Сохраняя веру (Аутодафе) - Сигал Эрик - Страница 61

Среди них были правила, которые необходимо знать каждому священнику для служения пастве. Например, все обстоятельства, могущие стать препятствием к церковному освящению брака.

Однако, заучивая все это наизусть, Тимоти задавался вопросом о предположительной альтернативе — совершении брачных отношений без заключения брака. Или хотя бы без церемонии венчания.

Может ли Господь санкционировать брак, освященный одной любовью?

— «De impedimentis matrimonii clericorum». «Препятствия к браку священнослужителей». Что ж, отец Хоган, отличная тема для диссертации, хотя и рискованная. Но если кто и способен раскрыть ее в полном объеме, то только ум вашего масштаба, — объявил профессор ди Крещенца. Сейчас он говорил по-итальянски, поскольку Тим пришел к нему в приемные часы.

Известный ученый находил особое удовлетворение в том, что по особому разрешению продолжал преподавательскую работу и после семидесяти. Это означало, что он по-прежнему мог наслаждаться общением с молодыми пытливыми умами — а в случае с Тимом, как он считал, и блестящими.

— Это сфера, которая после Второго Ватиканского собора нуждается в существенной корректировке. Уверен, ваша работа будет иметь большую ценность, отец Хоган.

Вдруг откуда-то сзади раздался скрипучий старческий голос. Он был обращен к отцу ди Крещенца:

— Patricio, habesne istas aspirinas americanas? Dolet caput mihi terribiliter[56].

Тим обернулся и тотчас узнал испещренное морщинами лицо, показавшееся из-за двери. Это был отец Паоло Аскарелли, иезуит, официальный писец канцелярии Ватикана — один из самых высокопоставленных чиновников в управлении делами Святого престола.

Профессор опять ответил по-итальянски:

— Мне очень жаль, Паоло, у меня только обычный итальянский аспирин. Последнюю чудодейственную таблетку я тебе еще в понедельник отдал.

— Ох, бесовский промысел! — закряхтел старик, морщась от головной боли. — У меня такая мигрень, что ее только каким-нибудь экседрином можно взять. Как ты думаешь, может, позвонить в американское посольство?

Профессор снисходительно улыбнулся, а Тим сказал:

— Отец мой, у меня есть бафферин. Это не поможет?

— Ах, молодой человек, — обрадовался священник, — вас мне сам Бог послал! Как ваше имя?

— Тимоти Хоган, отец мой. Только это лекарство у меня дома.

— А где вы живете?

— На Виа-дель-Умилита.

— Аа-а, улица Смирения… Что ж, вид у вас вполне здоровый, так что за несколько минут туда и назад обернетесь. Заранее вам благодарен.

Отец ди Крещенца мельком взглянул на своего ученика, словно говоря: «Ты вовсе не обязан потакать этому ипохондрику».

Но Тимоти ответил:

— Конечно, отец Аскарелли. Я мигом.

— Превосходно, — ответил страдалец и добавил Тиму вслед: — Если вам на обратном пути случайно попадется бутылочка «Сан-Пеллегрино»…

Не прошло и десяти минут, как запыхавшийся Тимоти Хоган выкладывал на стол пластмассовый пузырек с бафферином и большую бутылку минеральной воды.

Хозяин кабинета уже ушел. Каждый вечер он исправно совершал длительную прогулку от Григорианского университета до дальней оконечности площади Святого Петра и штаб-квартиры ордена иезуитов в доме номер пять по Борго Санто-Спирито.

— Присаживайтесь, отец Хоган, — пригласил отец Аскарелли, принимая таблетку от мигрени. В последнее время это стало для него своего рода ритуалом. — Я хочу с вами поближе познакомиться. Пока вас не было, профессор вам такие дифирамбы пел! Обычно я Патрицио почти не слушаю — стареет, знаете ли, — но в данном случае он прервал свою болтовню, чтобы показать мне кое-что из ваших письменных работ. Должен сказать, они произвели на меня впечатление!

— Благодарю вас, отец. — Тим был одновременно польщен и смущен.

— Конечно, до докторской степени по каноническому праву вам еще идти и идти, — предостерег Аскарелли. — Но латынь у вас просто превосходная. Я бы сказал, что если бы вы учились не в Америке, то уже сейчас были бы почти на моем уровне. Простите мне стариковское высокомерие, но я убежден, что язык Цицерона можно по-настоящему освоить только в окрестностях римского Форума.

