Тайна древлянской княгини - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 47

От тучи впереди отделилось нечто темное; ей даже не надо было вглядываться, она сразу узнала это существо, которое находилось и далеко, и близко одновременно. Это была черная кобыла с горящими желтым огнем глазами; грива и хвост ее вились мглистым вихрем и закрывали серое небо Той Стороны. С подобными существами Предслава уже сталкивалась за время своей жизни на Волхове и знала, что это такое, но прежде ночные кобылы были гораздо меньше и слабее, и ей удавалось, хоть и не без труда, удерживать их поодаль, прогонять обратно во тьму. Однако нынешняя оказалась так велика и могуча, что Предслава на миг дрогнула – уже не сама ли владычица Той Стороны явилась за данью, за последней зимней жертвой? Кто это будет, чего она хочет? А по бокам жуткого видения, выпадая из мглы хвоста и гривы, неслись новые ночные кобылы, и ясно было, что все это – одна сущность, одна сила, лишь пытающаяся сбить противника с толку своим якобы раздельным существованием.

И Предславу повлекло вперед, навстречу злобному духу. Вся ее сила отделилась от сознания и стала частью чего-то иного; кто-то управлял силами всех, кто стоял на этом берегу, объединял их и направлял. Предслава ощутила знакомую руку; это была бабка Милорада, ее сознание, но силы волхвы подкреплялись чем-то еще, чего ее внучка пока не могла постичь. Как волхва бабка была настолько сильнее, что Предслава даже не могла осознать границы ее силы и возможностей. И не пыталась, а лишь постаралась полнее влиться в этот поток и идти туда, куда ее вели.

Она сама стала частью какого-то иного, огромного и могучего существа. Мелькал образ то косматого медведя, то рогатого тура, то старика без лица, то стремительного змея – Велес, господин этой земли, давал им опору и сливал их силы в своих обликах. Медведь рвал когтями бока ночной кобылы и норовил ухватить зубами, тур заходил сбоку и колол ее рогами, старик угощал ударами посоха, огромного, как ствол Мер-Дуба, а змей свивал в кольца гибкое тело, будто текучее железо, и, распрямляясь, сбивал противницу с ног.

Но и кобыла не сдавалась: она колотила врага копытами, кусалась, от ее непрерывного визга закладывало уши. Сам этот визг пронзал, будто клинок, и Предслава ясно ощущала, как их объединенные силы вытекают в дыру, пробитую диким голосом тьмы – утекают в бездну.

А кобыла все росла, делалась ближе, больше и уже заслоняла серое небо. Ее горящие диким огнем желтые глаза жгли, белые острые зубы – таких никогда не бывает у обычных лошадей – щелкали у горла, огромные копыта, будто гранитные валуны, проносились возле головы. А себя Предслава ощущала маленькой и слабой перед этой чуждой мощью – она уменьшалась по мере того, как росла кобыла.

На миг мелькнул перед глазами оставленный мир яви – она ощутила свое земное тело, лежащее где-то в полутьме избы на жесткой лавке, и вскрикнул рядом испуганный мужской голос… Потом она вновь увидела перед собой ночную кобылу, огромную, будто туча; зубы злобного духа впились в бок, рванули… Предслава ощутила страшную боль и одновременно будто рухнула с высоты, оказалась у кобылы под ногами. На миг показалось, что все пропало, они потерпели поражение и гибнут, лишившись какой-то важной опоры. Железные копыта взметнулись над самым лицом… И вдруг Предслава вновь оказалась на ногах, но все ее ощущения изменились.

Она не сразу осознала перемену. Только теперь она поняла, что раньше смотрела на ночную кобылу как-то иначе – словно бы снизу и сбоку, а теперь они оказались на одном уровне и прямо напротив друг друга. И теперь у Предславы было чувство, словно она и есть середина, сердце, опорная ось всех тех сил, частью которых была раньше. Чего-то не хватало, что-то исчезло – нечто очень важное. Она ощущала боль и пустоту, слышала крик – иной, чем раньше, в нем были страх и горе. Но ей некогда было прислушиваться к нему – желтые глаза ночной кобылы и лязгающие зубы были прямо перед ней. Она нагнула голову и ударила рогами – теперь она была туром, стоящим перед кобылой, теперь она каким-то образом управляла теми остатками сил, которые еще не высосала бездна.

