Закон десанта – смерть врагам! - Зверев Сергей Иванович - Страница 39

Остальные бежали довольно кучно — даже Катя с Валюшей — сосредоточенно пыхтели, не жаловались. Он сам издавал какие-то сложные звуки, чувствовал, что организм вот-вот сломается. Вадим выжал из него последние силы — обогнал толпу и встал посреди дороги с поднятым автоматом.

— Стойте… — горловые звуки захлебнулись, но его поняли — народ притормозил. — Стойте все… — Глубокий вдох. — Уходим с дороги, не вздумайте падать… Никого не поднимаю… Ведерников удрал с ключами от машины… Вернется — они догонят нас за полминуты… Будем идти на юг, не бежать, в тайге не разбежишься… Словом, за мной и не теряться…

Он волновался только за Колю Сырко — не сломался бы очкарик. Тяга к жизни тоже имеет предел. Откажется идти — куда его? Но очкарик молчал. Шатался, но не падал. И остальные помалкивали — что тут скажешь? Нашелся «Данко» — пусть ведет, пока не кончился огонь в его руках. Брели, сбившись в кучку, увязая в сочном сфагнуме [1], жадно всасывающем воду. Паутина резала лица. Уснея [2], свисающая с деревьев, оплетала тела. Коряги вырастали из темени канав, как противотанковые ежи. Люди падали, стонали. Плакала Катя, расцарапавшая лицо. Ругался Журбинцев, едва не свернувший лодыжку. Поднимались, упорно брели дальше.

От дороги отдалились метров на семьдесят, когда послышался звук мотора. Грозно рыча, промчался джип. Рычание стихло, но вскоре возобновилось — машина возвращалась. Остановилась где-то в стороне — сквозь толщу леса донеслись крики.

— Без паники, — бросил Вадим, — они не знают, где мы свернули.

Пусть идут наперерез — далеко не уйдут. Не всякий приказ можно тупо выполнить. Завязнут в чащобе. Для пущей гарантии он повернул налево — градусов на сорок. Опять месили мох в гнусном молчании. Звуки мотора подстегнули — никто не просил отдыха. Догонят — и физкультпривет, все прекрасно понимали. Миновали две лощины с покатыми откосами, редкий березнячок, усыпанный жестким папоротником. Снова углубились в ельник…

— Довольно, — бросил Вадим, чувствуя, что ноги подгибаются, — пять минут привал. Никому не спать — убью…

Он рухнул как подкошенный. Лежал и чувствовал, как холод вместе с муравьями забирается за шиворот, к горлу подступает тошнота, а макушки елей одна за другой ломаются, падают вниз… Вадим закрыл глаза — сил не было смотреть на это безобразие.

— Ты класс, Кольцов, — сипела Валюша, накрывая его волной горячего воздуха. — Но ты не супер, ей-богу, Кольцов… будь ты супер, я бы не лежала в дерьме, а ехала бы в красивой удобной машине… Надоели эти приключения, Кольцов, геморрой уже от них, честное слово…

Последние слова она проглотила — Вадим поднял ладошку и шлепнул ее по затылку.

— Тебя не унижали в плену, нет?

— Что ты, Кольцов, не успели… Затолкали в пустую комнату — входит дядька такой разболтанный, вот с такущим шрамом поперек рожи. Ах, ты, бедненькая, говорит. И ушел. Я думала, пожрать принесет, а он не принес, тварь бесчувственная… Я мело?к на полу нашла, съела… окно распахнула, думаю, будь что будет — прыгну… А тут эта тварь прибежала, схватила меня под мышку — и вниз. Я в слезы — бить будет, а он на поляну меня пинками, а там ты, в машине… Собственно, и все, Кольцов…

— Ребенок, заткнись… — простонала Жанна. — В тебе огромная жизненная энергия, побереги на будущее… Николай, перестань. Ты чего там распелся?

Подозрительные звуки, напоминающие бурление воды на медленном огне, прекратились. Раздался слабый голос Коли Сырко:

— Песня. Прощание со Славянкой — новый хит.

— Очень остроумно, — прохрипела Катя. — А разве мы уже не идем в Славянку?

— Мы уже никуда не идем, — безрадостно сообщил Макс, — пришли. Ну, я-то, положим, еще смогу подняться, но вот некоторые… Они смогут это сделать только утром, с готовым воспалением легких. Стоит объяснять, что воспаление легких в нашем положении равносильно смерти?

— Ты что-то предлагаешь? — насторожился Борька.

— Идти…

— Куда? — хором провыла женская половина общества.

— Куда угодно. До реки, до ЛЭП, до любой дороги. Но только не в Славянку. Протестую. Там нас ждут и сразу увезут обратно. Должны же быть поселки в этом богом забытом краю? Какой-то транспорт. Связь.

