Воин неба и земли - Зверев Сергей Иванович - Страница 39

Мне пришлось тащить с собой Актера в эти самые злосчастные «Синицы». Был риск, что ему станет плохо с сердцем, как-никак немолодой уже дядька. Но иначе нельзя. Мы сели в машину Актера. Тот хоть и был слегка выпивши, но водил классно, я в каком-то журнале читал, что он в старом боевике даже автотрюки лично выполнял. Ко всему прочему, милиция к «народным кумирам» не слишком строга.

— К Петру, — громко произнес я.

— Разумеется, — ответил Актер, бросив унылый взгляд на запонку.

Он прекрасно знал, что его машина идет в «Синицы», и не оспаривал этого. Если бы у нас было время на болтовню, то я мог рассказать Актеру еще несколько парадоксальных эпизодов. Вот, например, еще по первой чеченской был у меня один приятель — офицер МВД, точнее, СОБРа. Парень этот — отчаянный храбрец, на войне ему сам черт был не страшен. В мирные же дни вылавливал самых лютых бандитов-отморозков, заламывал им руки, если шибко сопротивлялись, ломал ребра и отбивал почки. Был мастером спорта по нескольким видам борьбы и армейскому РБ[6]. Ну вот, как-то на гражданке, в родном городке, в каком-то кафе повздорил с крутыми хамами, в результате чего случилась потасовка. В результате одному сломал руку, другому — ребра, третьему — челюсть. А на следующий день лихого собровца арестовали местные фээсбэшники. Оказывается, один из хамов был сынком крупного фээсбэшного чина. Собровцу чуть ли не террористическую статью поначалу приклеить пытались, но самое главное — на время следствия заперли в СИЗО, в следственный изолятор. А в изоляторе такой порядок — сотрудники МВД должны сидеть в отдельных камерах, только с такими же, как они, сотрудниками. Тому парню к уголовникам никак нельзя было, он их «братков» во множественном числе переломал-перекрутил. А в том СИЗО все «милицейские камеры» оказались переполненными. А что — менты такие же люди и сидят по тем же статьям, что и все остальные — хулиганство, вымогательство, убийства при отягчающих, изнасилование, ну и, разумеется, различные должностные преступления, в основном взятки. Сидят все чины — от младшего сержанта до полковника. Среди начальства СИЗО мерзавцев не было — кидать офицера СОБРа в камеру к бандюгам они не стали. И подыскали собровцу вполне сносную и безопасную камеру.

— Народ тихий, культурный, — сказал собровцу лично начальник СИЗО. — Ты уж сам не обижай, если причины не будет.

Собровец в ответ лишь кивнул. И в самом деле, препроводили его в «хату», а там скромные такие, невзрачные мужички подобрались. Один — студент-второкурсник педагогического университета, еще один — доктор каких-то там наук. Даже бывший офицер среди них оказался, правда, армейский, какой-то тыловой службы. Спрашивать, кто за что сидит, вроде бы не очень принято, поэтому собровец с вопросами ни к кому не лез. Думал, или за мошенничество, или за какие-то «хозяйственные» мелочи мужички сидят. Народ и в самом деле культурный. На «вы» друг к другу обращаются, умные газетные статьи вслух обсуждают. Одним словом, публика в камере собровцу понравилась. Просидел он таким образом две недели, и тут место в «ментовской хате» освободилось. Собровец попрощался с сокамерниками и отправился в «ментовскую». Там хоть и свои были, но с культурой у них пониже, чем у сидельцев первой камеры. Но вот дней через пять совершенно случайно собровец из разговоров ментов-сокамерников выяснил, что в камере, где он до этого две недели обретался, сидят самые гнусные и лютые насильники-педофилы. На одном три убийства, на трех других — по два, на остальных — не один изнасилованный, покалеченный подросток. Им в другие камеры уж совсем никак нельзя, их-то точно в любой «хате» порвут. Вот и сидят они друг с другом тише воды, ниже травы, чтобы только в другую не перевели. Собровца чуть не стошнило, не стал он никому говорить, что сам с этими гнусами-извергами две недели чалился… Вот такие парадоксы бывают. И вопрос, разумеется, с кем лучше камеру делить? С крутыми бандюгами, которые тебе и в морду могут заехать, и еще чего похуже сделать, или вот с такой «интеллигенцией»? Интересно, что бы Актер выбрал?

