Сохраняя веру (Аутодафе) - Сигал Эрик - Страница 34

Боаз и его жена Ципора стали для нее ближе родителей. Боаз, при всем его крепком телосложении, хлопоча над Деборой, напоминал наседку, старающуюся укрыть раненого птенца своим крылом.

В кибуце жили примерно сто семей, и у каждой был собственный шриф — спартанский дощатый домик. Дети при этом жили в отдельном общежитии, все вместе.

Дебору многое здесь удивляло, но эта сегрегация — больше всего. Однако она видела, что детям нравится жить вместе с несколькими десятками сверстников, и то обстоятельство, что родители навещают их лишь по вечерам, они воспринимают как нечто естественное. Эти свидания были краткими, но исполненными любви.

Сама Дебора жила в одном шрифе с четырьмя женщинами-добровольцами, немкой, двумя голландками и шведкой. Все они приехали в кибуц на полгода.

И все были правоверными христианками, а в Израиль каждую привели свои причины.

У Альмут, например, отец в войну служил капитаном немецкой армии, но дочери о войне никогда не рассказывал. И только когда отец с матерью погибли в автокатастрофе и Альмут с братом Дитером стали разбирать их бумаги, она обнаружила его военные документы и медали, из которых стало ясно, что отец проявил особую доблесть в Греции и Югославии, выполняя спецзадания по организации депортации евреев. Подобно многим молодым немцам, Альмут ощутила потребность в каком-то поступке — если не во искупление, то хотя бы в знак примирения.

Других привели сюда разнообразные мотивы религиозного свойства — в частности, желание выучить иврит и прочесть Ветхий Завет в оригинале. При этом все беззастенчиво признавались и в своем вполне земном интересе. Яркое солнце не только согревало самих девушек, но придавало еще более мужественный бронзовый оттенок лицам израильских мужчин, которые, в свою очередь, не стеснялись в знаках внимания к женскому полу.

В кибуце шабат в его каноническом виде не соблюдался. Вечером в пятницу зажигали свечи, пели песни, а затем, после ужина, крутили кино.

По субботам вместо работы все ехали на пикник в горы или к морю.

Иногда, для разнообразия, отправлялись на археологические раскопки, где с энтузиазмом орудовали лопатами и мастерками в поисках древностей под снисходительно-любопытными взглядами профессионалов.

Поначалу Дебора сопротивлялась всяким поездкам во время шабата, как того требовала ее вера. Но в конце концов, когда кибуцники собрались совершить путешествие к Мертвому морю, она не устояла.

Ранним субботним утром она сложила в сумку полотенце и купальник — казавшийся ей чересчур открытым, хотя, на взгляд кибуцников, фасон его был самым обычным, — и зашагала к их собственному предмету древности, дребезжащему школьному автобусу.

Тут ее опять одолели сомнения.

Боаз, руководивший посадкой возбужденных кибуцников в автобус, заметил, как она замерла в дверях.

— Дебора, — ласково сказал он. — Все пассажиры этого автобуса тоже читали Библию. Но разве в Торе не сказано, что шабат существует для отдыха и радости?

Она нервно кивнула, но не сдвинулась с места. Тогда он обнял ее и сказал:

— А кроме того, коли ты веришь в сказанное пророком Захарией, то, даже если немного и согрешишь, Господь очистит тебя, как очищают золото или серебро, и ты все равно сможешь войти в рай во всем своем блеске.

Слова пророка прозвучали убедительно.

Садясь в автобус рядом с сыном врача Йони Барнеа, мальчиком-подростком, она задумчиво произнесла:

— Если вы все такие нерелигиозные, откуда вы наизусть знаете Библию?

Йони улыбнулся, глаза его сверкнули.

— Дебора, ты не понимаешь! Для нас Библия — это не книга, по которой молятся, а путеводитель.

Она улыбнулась, откинулась на спинку сиденья, постаралась не думать обо всех правилах шабата, которые собралась нарушить, а насладиться днем отдохновения на новый для себя лад.

