Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе - Евдокимов Алексей Геннадьевич - Страница 3

Открытый всем ветрам порт на стыке цивилизаций, Рига обречена была стать проходным двором, шумным многонациональным табором – а стала опрятной и тихой столицей полуторамиллионного народа с крестьянской ментальностью и изоляционистской психологией. Но против судьбы не попрешь. Словно в насмешку над хуторским идеалом (было время, националистическая коалиция шла на муниципальные выборы с характерным лозунгом «За зеленую и латышскую Ригу») космополитическая закваска города воплотилась в ирландских пэтэушниках разных возрастов, колобродящих в пабе Paddy Whelan’s, и в вальяжных московских «папиках», гужующихся в пафосном ресторане Fabrikas.

Мотивы у россиян, покупающих билет в Ригу, бывают совершенно разные. Иной москвич среднего достатка просто хочет цивилизованного отдыха за умеренную цену и чтоб не тратить время на долгий перелет, а нервы – на объяснения с иноязычными аборигенами. Иной миллионер обзаводится виллой в Юрмале, движимый иррациональной ностальгией и рациональным желанием иметь лишнюю собственность в Евросоюзе – другой следует его примеру, возникает мода и, как любая мода, доходит местами до гротеска. Иной бизнесмен предпочитает латвийские налоговые правила и европейское правовое поле (и, опять-таки, чтобы не очень удаляться от России). Кого-то соблазняет возможность получить «ВНЖ в обмен на инвестиции» – таких было множество до 2014 года, когда эта виза стоила (в дешевом варианте) всего 100 тысяч долларов (71 тысячу евро).

Россияне, глядящие на латвийскую столицу с востока, частенько видят в ней символ обобщенного Запада – и переносят на город и страну свое отношение к этому самому Западу. Но если судить по количеству россиян, приезжающих в Ригу, призыв «Все в Латвию!» находит в России никак не меньший отклик, чем рекомендация держаться от Риги подальше.

Глава 2. Два в одном. Особенность Риги

«Национальный вопрос их только испортил».

На вопросы «В чем особенность рижан? Какое свойство горожан определяет специфику рижской жизни и ее отличие от жизни в других городах?» ответ искать долго не придется. Главная особенность рижан как общности – в том, что никакой единой общностью они не являются. Городское население делится почти пополам – и две эти равновеликие группы живут во многом совершенно разной жизнью, стараясь поменьше обращать внимание на существование друг друга.

Рижане говорят на разных языках – в прямом и в переносном смысле. Смотрят разные телеканалы, слушают разное радио и читают разную прессу. Водят детей в разные детские садики и школы. Празднуют разные праздники. У них разная трактовка истории и разное восприятие горячих новостей – и то, и другое не просто несхожее, а во многом диаметрально противоположное. И это противопоставление не только используется, но и провоцируется политиками, которые любят объяснять избирателю, что все его проблемы – от враждебных соседей-чужаков, и только он, политик-радикал, может эффективно бороться с их тлетворным влиянием.

Понятно, что на выборах представители двух категорий рижан голосуют за разные партии. И когда эти партии проходят в сейм (высший законодательный орган страны), депутаты от одной половины населения готовы объединяться в своем кругу в любые коалиции и преодолевать любые идейные и экономические разногласия – лишь бы только не позволить сформировать правительство представителям второй группы жителей. Что служит залогом дальнейшего усугубления взаимонепонимания и заводит ситуацию в безнадежный тупик.

На эти две половины рижане делятся по языковому и национальному признаку: латыши и нелатыши. И тех, и других в городе – примерно поровну: латышей по статистике процентов 55 (правда, статистика эта не отражает адекватно текущих процессов трудовой миграции: многие рижане уезжают в поисках работы в Западную Европу, а жители латвийской провинции едут в Ригу, оставаясь зарегистрированными по старому месту жительства – в итоге процент представителей титульной нации в городе увеличивается). Среди нелатышей большинство – процентов 80 – этнические русские, примерно поровну белорусов и украинцев (по неполных 10 процентов), плюс совсем небольшая доля лиц других национальностей бывшего СССР.

