Сохраняя веру (Аутодафе) - Сигал Эрик - Страница 59

— А с Беллером ты виделся?

— Да, я их на днях обоих водил ужинать. Аарон назначил мне сеанс психотерапии у одного специалиста…

— И что?

— Этот мужик, вместо того чтобы исследовать глубины моей психики, все спрашивал меня, куда лучше деньги вложить.

— Это шутка? — удивилась Дебора.

— Я что, смеюсь?

Он с неуверенной улыбкой посмотрел на сестру и спросил:

— Послушай, это целая история — таскаться сюда из Бруклина. Почему бы тебе с Эли не переехать ко мне на Манхэттен? Я бы нанял экономку — или кого ты сочтешь нужным.

Деборе очень хотелось ответить «да», но, чтобы решиться оставить родительские объятия после того, как она их только что вновь обрела, ей требовалось время.

— Дэнни… Эли ходит в очень симпатичную малышовую группу. С ними там занимаются две девушки из Израиля. Мне бы не хотелось опять срывать его с места. Мы лучше еще немного поживем дома.

Дэнни попытался ее убедить:

— Послушай, сестренка, ты уже большая. Ты что, боишься порвать новообретенную пуповину? Неужели ты думаешь, я поверю, что все дело в Эли и его малышовой группе?

— Нет, не думаю. — Дебора опустила глаза. — Мне стыдно в этом сознаваться, но в глубине души я все еще нуждаюсь в папином одобрении.

Дэнни кивнул и шепотом сказал:

— Я тебя понимаю. Я сам такой. — Он вдруг смутился и посмотрел на часы. — Ого, уже поздно! Я тебя провожу до машины.

— У меня нет машины, — ответила сестра.

— Нет, есть.

Он взял ее под руку и вывел из кафе.

Дебора учуяла подвох.

— Нет! — взмолилась она. — Только не лимузин длиной с квартал!

Дэнни улыбнулся.

— Я бы мечтал, чтоб ты ездила на лимузине… Но я не хочу, чтобы родители знали, что мы видимся. Это создаст в доме ненужное напряжение. Поэтому я пошел на компромисс. Его зовут Мо.

— Кого?

Она издалека заметила желтое такси, припаркованное на углу. Упитанный водитель в кожаной фуражке стоял, прислонившись к дверце.

— Надо ехать, ребята! Не то будем стоять в пробке в туннеле.

— Что все это значит? — спросила Дебора.

— Это Мо, твой симпатичный водитель. Можешь мне поверить, я его долго выбирал. Он будет тебя забирать с занятий и отвозить домой, так что тебе не придется трястись в метро. Можешь по дороге заниматься или отдыхать.

Дебора растрогалась.

— Дэнни, зачем ты меня так балуешь?

— Но мне страшно хочется для тебя что-нибудь сделать, Деб! Пусть это будет хотя бы Мо.

Дебора с чувством обняла брата и шепнула:

— Спасибо, Дэнни.

— Эй, где вы там? — заволновался Мо. — Еще пять минут, и нам понадобится вертолет.

Он распахнул дверь и приподнял фуражку. Садясь в машину, Дебора подумала: «Жаль, что Дэнни не слышал сегодня выступления декана Ашкенази: он бы тогда понял, что тоже является образцом. Доброты, щедрости, любви».

Дебора представила себе, как брат в одиночестве стоит на балконе и наблюдает за бурлением жизни в Центральном парке: парочки сидят на газонах, старички неспешно прогуливаются, молодые люди бегают трусцой, сорокалетние передвигаются не так медленно, как старики, и не так быстро, как молодые, и при этом не принадлежат ни к одной из этих групп.

Почему он совсем один? Она не могла этого понять. Нет сомнения, что мальчик (она все еще не воспринимала его как взрослого человека), который когда-то был полон радости жизни, при желании без труда нашел бы себе друзей. Почему же он сознательно сделал из себя затворника?

44

Дэниэл

При всей своей мудрости, даже мой отец не в силах заставить историю повторяться.

Два года я упрашивал Дебору переехать на Манхэттен и зажить самостоятельно. За это время я несколько раз удачно проявил себя на бирже, предсказав девальвацию доллара в семьдесят третьем году и рост фьючерсов на апельсиновые соки в семьдесят четвертом. Теперь я был так неслыханно богат, что у меня появилась двенадцатикомнатная двухэтажная квартира, где я мог спрятать свое одиночество.