— А на родине так же ждут, — ядовито заметил Вадим, — за домом «воронок», в подъезде — засада. Не успеешь с родными поздороваться, а на запястьях уже браслеты марки «Нежность». А из аэропорта Северный до той же Любимовки кукурузник долетит за три часа.

— А на хрена тогда сбегали? — возмутился Борька. — Что-то я логики не прослеживаю.

— Сбегали с заложником, — вздохнул Вадим. — Была у меня мрачноватая мыслишка познакомить Ведерникова кое с кем в фирме «Ермак», но, видно, не судьба.

— Не тянет что-то сдаваться, — сразу ожил Сырко. — Не понравились мне эти парни. Их интеллект на рожах нарисован, а это небезопасно.

— Отмороженные интеллектуалы, — хмыкнула Жанна.

— Уходить надо, — уверенно заявил Вадим, — как бы ни было, а двигать в Н-ск. Я знаю несколько мест, где можно отсидеться всей толпой. («В подвал на Щорса всю толпу, — подумал он, — и Алик Пригорницкий, тонкий ум и быстрый глаз, живенько определит, кто тут лишний. Чужак и подскажет решение в обмен на некоторую сохранность своей анатомической конструкции».)

— Тайга дли-инная, — протянул Борька, — куда прикажете-то?

— Славянка на юго-западе… — Вадим призадумался. — Мы пойдем на юго-восток. И особая просьба ко всем присутствующим, — тут он нарочно помолчал. — Вернее, к одному из присутствующих. Не пытайтесь перехватить автомат из моих слабеющих рук. Они еще способны держать оружие.

— А ежели попытается, то хватайте его, — деловито закончила Валюша, — и волоком до ближайшей березы…

Последующие два часа из жизни «отдыхающих» ничем выдающимся не запомнились. Преодоление препятствий — ничего другого. Двигались медленно, молчали. На труднопроходимых участках — в кустарниках, заболоченных низинах — становились в колонну; вперед пускали Макса с фонарем, как наиболее «сохранившегося», вторым — Борьку, по цепи передающего о замеченных сюрпризах (ветках, кочках, корягах); замыкал шествие Вадим с автоматом и густеющей пеленой перед глазами. В березняках и сосняках расслаблялись, шли толпой. Прыгали через какие-то ручьи, штурмовали канавы, заросшие травой.

Неровности тайги делались заметнее — то и дело возникали скалы, обрывистые склоны, заваленные булыжниками. Карабкаться становилось труднее, ноги съезжали, не находя опоры. За каменной грядой, у подножия внушительного, поросшего густолесьем холма, они и провели свою первую на свободе ночь. Огромные камни громоздились амфитеатром. Непроницаемой ширмой высился лес. Среди замшелых камней нашлась непродуваемая площадка — хорошее местечко для разведения костра. Вряд ли их костер могли заметить со стороны — камни плотно прикрывали огонь, а дым в пасмурную ночь — не самая заметная штука. Вадим конкретно отключался. Сил хватило, чтобы притащить пару коряг для растопки. Потом он сел на землю, обнял автомат и начал проваливаться в сон…

— Ложись, — подпихнул ему под голову сумку Борька. — И Валюшу свою покрепче обойми. Мы ж не звери, понимаем, каково вам за сутки пришлось. Это нам, халявщикам, легче — и пожевать дали, и по комнатам развели — а там одно занятие: лежи на столе, да дави на массу, пока не одуреешь…

И ничего трагичного не случилось. Он проснулся и увидел среди рваных туч клочки голубого неба. Левый бок приятно грело, правый укутывал сухой лапник. Уютно потрескивал костер, рождая ассоциации с чем-то теплично-бардовским. Народ теснился у костра. Катя сидела в ногах у Вадима, кутаясь в грязную курточку, смотрела на него с неземной любовью. Он хитро подмигнул. Она ответила. Валюша бросала в огонь каких-то червячков, задумчиво наблюдая, как они корчатся и чернеют в языках пламени. Коля Сырко, морща лоб, изучал содержимое маленького зеленого блокнота. Обросшая грязью сумка с расстегнутой молнией стояла у него в ногах — похоже, Коля наводил в ней ревизию («Не выпустил, молодец», — подумал Вадим). Растерявшая свои личные вещи Жанна исподтишка поглядывала ему через плечо. Видок у нее был откровенно ведьмовской — запавшие глаза были чернее ночи, волосы смешаны с грязью и толчеными сухими листьями — видно, падая с обрыва, женщина активно тормозила головой. Макс сидел на бревне, неподвижно глядя на огонь. Уралов расположился у него в ногах — курил, наблюдая, как между рогатин на толстой ветке готовится что-то мясное.