Час негодяев - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" - Страница 35

Водитель за все время, пока они ехали, не произнес ни слова по-украински, и радио в машине было настроено на русскоязычную радиостанцию, но в машине был флажок Украины, на заднем стекле тоже была наклеен флаг Украины, а на одном из боковых – белая наклейка ПНТ ПНХ. Козак понимал, почему это так. В Ираке у таксистов была целая галерея портретов, которые они выставляли под стекло в зависимости от того, в какой район им придется ехать. Если нужно было ехать в шиитский, выставляли фото Муктады ас-Садра или его отца, казненного солдатами Саддама, если в суннитский – каллиграфическое изображение шахады, руку с указательным пальцем и надписью «Один только Аллах», если в Тикрит – портрет Саддама Хусейна или одного из его сыновей, Удая или Кусая, погибших в перестрелке с американцами и считавшихся там мучениками. Если хочешь жить, ты вынужден приспосабливаться к тому миру, который есть вокруг тебя, быстро менять убеждения и лгать, для того чтобы выжить. Лгать было необходимо хотя бы для того, чтобы не стать жертвой ублюдков, которые способны остановить автобус, проверить документы у пассажиров и расстрелять всех, у кого имя Омар.

– Сейчас проверю.

– Заплати и иди, проверяй…

– Подождите здесь, возможно, это не тот дом.

Козак заплатил требуемую сумму и вышел из машины. Когда он подошел к дому, перепрыгнув через зловонную канаву, за спиной он услышал звук мотора. Повернувшись, увидел, как удаляется «Шкода»…

С сервисом тут было совсем худо…

Он огляделся. Улица домов… некоторые совсем старые – избы, некоторые – новенькие коттеджи, их почти не было видно из-за высоких заборов из профнастила – профилированного металла на столбах. Американцы так никогда не строились – перед типичным американским домом был не забор, а лужайка, подъездная дорожка на две-три машины, часто отдельная заасфальтированная или засыпанная щебнем площадка для пикапа, трейлера или прицепа с яхтой. Перед частью домов был флагшток с американским флагом. Никто и никогда не вкладывал деньги в забор, отделяющий дом от всего остального мира, этого не поняли бы соседи, а в некоторых коммьюнити это просто было запрещено архитектурными правилами. Русские же – а он воспринимал украинцев как ветвь русских – начинали строить высокий забор первее, чем дом, а этим они походили на афганцев и иракцев – там тоже заборы. Когда он ехал сюда, он видел заборы, построенные из кирпича, выше человеческого роста: ни один американец не потратил бы деньги на это безумие. Еще удивляло то, что рядом с новыми и дорогими домами стояли старые избы. В США так не строились – застройщик выкупал участок, сносил все старое и строил десятки, иногда сотни примерно одинаковых по стоимости зданий, так строить намного дешевле. Но русские этого не понимали. А американцы никогда бы не стали жить в месте, где рядом с дорогим жильем стоит дешевое, – это чревато вандализмом, кражами, угонами и даже насильственными преступлениями.

Дом, который его интересовал, был избой, но избой ухоженной. Рядом, явно намного позже, чем сам дом, был выстроен гараж на две машины. Никаких признаков опасности не было, он ничего не чувствовал…

Вздохнув, Козак позвонил в дверь…

Сначала ничего не было. Потом он увидел, как колыхнулась занавеска – русские предпочитали старомодные занавески жалюзи. Одновременно с этим ворохнулось в душе – опасность.

– Мистер Охрименко? Посольство США! Меня зовут Гэбриэль Козак, я из посольства.

Залаяла собака.

Больше минуты была тишина, потом он услышал шаги. Шаги гражданского, причем гражданского, который либо болен, либо злоупотребляет спиртным.

– Документы есть? – раздалось из-за двери.

Вздохнув, Козак достал карточку пропуска в здание ФБР.

Лязгнул засов.

Первое, что он понял, – Охрименко пьет, и пьет достаточно давно, он не просто напился по какой-то причине, а систематически употребляет алкоголь. Второе – у него есть оружие. Скорее всего, пистолет, который он прячет, заведя руку за спину.

Впрочем, здесь это не удивительно.

– Кто вы?

– Гэбриэль Козак, посольство США. Вы подавали документы на иммиграционную визу?