Я даже предлагал Деборе разделить квартиру, чтобы мы могли с ней жить совсем рядом и в то же время независимо друг от друга. Но она упрямо оставалась в Бруклине и каждый день моталась в свой Еврейский университет.

Но однажды в воскресенье произошел случай, заставивший ее открыть глаза на противоестественную ситуацию, когда взрослая женщина проживает в родительском доме.

Она сидела наверху и работала над своей курсовой, как вдруг ей понадобилось найти что-то в папиной огромной религиозной библиотеке. И, уже подойдя к двери его кабинета, она услышала, как мальчишеский голос читает: «Ин эрштен хут Гот гемахт химмель ун эрд»[48].

Отец учил внука бессмертным словам книги Бытия на средневековом языке идиш.

Дебора заглянула. Вид собственного ребенка, сидящего на коленях у дедушки — в точности как когда-то сиживал я — и читающего Тору, одновременно и тронул ее, и встревожил.

В первую минуту она обрадовалась тому, что ее сын удостоен той чести, которой она сама всегда была лишена, но внезапно поняла, что наш отец одержим желанием воплотить в Эли свои чаяния, которых не оправдал я.

Как только папа ушел на свои традиционные открытые уроки в ешиву, она, уверенная, что теперь ее никто не слышит, позвонила мне и сказала, что сегодня же перебирается ко мне — по крайней мере на время, пока не подыщет себе жилья.

Она скорее с радостью, чем с удивлением услышала, что я уже запросил официального разрешения на перепланировку своей квартиры таким образом, чтобы выкроить из ее «ребра» квартиру под номером 1505-А.

Я радостно сообщил ей, что, поскольку отныне она будет лишена маминой помощи в готовке и присмотре за ребенком (которую я позже в разговоре с ней обозначил как еще одно проявление затянувшейся юношеской зависимости от родителей), я уже подыскал ей подходящую экономку, и она не возражала. Почтенная матрона миссис Люсиль Ламонт, будучи уроженкой города Бирмингема в Алабаме, имела за плечами без малого сорокалетний опыт приготовления кошерной пищи. Так что с гастрономической точки зрения Эли не грозили никакие потрясения.

Вечером Дебора рассказала мне, что и мама, и папа были огорчены ее внезапным решением переехать, и их не слишком утешило ее обещание по возможности проводить с ними шабат.

Отец смотрел на нее с такой грустью, что она почувствовала себя виноватой и чуть было не передумала. Но, хвала небесам, инстинкт самосохранения в конце концов возобладал и укрепил ее решимость. В три часа за ней и всеми ее пожитками приехал Мо.

Когда Дебора заканчивала сборы, произошла удивительная вещь. Вдруг появилась мама — под предлогом помощи, но на самом деле, как выяснилось, чтобы выразить дочери свою моральную поддержку.

— Поверь мне, дитя мое, — сказала она, — я больше всех буду скучать по Эли. Но ты правильно поступаешь. Иначе тебе никогда не удастся… — Она запнулась.

— Что не удастся, мама? — спросила Дебора.

— Ты сама знаешь, — смущенно запинаясь, сказала мама. — Зажить нормальной жизнью.

— А сейчас, ты считаешь, я живу не нормальной жизнью?

— Нет, — убежденно ответила мама. — Ты же живешь без мужа!

Отец упорно не спрашивал Дебору, куда она переезжает, но и он, и мать это прекрасно понимали. Мама даже дала Деборе поручение на мой счет.

— Следи, чтобы Дэнни тепло одевался.

ЧАСТЬ IV

45

Тимоти

Двадцать шесть мужчин, распростершись ниц, лежали на холодном каменном полу собора Святого Иоанна. Все в одинаковых белоснежных стихарях, сверху они напоминали россыпь белых коконов. Хотя они лежали не на голом полу, а на ковре, холод камня тем не менее остужал их лица, пылающие после пребывания на жарком римском солнце, да еще в гуще возбужденной толпы.

Было 29 июня 1974 года, праздник Святых Петра и Павла, один из самых торжественных дней церковного календаря. А для них он отныне станет особенно памятным. Это был знаменательный день их отречения от земных уз и духовного венчания с бессмертной Церковью.