Закон десанта – смерть врагам! - Зверев Сергей Иванович - Страница 31

— Ты ловкий парень, Кольцов, — прошептала Валюша, — у тебя все получается… Вон Макс с Ураловым тоже ловкие и не дураки, как некоторые, а все равно не такие, как ты. Ты не супермен, нет?

«Она еще парней с разбитыми челюстями не видела», — уныло подумал Вадим.

— Я в десанте служу, — скромно напомнил он, — Там убивать учат — всевозможными способами. И решения принимать. И самому при этом без головы не остаться.

— Нам легче, — подумав, сообщила Валюша, — у нас преимущество: им нельзя нас убивать, а нам их можно. Это здорово.

— Это прекрасно, — огрызнулся Вадим. — И вообще тут славно. Развеялись, кости размяли. И товарищи у нас отличные… только улыбаться уже устали.

Валюша помолчала. Потом осторожно поинтересовалась:

— Ты издеваешься?

— Именно, — признался он. — Убивать людей, Валюша, не самое достойное занятие для вменяемых мужчин. А убивать соотечественников — совсем западло, пусть они и злодеи. Им нельзя нас убивать — тогда почему мы умираем? Почему погибла Рухляда? Почему погиб Антон Гароцкий? Кому легче оттого, что нельзя их было убивать?

Он осекся, мысленно обругав себя за болтливость. Девчонка не знает о гибели Гароцкого — кто бы ей доложил о подробностях бандитской облавы? Она застыла, перестав дышать. Вадим обнял девочку — хоть слабое, а утешение.

— Господи… — она тяжело вздохнула, совсем как взрослая, и у него сердце защемило от тоски.

— А другие, Кольцов? Как ты думаешь, кто из них спасся? Уралов? Макс? Они ведь тоже прыткие. Правда, Макса его брюнетка-трахолюбка тормозит, но она вроде не толстая. Знаешь, как она оттолкнула меня, когда я прыгала к тебе! Хотела первой спрыгнуть. Я думала, об камни размажусь…

— А толку? — прошептал Вадим. — Беги не беги, а кругом сетка. Не знаю, кто спасся. Сегодня не поймали — завтра поймают. Ошибка у нас с побегом вышла. У пойманных, по крайней мере, преимущество — ночуют в тепле. Накормили, напоили… По сусалам, конечно, надавали, но это неизбежно, сами виноваты.

— Не хочется мне что-то к ним, здесь уютнее… Слушай, Кольцов, а кто все-таки чужак среди вас? Мне просто любопытно. А то детектив какой-то на лоне природы.

— Уже не актуально, Валюша, проехали. Болтать можно всякое, но это только домыслы.

— А все-таки? Кто это? Неужели тебе не интересно? Сильная личность вроде Макса или Уралова? Слабая? Коля Сырко, Мостовой? А как насчет женщин? Ну, о чем-то ведь тебе твое чу-о говорит?

— Что говорит? — не понял Вадим. — Какое еще на хрен чу-о?

— Ну, это я так, для укорота, — смутилась Валюша. — Чувство опасности, неужели непонятно? Ты же дока в области интуиции и распознавания опасности, разве не так? Тебя и в школу взяли не за красивые глаза…

Вадим расхохотался.

— Ну, ты даешь, кнопка! Молчит мое «чу-о», у него свои задачи. Как тебя, например, вывести из этого леса. Проворонили Катю, теперь самим бы не облажаться.

— Половинчатое у тебя чу-о, — задумчиво проговорила Валюша, — слабеет с годами. Вот ты вроде женат был.

Вадим насторожился.

— Ну, был.

— Предположу, на стерве.

— Разумеется.

— Развелся.

— Ну, было дело… Все законно, через ЗАГС.

— Так где же околачивалось твое «чу-о» перед венцом? Водку жрало?

— Это не считается, — запротестовал Вадим, — когда речь заходит о вашем брате, чувство опасности всегда на высоте. Мы изначально обречены на войну полов. И прыгаем через барьеры, потому что природа такая. Волчиц бояться — под венец не ходить. Мала ты еще об этом рассуждать.

— Ага, — разозлилась Валюша, — я только битой быть через день не мала. И в дерьмовые истории влипать не мала. И в лесу замерзать, по трубам ползать, на ветвях под пулями болтаться — в четырнадцать-то неполных… Я вообще не при делах, понимаешь? Ваша школа — вы и отдувайтесь. А я — обычный автобусный заяц. У нас таких в Томске — полгорода. Вот пойду к ним и скажу — отпустите меня, я просто мимо ехала. Как ты думаешь, отпустят?