А потом вдруг где-то внутри ее вспыхнул ослепительный горячий свет и потек по жилам, наполняя такой силой, которая смыла саму память о прежней слабости и боли. Солнце сияло внутри ее и вокруг нее, она сама была этим солнцем. Не думая, даже не пытаясь понять, что произошло, она усилием воли метнула эту пламенную силу вперед – и услышала отчаянный вопль ужаса и боли. Так мог бы кричать дикий зверь, брошенный в бушующее пламя.

И все стихло. Солнечное сияние постепенно померкло, но вместе с ним ушла и серая мгла Той Стороны. На какой-то долгий миг Предслава замерла, ощущая себя зависшей там, где нет вовсе ничего. Она уже знала это чувство – миг возвращения, и каждый раз он наполнял ее новым ужасом – а вдруг вернуться не удастся, а вдруг она останется тут навсегда? Страх не надуман – с иными именно это и случалось, и каждый волхв не раз встречал своих незадачливых соратников, зависших и заблудившихся между той и этой стороной.

Но нет… Навалилась тяжесть – тяжесть самой земли, и казалось, никогда в жизни Предслава не наберется сил шевельнуть даже пальцем. Собственное земное тело всегда поначалу кажется очень тяжелым, когда вновь приходится взвалить его на себя… Уже зная это и не пытаясь шевелиться, Предслава просто лежала, заново привыкая к ощущениям яви. Стоял гомон, и она знала, что вокруг полно народа. С усилием она попыталась открыть глаза, но лишь ресницы ее слегка дрогнули.

– Славуня! – Кто-то обхватил ее и сжал изо всех сил, кто-то стал теребить ее и звать срывающимся голосом.

Она узнала голос Вояты, и кровь в жилах потеплела. Дело было даже не в том, что ее согревало тепло его рук, а в том, что сейчас он искренне готов был отдать ей свою кровь и силу. Предслава открыла глаза, шевельнула головой, встретила его напряженный взгляд.

– Слава богам! Хоть эта очнулась! – Воята снова стиснул ее в объятиях, так что у нее хрустнули кости, прижался лицом к ее лбу и принялся покачивать, будто она маленькая девочка. – Что это было? Уже все? Что вы все попадали? И на помощь звать некого…

Предслава пока не могла ответить ни на один его вопрос. И вдруг общий гомон прорезал пронзительный крик.

– Милуша! Сестричка моя любезная! Кровиночка моя дорогая!

В нем слышалось такое неподдельное отчаяние, что Предслава попыталась приподняться. Это был голос двоюродной бабки Велерады. Воята помог сестре сесть и сам обернулся. Бабка, недавно лежавшая на полу без чувств, там, где ее положили, когда принесли с холода в ближайшую избу, на четвереньках ползла к лавке, где лежала старшая ладожская волхва и ее, Велерады, родная старшая сестра Милорада. Путаясь в одежде, наступая себе на подолы, шатаясь от слабости, Велерада ползла к сестре, не переставая кричать.

Этот крик словно оживил Предславу; земное тело будто село на нее теперь как надо, она ощутила прилив сил и встала на ноги; покачнулась, ухватилась за Вояту и сделала шаг. К Велераде уже спешили ее дочери, Ведома и Олова, сами взрослые женщины, матери и мудрые волхвы; с двух сторон они подхватили ее под руки, подняли, помогли дойти до лавки. И там Велерада снова упала, обхватив сестру руками и не переставая кричать.

Предслава протиснулась между замершими людьми, отодвинула Ведому и встала перед лавкой. Где-то в уголке сознания еще звучали голоса Навьего мира. И она уже знала, почему кричит бабка Велерада. Теперь она знала все, что произошло, или почти все.

Завершение праздника Гоиблот вышло скомканным, а потом перешло в настоящий ужас. Когда с вершины могильного холма донесся дикий крик, йомфру Сигтруд выронила корзину, а сам Олейв конунг расплескал пиво из рога. Успев только пробормотать: «Богам…», он сунул рог кому-то в руки, не глядя, и бегом устремился вниз по склону, а потом туда, где еще пылал на вершине кургана другой костер, разожженный колдуньями. Все это время он ждал чего-то подобного.

Мужчины, кто посмелее, устремились за ним. Они застали жуткое зрелище: все девять женщин, певших заклинания, бились с воплями, катались по грязной холодной земле, рвали на себе одежду.