбой помочь семье донского казака Георгия Зотовича Епихина, умершего в Болгарии, получить оставшееся после него имущество. «Оказалось, что секретарь знал мою фамилию, и у меня зашел с ним разговор о казачьих организациях. Я ему ответил, что в этих организациях я в настоящее время не состою. Потом секретарь предложил мне встретиться с ним в одном отеле на ул[ице] Лече вечером того же дня»109.

Результатом этой встречи было то, что «этим же вечером он дал мне 5000 левов», и Кудинов согласился издавать журнал «Вольный Дон», который помогал отстаивать просоветские интересы в среде казачества. «В условное число я вторично встретился с тем же человеком. Разговаривали о казачьих организациях, и он мне предложил дать описание вольного казачества. При этом секретарь дал мне 10000 левов. Я остался в Софии на несколько дней и описал в подробностях возникновение и развитие вольного казаческого движения. Это описание я передал ему в фойе кинотеатра... В дальнейшем я информировал секретаря о деятельности всех известных мне организаций. Когда начал издавать журнал, по одному экземпляру передавал ему. Встречи с секретарем продолжались до августа 1938 года, всего было 8 или 9 встреч»110. В августе 1938 года ожидавший встречи с секретарем в условленном месте Павел Кудинов был арестован болгарской полицией.

СОВЕТСКИЙ ШПИОН?

В Музее-заповеднике М. А. Шолохова в Вёшенской хранится рукопись П. Кудинова (объем — 133 стр.) «История моего ареста в Болгарии», помеченная 2 августа 1938 года. Этот исключительно важный источник для исследования и понимания «Тихого Дона», обозначенный автором как «роман — историческая повесть», был передан в музей вдовой К. Приймы Лидией Ивановной Вершковой. Начинается он так:

«В предместье города Софии — столице Болгарии, в градине “Овче Купель”, “Баня «Овче Купель»”, в 3 часа дня, когда по установленному административной властью порядку открываются бани, внезапным налетом трех тайных агентов, из числа которых один был русский эмигрант от партии черных реакционеров — душегубов — помещиков, я был арестован самым грубым и беспощадным способом»111.

Потом идет описание того, как эти «тайные агенты» из болгарской полиции «под угрозой взведенных на курок револьверов» доставили его в Дирекцию болгарской полиции, в кабинет некоего Браунера — «он родом из панов, ставленник н-ка [начальника] РОВСа в Болгарии г-на Абрамова, занимающий должность подначальника политического отдела, а также наблюдатель за мятежниками казаками-националистами и пр.»112. Кудинов заметил «необычайный восторг, бодрое движение и светящиеся от удовольствия лица <...> Браунера и ему подчиненных служащих. Все эти люди (около десятка), блюстители державной сигурности, глядели на меня с таким диким любопытством, точно толпа разъяренного русского люда на Степана Разина, привезенного в Москву для казни»113.

Еще бы! Задержать казачьего полковника (к этому времени командование Донской армии в эмиграции произвело Кудинова в полковники), прославленного руководителя Верхнедонского восстания, вчерашнего председателя «Союза казаков-националистов в Болгарии» на явке с русским шпионом!

Браунер тут же под конвоем доставил Кудинова в кабинет начальника софийской полиции, который после допроса предложил ему стать агентом болгарской разведки: тогда он избежит ареста и суда: «Будете работать и у нас и у них — и все кончено».

«Не откажусь, господин [Михайлов] Иванов, если моя услуга будет полезна для Болгарии и для России, — ответил я ... — Разрешите вам заявить, что я шпионом и провокатором быть не смогу»114.

Позже на допросах в СМЕРШе Кудинов подробно рассказывал о своих контактах с советским посольством в Болгарии (а точнее, с советской разведкой):

«В русской легации, — пишет он, — я был принят секретарем Яковлевым, который был внимателен, а по наружности своей типичный рус-славянин». И далее следуют чрезвычайно примечательные слова: «Как бы ни старалась помещичья азартная пропаганда и нечестная пресса отгородить свободолюбивых казаков подальше от Родины, вызвать непримиримую ненависть и злобу к людям, живущим там, на родине и своей вульгарной пошлостью убить чувство общности и современное мировоззрение, все же при этой случайной встрече родственная кровь и долгая разлука с родной землей растопили братскую ненависть, и вопреки того, что мы имели различную идеологическую веру в совершенство жизни людей, почувствовали духовную близость, одну и ту же отечественную потребность...»115.

Вдумайтесь в эти словосочетания: «братская ненависть», «отечественная потребность», в слова о «духовной близости», невзирая на различную «идеологическую веру», и вы поймете разницу в поведении Кудинова, когда он общался с людьми из польского представительства и советского посольства. Как писал Шолохов, — Кудинов и в самом деле «глубоко уходил корнями в толщу казачества, откуда шел родом» (3, 209). Несмотря ни на что, он оставался патриотом своей страны.

О настроениях П. Кудинова этого периода красноречиво свидетельствует его рукописный очерк «История моего ареста в Болгарии».

«Я — часть людей моей Родины, — пишет он. — И она, моя родина, для меня, хоть и на расстоянии, и ближе, и милее и роднее, чем для граждан иной страны, и поднимать руки против России я не позволю»116.

Контакты с работниками советского посольства дорого обошлись Павлу Кудинову. Его арестовали, судили и выдворили из Болгарии.

Позже в обширной «Просьбе о помиловании», направленной Кудиновым в Президиум Верховного Совета СССР в 1954 году, он так рассказывает об этом периоде своей жизни: «В Посольстве я был принят атташе по печати Яковлевым. Кроме разговоров, относящихся к письму Епихиной, секретарь Яковлев затронул вопросы политического характера, которые относились к возможности, с моей стороны, сотрудничества во благо Советского Союза. Предложение мною было принято, но с условием: о Болгарии ни слова! Яковлев высказывал мысль об издательстве газеты, направленной против поляк[ов] и эмигрантских антисоветских организаций. С таким предложением я не согласился, так как издательство подобной газеты приведет к разгрому — это первое, а второе — нужны сотрудники, а их не найти и эта затея будет просто смята. Самый верный способ, — предложил я, — издавать журнал, не меняя сотрудников, тех же казаков. Содержание журнала должно быть направ[лено] против поляк[ов], РОВса и казачьих организаций, с конечной целью расколоть их единство, и, в то же время, прикрыться статьями антисоветского характера. Название журнала, — сказал я, — “Вольный Дон”, это для того, чтобы избежать всяких подозрений соответствующего органа. Со всеми моими доводами Яковлев согласился. Кроме того, было уговорено, чтобы письма писать всем руководителям различных организаций, для нужных целей. После разговоров и окончательной договоренности, сотрудничество приняло живой характер.