Вадим растерялся.

— Ну, не знаю. Как-то не производят они на меня впечатления порядочных и совестливых людей. Могут и не убить, не спорю. Но ты видела на третьем этаже лабораторное оборудование? Напичкают препаратами, заколют уколами — маму с папой не вспомнишь. Дурочкой и вернешься в свой Томск. Или в ближайший детдом. Или в Маугли подашься — с волками жить, по-волчьи выть.

Валюша испуганно поежилась.

— Какие ужасные вещи ты говоришь, Кольцов. Хорошо, не пойду я к ним на поклон, обойдутся. Терпеть не могу эти белые халаты, бутылочки, скляночки! Шприц увижу — неделю в шоке…

Вадим сам испугался своих слов. Не пора ли в оракулы? Если подозрения его оправданны, то схваченных людей ожидают крупные неприятности. Не поверила ему Валюша, и правильно сделала: больше всего в этот час его заботило, кто спасся и кто та сука, превратившая группу индивидуумов в марионеток?

Он долго ворочался. Взбудоражен был, чтобы сразу отключиться. Опять воспоминания, будь они неладны. Последняя ночка живо напомнила тот день девятимесячной давности… Злодеев аль-Гамида обложили по всей науке. Дозоры сняли — на каждом направлении. Какой-то крендель, вышедший по малой нужде, заверещал, заметался, но это роли уже не играло. Напичкали свинцом. Проснувшихся боевиков расстреливали, как куропаток. Они выскакивали из землянок и под плотным огнем падали как подкошенные. Тех, что не желали покидать землянки, забрасывали гранатами. И такая стена огня и дыма образовалась, что проворонили горстку «чехов», идущую на прорыв. Выскочили из клубов дыма, поливая из автоматов, — страшные, расхристанные, орущие «Аллах акбар!», пробились через жидкую цепочку десантников, которые, честно говоря, не ждали контратаки. Двоих положили, двоих потеряли, скрылись в лесу. Заполошно вопил комроты, изрыгал проклятья; кто-то кричал, что узнал в одном из беглецов аль-Гамида. Открыли беспорядочный огонь по кустам, где скрылись боевики. Позднее там нашли одного покойника — увы, не аль-Гамида… Трещала голова — так некстати, царил хаос, взрывались мины и гранаты, складированные боевиками в одной из землянок. Каким-то образом удалось Вадиму в этой неразберихе собрать десантников из своего взвода, броситься вдогонку…

Этот марш-бросок ему вовек не забыть. Кто-то из солдат на пересеченной местности сразу отстал, другие терялись во время марша — немудрено пропасть в такой мешанине камней и бурелома. Их оставалось человек восемь, не больше. Кольцов кричал, чтобы не валили кучей, рассыпались и не спускали глаз с «ведущего», которым был он сам. Слава богу, следы на снегу отпечатались отчетливо. Виднелись капли крови — кто-то из боевиков был ранен. Местность делалась сложнее, скорость падала. Сепаратисты уходили в горы — десантники упорно висели на хвосте. Переправились через незамерзающий ручей, какое-то время шли по разлому, затем выбрались на поверхность…

Их поджидали на склоне, в узком «бутылочном горлышке». Открытая местность. Вадим почувствовал беспокойство, но двое или трое бойцов уже обогнали его, выбежали на открытое пространство. Он заметил, как шевельнулось тело в чаще на обратной стороне низины, что-то крикнул, толкнул Шурку Локтева, повалился сам. И тут же ливень свинца накрыл десантников…

Кольцов очнулся в восемь утра — часы на руке призывно пискнули. Рассветный полумрак сочился из расщелины. За стенами пещеры привычно дуло, накрапывал дождик — задумчиво и мягко шуршал по камням. Валюша разоспалась — пушкой не поднять. Вадим снял с себя ее руку, затем ногу и отправился ползком к выходу.

Выбравшись из-за куцего деревца, он обнаружил крайне далекую от идиллии картину. Определенно не страна Аркадия пастушьей безмятежности. Небо, затянутое тучами, дождик. Золотых куполов на горизонте не видно — со всех сторон равнодушно взирает тайга: черная, одетая в хвойные меха. Шевелились кусты на каменистом обрыве — дул порывистый ветерок. В пересохшем русле беспорядочно громоздились камни — от валунов до впрессованного в сохнувший ил галечника. В стороне от канализационного стока, на том берегу, — глинистый откос, размытый дождями. Кустарник на обрыве выпустил корни — с очередной осыпью сползет вниз, а если и не сползет, то застрянет на откосе, выпустив «растяжки».