Юнармия (Рисунки Н. Тырсы) - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 16

Мишка Шевченко нагнулся и стал собирать альчики. Оба кармана он набил костяшками.

— Отдай мою белую! Чего хапаешь? — закричал Афонька.

— На, подавись! — крикнул Мишка.

Он бросил наземь костяшку, сунул руки в оттопыренные карманы штанов и зашагал по дороге.

Гаврик подскочил ко мне и зашептал в самое ухо:

— Я пойду его уговаривать, а ты этих организуй. Только Афоньку не бери — он разболтает.

— Ладно, сам знаю, — сказал я.

Гаврик бросился догонять Мишку, а я остался с ребятами.

Афонька подобрал с земли белую костяшку и тоже пошел прочь.

— Ребята, — тихо сказал я и поманил рукой Шурку, Пашку и Ваньку Махневича.

Афонька обернулся.

— Вы чего это? — подозрительно спросил он.

— Да так, чего ты привязываешься? — ответил я. — Иди куда шел.

Но Афонька не хотел уходить.

— Я знаю, вы что-то надумали, а мне не говорите. Вот когда тебе пистоны нужны были, Гришка, тогда ты со мной говорил? А теперь — так без меня.

— Ну, ладно, оставайся, — сказал я.

Мы впятером уселись на ступеньках бакалейной лавки.

На площади перед крыльцом и на улице, что примыкала к лавке сбоку, было пусто и тихо. Только на другом конце площади у плетня стояла казачья бричка, в которую уткнули морды две гнедые сухопарые карачаевки.

Долго я мялся, не зная с чего начать.

Наконец сказал:

— Ребята, как вы думаете, в Кубани вода мерзлая?

— Конечно, мерзлая, — ответил Пашка и посмотрел на меня с удивлением.

— А сколько верст будет до Курсавки?

— Говорят, сорок. А что? — насторожился Шурка Кузнецов и придвинулся ко мне поближе. — Разве слышно что?

— Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знаете, что в станице делается?

— Ну, что делается? — спросил Шурка.

— Неужели же ничего не знаете?

— Да что ты тянешь! — рассердился Шурка. — Говори толком!

— А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.

— Ну, что ж, и пойду, — сказал Шурка.

— Пойди, пойди, — сказал я. — Тебя либо нагайкой отстегают, либо — на веревку.

— Вы потише, — прошептал Афонька. — Вон казак коней запрягает.

На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.

— Хаустов, — сказал Пашка. — Наверно, опять с донесением к коменданту приезжал.

— У, хамлюга, — прошептал Шурка Кузнецов, провожая глазами казака в серой папахе с красным вершком. — Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!

— Слушай, Шурка, — сказал я. — И вы, ребята, слушайте. Давайте отряд соберем — Хаустовым вершки сбивать будем, а?

Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыльца шага на два.

— Ты что? — сказал он. — Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.

— Ну что ты раскудахтался? — остановил я Афоньку. — Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?

Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попятный иду, — боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.

Он подмигнул мне и сказал:

— Давайте мы два отряда организуем: один — ты, другой — я. В красных и в белых играть будем. Только уговор — в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.

Я хлопнул Шурку по плечу:

— Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.

Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.

— Пошли, ребята, пошли по домам, — сказал я, подымая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.

Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.

У калитки Афонькиного дома мы остановились.

— Вот что, Афонька, — сказал я ему на прощанье. — У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.

— Ладно, — сказал Афонька, — нарежу. А в чьем отряде я буду?

— В моем, — сказал Шурка. — Начальником штаба.

— Нет, я его к себе возьму, — сказал я, — помощником атамана.

Афонька пыхтел от удовольствия.

— Ну, прощай, Афоня, режь палки потолще! — крикнули мы ему и побежали по улице.

За углом мы остановились, и все разом захохотали:

— Начальник штаба!

— Помощник атамана!

— Апостол чертов!

— Сорокопудило!

— Вот наскочили так наскочили! Чуть не влопались!

Отделавшись от Афоньки, мы опять заговорили об отряде. Я рассказал ребятам, что отряд должен раздобыть оружие и патроны. Потом взял с каждого клятву, что никто не откроет нашей тайны ни отцу, ни матери, ни наяву, ни во сне, ни под угрозой, ни под пытками.

Шурка Кузнецов и Пашка Бочкарев произнесли клятву громко и торжественно, а Ванька Махневич — еле ворочал языком.

Мы только и разобрали:

— Ни отцу, ни матери…

Вдруг Шурка Кузнецов нахмурился и спросил:

— А зачем это Гаврик с Мишкой Шевченко пошел?

— В отряд его звать, — сказал я.

— Мишку в отряд?

— А что?

— Так у него же брат офицер. Шкуринец. Я сам видел, как он к ихнему дому на коне подъезжал. В погонах золотых и волчий хвост на башлыке. Пропали мы теперь!

— Подожди, Шурка, — сказал я. — Может, Гаврик еще не говорил с ним. Бежим искать их.

Мы все четверо побежали по поселку.

Уже темнело.

— Гаврик! — кричали мы на всю улицу. — Гаврик!

Мы наткнулись на Гаврика у Кондратьевских номеров. Он шел один.

— А где Мишка? — спросил я тревожно.

— Домой пошел.

— А ты ему сказал?

— Сказал.

— Ну, брат, беда теперь. Нарвались на шкуринца.

— На шкуринца? — переспросил Гаврик. — Где же вы нарвались?

— Да не мы, а ты на Мишку нарвался. У него же брат офицер.

Гаврик так и присел.

— А ведь и верно!… Вот черт, как же это я промахнулся? — сказал он и хлопнул себя ладонью по лбу. — То-то он вилял… Мы, говорит, офицеры, за неделимую единую… Я даже сперва и не понял, чего это он плетет.

— Ну, теперь рассуждать нечего, — сказал я. — Беги, разыщи Мишку и скажи ему: «Я, мол, тебя проверял — большевик ты или кадет. Хорошо, что ты не согласился в отряд идти. А то бы я сразу тебя атаману представил. Ну, а теперь я вижу, что ты наш, самый настоящий офицер-казак». Так и скажи ему.

— Он поверит, — поддакнул Шурка.

Гаврик рванулся и сейчас же пропал в темноте. Слышно было только, как он шлепал по мерзлым лужам.

Мы долго стояли у Кондратьевских номеров под навесом и прислушивались к каждому шороху вдали.

Наконец услышали топот — кто-то бежит. Это он, Гаврик.

Мы кинулись к нему навстречу.

— Ну, что?

— Все сказал, что надо.

— А он?

— Поверил дурак.

Мы облегченно вздохнули и молча пошли домой.

Глава XIII

ДЕПОВСКИЕ ОРГАНИЗУЮТСЯ

— Где ты вчера пропадал? — спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе.

— Дело было, — сказал я.

— Какие же у вас дела без меня? — обиделся Васька. — Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обходите.

— Брось, Васька, не скули. Что же мы — целым табуном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим.

— А с кем ты ходил? С Андреем небось?

— Нет, с Гавриком.

— А что же вы с ним делали?

Я нагнулся к Ваське и сказал тихо:

— Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова…

— Этот годится, — сказал Васька.

— Пашку Бочкаря…

— И этот сойдет. А еще кого?

— Ваньку Махневича.

— Лапша, — сказал Васька. — Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где-нибудь.

— Ничего, мы его живо разбудим.

— У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Махневича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, поважнее вашего.

И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к воротам.

— Эй, Васька! — крикнул я.

— Чего тебе?

— Куда ты шагаешь?