А собровца через полгода выпустили. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, нехваткой доказательств и, видимо, в связи с началом второй чеченской войны, на которую лихой старший лейтенант тут же и угодил…

У ворот дачного поселка нас остановил охранник — офицер в милицейской форме. Надо же, таких людей, как этот, пока еще неведомый мне Салтанов, охраняли офицеры МВД.

— Я к Юрию Эдуардовичу, — произнес Актер, показав охраннику свои документы.

— Проезжайте! — любезно отозвался офицер, только что не откозыряв.

Он узнал Актера и даже назвал по имени-отчеству. Выходит, «народный, заслуженный» тут частый гость. У меня вновь была небольшая фора по времени. Перед тем как машина затормозила у ворот, я снял с актерского рукава запонку-прослушку и выкинул ее за окно, в близлежащую рощу. Некоторое время, минуты полторы, не более, те, кто нас слушает, будут недоумевать, затем начнут активный розыск. Через сколько времени они окажутся в «Синицах»? Нужно исходить из того, что в самое ближайшее.

— Юра, это я.

— Проходи.

— Я не один.

— Вижу, зрение еще не отказало.

Голос у Юрия Эдуардовича был еле слышным, глухим, но дикция внятная. Он сам открыл нам дверь, но в его доме находилась еще какая-то женщина, видимо, домработница.

— С тобой хотят поговорить, — кивнул в мою сторону Актер.

Юрий Эдуардович был очень худой, что называется, высохший. Одет при этом в дорогой восточный халат. Больные, затравленные глаза смотрели на меня в упор.

— Кто он? — не отрывая взгляда, спросил Салтанов.

— Сам скажет, Юра. Ну, я могу быть свободен?

— Конечно, — кивнул я.

С этими словами я препроводил Актера во двор, быстренько связал ему руки за спиной и запер в домике, где прислуга хранила различный хозинвентарь.

— Разговор наедине, Юрий Эдуардович. Извините за беспокойство, но, кроме вас, помощи ждать не от кого, — произнес я, вернувшись к хозяину дачи.

— Светлана Васильевна, на сегодня вы свободны! — Салтанов отпустил домработницу, сам же жестом пригласил меня в гостиную.

Он уселся в кресло, я напротив него.

— Молодой человек, мне очень немного осталось жить на этом свете, — заговорил Юрий Эдуардович. — Дни, отведенные мне богом, я хотел бы провести в мире, покое и согласии. Поэтому разговор у нас вряд ли получится. Правда, если вы хотите побеседовать со мной о переводах английской поэзии, то я готов уделить вам полтора часа, но никак не больше.

Филолог по образованию? Бывший разведчик, отлично знающий языки?

— Гуд ивнинг белс, в переводе «вечерний звон». Вот все, что я знаю из английской поэзии, — честно произнес в ответ я.

— Тогда можете быть свободны, — проговорил Салтанов, опустив взгляд в пол.

— Юрий Эдуардович, мне на этом свете, возможно, богом отпущено еще меньше, чем вам. Я могу уйти. Отсюда, от вас. Но неужели вам все равно, что будет здесь, в России, да во всем мире после вашего ухода из жизни?

Салтанов совершенно неожиданно рассмеялся и поднял глаза. Они были уже не затравленные, даже веселые какие-то. Но по-прежнему с нездоровым блеском.

— А вы решили разнообразить мою рутинно-текущую жизнь? Я бы даже добавил рутинно-утекающую? — голос у Юрия Эдуардовича был сейчас бодрый, неглухой, лишь с небольшой заметной хрипотцой.

— Именно разнообразить. Человек, именующий себя Комбригом, он же Петр Петрович, он же бывший работник оборонного комплекса, без двух минут — руководитель Управления координации.

— Что же вы хотите узнать от меня? — пытливо вглядываясь в мое лицо, спросил Юрий Эдуардович.

— Все об этом человеке. Точнее, о его научной деятельности.

— Вы кто?

— Это имеет для вас значение?

— Имеет… Жалко тебя, парень, молодого, красивого.