Он театрально вздохнул.

— Как я жалею о решении Второго Ватиканского собора[57]. Теперь моя, некогда почетная, должность стала почти анахронизмом. Хвала Господу, пока папские буллы, энциклики и приказы о назначениях еще издаются на латыни, не то они бы меня списали за ошибки в спряжении.

Тимоти улыбнулся.

— Скажите-ка, — блеснув глазами, спросил старик, — по-вашему, Спаситель владел латынью?

— Ну, — осторожно начал Тим, — Он мог защищать себя перед Понтием Пилатом на языке римлян. И потом, Евсевий Кесарийский пишет о беседе родственников Иисуса с императором Домицианом.

— Это точно! — с жаром вскричал старик. — «Церковная история», глава третья, параграф двадцатый. Здесь вы попали в точку, Тимоти. — Старик был в восторге. — Мы обязательно должны с вами еще раз встретиться и побеседовать.

— Буду рад, — ответил Тим не менее сердечно.

— В таком случае, — сказал Аскарелли, — оставляю вам сувенир на память о нашем разговоре. — Он оперся морщинистой рукой о стол и тяжело поднялся. — Возьмите.

— Что это? — опешил Тим. Старик показывал на тот самый пузырек с таблетками, который он ему принес.

— Это же вам! — запротестовал Тим.

— Знаю, знаю, — усмехнулся старик. — Но если вы их сейчас заберете, у меня будет повод еще раз за вами послать, и тогда мы опять побеседуем. Спасибо. Мне намного лучше. Помолитесь за меня.

Не успел ошарашенный Тим сказать: «А вы — за меня», — как старец исчез.

Головные боли у отца Аскарелли все учащались, вынуждая старого писца снова и снова призывать Тимоти в свои апартаменты в Говернаторио, большое административное здание на территории Ватикана.

Старик то и дело просил Тима переписать набело только что переведенный на латынь документ. Очень скоро он небрежно бросил:

— Если заметите где-нибудь стилистические огрехи, смело исправляйте. Помните, — подмигнул он, — непогрешимы только папы.

К весне между ними установилось взаимопонимание не только на почве аспирина и латыни. Из всех отношений, какие успел познать в своей жизни Тим, эти больше всего напоминали отношения отца с сыном. Не было того, чего он не сделал бы для папского писца, а главное, это чувство было взаимным.

— Стар я уже для этой работы, Тимоти, — как-то пожаловался Аскарелли своим дребезжащим голосом. — Но Его Святейшество только мне доверяет переводить его слова на латынь. Этот груз уже не по мне, так что я подал прошение об отставке.

— Что?!

— А-а! — махнул рукой старик. — Конечно, ее никто не принял. Я бы не стал этого делать, если бы был хоть малейший шанс ее получить. Зато я добился уступки — точнее, разрешения нанять ассистента. И соответствующего финансирования. Не догадываешься, кого я предложил на эту роль?

Оба улыбались.

— Мне же еще диссертацию заканчивать! — попробовал возразить Тим.

— Верно, но ты молодой и сможешь работать над ней по ночам, когда старая рухлядь вроде меня уже греется под одеялом. Поверь мне, мой мальчик, если ты оправдаешь то положение, которое я тебе добыл авансом, ты сможешь осуществить свои самые высокие земные амбиции.

— И что это, по-вашему, может быть? — насторожился Тимоти.

Аскарелли ответил уклончиво:

— В моем представлении, величайшее земное наслаждение заключается в том, чтобы ужинать за одним столом с понтификом. — И загадочно добавил: — Это тебе не вульгарные итальянские…

— Что, что, святой отец? — не понял Тим.

— Вина. Ви-на. У понтифика подают французские. Конечно, будучи итальянцем, я порицаю отступничество папы Климента V[58], но когда в 1377 году Святой престол наконец вернулся из Франции в свои законные пределы, в Рим привезли и бочки с великолепным бургундским. И с тех пор понтифики предпочитают продукт северных виноградников, осененных благословением Господним. Experto crede[59], этот продукт действительно стоит того, чтобы заслужить его упорным трудом! Спокойной ночи, сын мой.