Дебора никогда не была в летнем лагере. Ее родители и их друзья и знакомые с неодобрением относились к подобным фривольностям. Летние каникулы для нее ограничивались неделей-двумя в Спринг-Вэлли, где вместо бруклинского асфальта и бетона были трава и лес, а вместо кирпичных зданий — скучные деревянные домики. Лица же были все те же самые.

Эта автобусная поездка была первой, предпринятой ею сугубо для развлечения. В детстве ей было неведомо даже само это слово.

На протяжении всей поездки по пыльной, неровной дороге подросшие воспитанники детского сада, хлопая в ладоши, распевали песни — от библейских песнопений до мелодий из израильского хит-парада (которые иногда совпадали).

Когда пассажиры умолкали, водитель включал радио, и из динамиков лились последние хиты из американской «сороковки» — любезность «Голоса мира», созданной Эби Натаном пиратской радиостанции, которая вещала с судна, «стоящего на якоре где-то в водах Ближнего Востока». Ее вероотступник-режиссер был убежден, что магнетизм музыки может оказаться действенным там, где бессильна дипломатия, то есть объединить арабов и евреев на одной волне.

Они остановились передохнуть и попить в Талль-ас-Султане, населенном пункте, расположенном на старых развалинах Иерихона, самого древнего города на земле.

У большинства кибуцников были с собой истрепанные путеводители, и на каждом объекте обязательно объявлялся свой специалист. Сейчас таким экспертом оказалась Ребекка Мендоза, иммигрантка из Аргентины, которая вслух зачитывала куски из своего путеводителя «По Святой Земле», на ходу переводя на иврит.

— Иерихон был стратегическим городом крестоносцев, там и по сей день сохранились во множестве памятные места, связанные с историей христианства. Монастырь Искушения, — разъясняла она, — построен на том месте, где Сатана искушал Иисуса, требуя, чтобы Он превращал камни в хлеба. И Иисус отвечал: «Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Евангелие от Матфея, глава четвертая…

— Ты кое-что забыла уточнить, сеньора, — перебил один из пожилых кибуцников. — Иисус не от себя говорил, а цитировал Моисея — «не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек». Второзаконие, глава восьмая, стих четвертый.

— Как всегда, переврал, Янкель! — упрекнул другой.

— Что я переврал? — с театральным возмущением воскликнул тот.

— Не четвертый стих, а третий!

К моменту возвращения в автобус Дебора уже смертельно устала, ноги у нее просто гудели.

— Ну, разве не чудесно? — пробасил Боаз, забираясь в автобус, после того как дождался последнего отставшего. — А самое замечательное у нас еще впереди!

Глядя на неутомимого Боаза, которому было уже за шестьдесят, Дебора шепнула Альмут:

— Откуда у него столько энергии?

Немка пожала плечами.

— Израильтяне почти все такие. Такое впечатление, что их на шесть дней в неделю подключают к какому-то генератору, а на седьмой они отключаются и отдают накопленное.

Автобус ехал на юг, мимо Кумрана, где в 1947 году пастушок, искавший отбившегося ягненка, забрел в одну из горных пещер и случайно обнаружил тайник с древними рукописями на пергаменте и папирусе. Позднее они получили название Свитков Мертвого моря. Мальчик продал их ловкому антиквару в Иерусалиме за чрезвычайно высокую цену — как раз хватило на пару новых туфель. Со временем выяснилось, что новая обувь обошлась пастушку в пять с лишним миллионов долларов.

Менее чем через час они прибыли к берегу Мертвого моря.

— Это самое низкое место на земле, — просвещал их Боаз. — Четверть мили ниже уровня моря.

— Эй, — окликнул кто-то из девушек, — посмотрите-ка на этих людей в воде!

— Они не в воде, — поправил ее Боаз, — а на воде.

Все повернулись в сторону купающихся, которые лежали на поверхности моря, как на невидимых надувных матрасах. Высокое содержание соли в воде делало их непотопляемыми.

Взволнованная Дебора на время позабыла свои страхи, связанные с переодеванием в купальник и плаванием в обществе мужчин. Не прошло и нескольких минут, как она с подругами уже весело плескалась в воде.