Поскольку нелатышская половина в чисто этническом отношении все-таки неоднородна, ее представителей часто обозначают корявым термином «русскоязычные». И это верно в том смысле, что родной язык – главный фактор, определяющий самосознание рижан-нелатышей: и для подавляющего большинства этот язык русский.

И именно русский язык всякий раз становится главной мишенью законодательных атак «национально настроенных» политиков?латышей, когда они решают мобилизовать свой электорат (особенно энергично это делается, естественно, перед выборами).

С самого начала существования Второй республики государственный язык в ней только один – латышский. При том, что по-русски дома разговаривает ровно треть населения страны: чуть меньше 34 процентов. Владеет же русским не менее двух третей жителей Латвии. Однако сама мысль о возможности придания русскому языку равного статуса воспринимается латышской общиной как подрывная и провокационная. Подвергнуть сомнению монополию латышского в качестве государственного языка – это здесь крамола даже не политическая, а почти религиозная. Латышский как единственный государственный – больше, чем аксиома, не требующая доказательств. Это – символ веры. Депутат сейма, принимая присягу, клянется «быть верным Латвии, крепить ее суверенитет и статус латышского языка как единственного государственного».

Когда несколько лет назад здешнее левое объединение – разумеется, русское и, разумеется, маргинальное – затеяло в Латвии общенациональный референдум по вопросу придания русскому языку государственного статуса, инициатива была расценена как покушение на устои и независимость страны. Я не утрирую – публицист правой газеты «Latvijas Avize» высказался тогда чеканно и исчерпывающе: «Требование признать русский язык вторым государственным равнозначно требованию признать, что это (Латвия. – А. Е.) – территория России». Секретарь сейма тогда же сказал, что все, кто ставил свои подписи во время кампании за проведение референдума, расписались тем самым в измене родине. «Пятая колонна сама себя зарегистрировала», – удовлетворенно заметил член президиума национального парламента. И даже самый известный театральный режиссер страны Алвис Херманис (лауреат российской «Золотой маски», кстати) отрубил: «Референдум – это тест для предателей государства». У меня в паспорте с тех пор стоит штамп «Parakstu vaksana» («Сбор подписей»), он же, стало быть, клеймо предателя.

Референдум был чисто демонстративной акцией, в его успех ни секунды не верили даже сами организаторы, прекрасно понимая, что вся латышская община мобилизуется для провала инициативы – так и вышло.

Язык трети населения страны законодательно закреплен в статусе иностранного и в этом смысле не отличается от какого-нибудь африкаанс. При том, что в Риге русский звучит повсеместно и используется во всех сферах жизни – начисто исключая, правда, официальное делопроизводство. То есть и русский, и латышский врач поговорят с русским пациентом на его языке, но рецепт выпишут на латышском. Русские родители ведут ребенка в русский садик, но табличка на воротах садика – латышская. Я пишу статьи в русскую газету, естественно, по-русски, но мой договор с русским работодателем составлен на латышском.

Другой гуманитарный предмет, сделавшийся в Латвии объектом почти религиозного к себе отношения, – история. Верней, один эпизод латвийской истории XX века, а именно – включение страны в состав СССР в 1940 году.

Если едешь в центр Риги с левого берега Даугавы по Каменному мосту, прямо перед глазами маячит зловеще-черное, длинное, формой напоминающее гроб здание с надписью «The Museum of the Occupation of Latvia. 1940–1991». Чтобы попасть с набережной на Ратушную площадь, в туристическое сердце города, откуда традиционно начинаются все экскурсии, надо пройти непосредственно под этим черным гробом. Очень выходит символично: прежде чем любоваться красотами Вецриги, проникнись осознанием того, что эта страна – жертва тоталитарных режимов.