– Да…

Ответ был неуверенным, но если злоупотреблять алкоголем, он другим и не будет.

– Миссис Охрименко подтвердила ваше желание воссоединиться. Но мы должны провести интервью.

– Интервью? – с подозрением спросил Охрименко.

Козак вспомнил, что в русском языке слово «интервью» означает только работу журналиста для СМИ. Нужно употреблять другое слово.

– Разговор, мистер Охрименко. Мы должны поговорить.

– Это обязательно?

– Да.

– Хорошо. Заходите…

Козак зашел, не обращая внимания на то, как Охрименко сунул пистолет в карман.

По-видимому, когда-то этот дом знал и лучшие времена… все пространство до ступенек, ведущих в холл (русские употребляли слово «крыльцо», хотя и слово «холл» у них было), было заасфальтированным и при этом чудовищно грязным. Такое ощущение, что мусор здесь не вывозили несколько месяцев, и существенную часть мусора составляли пустые бутылки. Тут же стояли два больших красных баллона, по-видимому, с газом. Козак автоматически отметил их как представляющие потенциальную опасность.

– Проходите… – Мужчина пошаркал к дому.

– Мистер Охрименко… не могли бы мы поговорить… скажем, вот за тем столом… – Козак указал на грубо сколоченный стол, стоящий чуть дальше. Видимо, этот стол был для приготовления и принятия пищи на воздухе, но не было ни крыши над ним, ни барбекю. Еще одна странность русских домов.

В дом он идти не хотел, черт его знает, что там есть и кто там есть, а от нетрезвого человека можно ожидать всего, чего угодно.

Стол стоял так, что он не мог выбрать, как сесть – у него оставалась незащищенной спина, либо от атаки со стороны улицы, либо от атаки со стороны земельного участка и задов дома. Решив, что улица все же опаснее, он сел спиной к ней…

– Мистер Охрименко, для начала я хотел бы подтвердить – миссис Лайза Охрименко действительно является вашей супругой?

– А? Да…

– Посмотрите…

Перед тем как идти сюда, он зашел в социальные сети и нашел семью Охрименко, точнее, ее американскую часть. Сделал несколько скриншотов, распечатал фотографии…

– Это ваши дети, мистер Охрименко?

Человек, вероятно пьяный даже сейчас – он чувствовал запах, – перебирал фотографии, распечатанные на цветном принтере. Руки дрожали, Козак заметил дрожащую слезу на небритой щеке.

Он вдруг понял, что ему еще показалось необычным в Охрименко. Его седина. В его возрасте – от сорока до пятидесяти – она только начинает пробиваться. Охрименко же был седым почти полностью…

– Да…

– Вам повезло с ними, – сказал Козак, – ваш сын в прошлом году поступил в Гарвард, на политологию, это очень престижный факультет. Дочь учится в хорошей школе, судя по тому, что она пишет, хочет быть врачом, как ее мать. Ваша супруга, Лайза Охрименко, работает в Пресвитерианском госпитале, это лучший госпиталь в Нью-Йорке…

Руки Охрименко тряслись.

– Почему вы не эмигрировали вместе с семьей, мистер Охрименко? – спросил Козак. – Почему вы до сих пор в Украине?

…

– Это потому, что ваш отъезд не входил в планы ЦРУ? Так, мистер Охрименко? Частью сделки был отъезд вашей семьи, и они выполнили условия сделки, так? А вы остались тут. И что-то сделали для них. Что вы для них сделали, мистер Охрименко? Почему ваша семья выехала из Украины двадцать третьего января две тысячи четырнадцатого? Что вы должны были сделать для них?

– Пошел вон!

Козак легко отбил атаку и провел свой прием. Положил Охрименко на землю и забрал пистолет – такой же, как у него, «ПМ». Брать его не хотелось – еще неизвестно, что на нем висит, и ему, как агенту ФБР, как никому было известно, чем может закончиться хватание чужого оружия с неизвестной историей. Но делать было нечего – он опустил оружие в свой карман, стараясь не запачкаться и продолжая удерживать Охрименко на земле.

– Вам привет от Дато, помните такого? Он тоже вас помнит. Скажите, мистер Охрименко, это вы были одним из тех снайперов, что расстреляли людей в Киеве двадцатого февраля четырнадцатого года? Вы?