Князь Трубецкой - Золотько Александр Карлович - Страница 27

Лейтенант одернул мундир, провел рукой по волосам — головного убора у него не было.

— Лейтенант Франсуа Сорель.

— Князь Трубецкой.

Лейтенант побледнел, сделал шаг назад. Кто-то из французских солдат тихо выругался.

Можно ничего не объяснять, подумал Трубецкой. Все сразу всё поняли. Вот и еще одно преимущество известности.

Чушь всякая лезет в голову. Абсолютная чушь.

— За каким чертом вас понесло на эту дорогу? — спросил Трубецкой.

Очень хотелось пить, перед глазами плясали какие-то мошки.

— Вы что, не понимали, что на такой дороге вас могут перехватить? Я могу перехватить…

— Понимали… — сказал лейтенант.

— И тем не менее…

— У меня был приказ.

— Чей приказ? Что за чушь вам приказали?

— Приказ из штаба дивизии. Приказ привез капитан. Штабной.

— Имя капитана? — быстро спросил Трубецкой.

Лейтенант пожал плечами:

— Он не представился. Собственно, я его даже не видел. Мне приказали взять надежных людей и…

— Изобразить пьянку и болтать о вашем маршруте — тоже приказали?

— Да. Тоже. И на местном рынке — также.

— И вам не сказали зачем?

— Я не спрашивал.

— Дурак, — сказал Трубецкой. — И что еще вам приказали?

— В случае нападения я должен был обороняться сколько возможно. Потом — отступить, бросив груз.

— И все?

— И все.

— Странно, вы не находите?

— А что не странно на этой войне? У меня был небольшой выбор — исполнить приказ или… — Лейтенант сделал паузу.

— Или?..

— Или идти под суд. Я убил своего сослуживца, лейтенанта Жофре.

— Полагаю, случайно?

— Специально. Я не хочу об этом говорить.

— А жить хотите?

Лейтенант не ответил. Хочет он жить или нет — от него это не зависит. Теперь все в руках этого русского. Этого безумца.

Обоз мне подставили, подумал Трубецкой, это понятно. Тут я не ошибся. Но за каким дьяволом ему прислали на убой два десятка человек? И воинский груз. Капитан из штаба, говорите?

— Выберите того, кто отнесет письмо вашим, — сказал Трубецкой.

Оглянулся, встретился взглядом с Антипом, присевшим у дерева.

— Воды принеси.

Антип притащил флягу, вынул пробку.

Тонкой струйкой Трубецкой влил себе в рот воду. Сделал несколько глотков, полил водой голову. Пару минут сидел с закрытыми глазами, пока вода стекала по лицу и шее.

— Ну? — спросил он лейтенанта. — Выбрали?

— Выберите сами, — сказал лейтенант.

— Хорошо. Вон тот, рыжий, крайний справа, — указал рукой Трубецкой. — А вы и остальные — умрете. Есть пожелания перед смертью?

— Сделайте все быстро, если можно. — Лейтенант улыбнулся невесело. — Побыстрее.

Глаза у Трубецкого слипались, хотелось просто лечь и уснуть. И не вести дурацкие разговоры с этим лейтенантом. И не видеть, как их будут убивать. На сегодня Трубецкому крови достаточно — и своей, и чужой.

— Кончать, барин? — спросил старший Кудыкин, Тихон. — Всех или кого оставить?

Трубецкой хотел указать на рыжего, который смотрел на него и на своих товарищей удивленным взглядом, все еще не веря в свое спасение. Трубецкой уже даже поднял руку, но тут заметил на пальце у лейтенанта кольцо.

— Минутку, лейтенант. — Трубецкой снова отпил из фляги. — Что это у вас?

— Это? — Лейтенант посмотрел на свой палец. — Это мой перстень. И я хотел бы, чтобы он оставался у меня до конца… Потом… Если хотите, я вам его завещаю.

— Покажите, я не стану его у вас забирать… — Трубецкой протянул руку. — Не бойтесь.

— Я не боюсь. — Француз снял с пальца перстень и положил его на ладонь князя. — Вот, пожалуйста.

Трубецкой осмотрел перстень, подкинул его на ладони, сжал в кулаке.

— Вы масон?

— Да. А что?

— Вы останетесь в живых. Этому рыжему не повезло сегодня. И вообще — не повезло.

Рыжий солдат побледнел.

— Забирайте свое кольцо и отойдите в сторону, лейтенант, — сказал Трубецкой. — Подождите несколько минут. Мы быстро. Тихон!

— Да, барин.

— Офицер остается живым. Остальных…

— Понятно… — протянул Тихон.

— Только быстро. Без всяких… — Трубецкой пошевелил пальцами в воздухе. — Просто убить.

Князь с трудом встал с бревна, покачнулся, Антип оказался рядом, подставил плечо.

Младший Кудыкин подошел к пленным, одного за другим поставил на колени. Вытащил из-за пояса топор.

Трубецкой и Антип прошли через поляну.

— Лейтенант, — сказал, не оборачиваясь, князь, — передайте привет капитану Люмьеру и нашим братьям масонам.

Кудыкин подошел к крайнему пленному, к тому самому, рыжему. Ударил обухом топора по затылку — сильно, точно. Хруст — мертвое тело упало вперед.

— Но не балуй… — сказал Кудыкин без злобы следующему французу. — Голову опусти, тебе же легче будет…

Удар. И еще. И еще.

Без злобы, без ярости. Просто потому, что приказал барин.

А почему барин приказал?

Почему ты приказываешь убивать? Ради чего? Трубецкой остановился, его мутило. Князь оперся рукой о ствол дерева, замер, борясь с позывами к рвоте.

— Да не думайте вы, — внезапно сказал Антип. — Не травите себе душу. Их же никто сюда не звал? Они ж Комаровку выжгли! Так чего теперь… Теперь уж ничего…

Как мне все надоело, подумал Трубецкой. Вот это все: эти мужики, это небо, это время — все мне осточертело. Кровь, грязь, великая цель! Прошел месяц, он должен был привыкнуть… начинать привыкать, но нет. Ничего подобного. С каждым днем — все хуже. Может, он сегодня полез в драку потому, что хотел умереть? Не отдавая себе отчет, подчинившись своему подсознанию? Как там у Фрейда — танатос? Тяга к смерти?

Ничего ведь не получится. Ничего не получится! Не могло получиться!

Они все: эти старцы, эти выжившие из ума борцы за славу отечества, — все они прекрасно понимали, что нет у него ни единого шанса изменить историю. Он всего лишь человек. Человечек, и как бы гордо это ни звучало — «человек», — он всего лишь ничтожество перед махиной истории. Крохотная точка. Ничтожно малая величина.

Он ведь не просто должен обрушить все здание истории. Он должен сделать так, чтобы она изменилась в нужном направлении. В нужном им, старцам и прочим, направлении.

Как? Как это возможно?

Трубецкого начинало колотить, все плыло перед глазами, он не чувствовал своего тела, только боль, пульсирующую огненную боль.

— Вы опирайтесь, Сергей Петрович, — сказал Антип. — Не бойтесь, я сдюжу… Тут вот рядом совсем уже.

Трубецкой плохо помнил, как добрался все-таки до телеги, как уложили его на мешки… Совершенно не запомнил, как везли осторожно, чтобы не растрясти, как переносили на руках, когда нужно было спуститься по тряской лесной дороге.

— Хреново мне, Дед… Не получится у меня…

— А куда ты денешься? Опустишь руки и поплывешь по течению, как кусок дерьма?

— Я не смогу ничего сделать… Я убиваю…

— Ты и здесь убивал, дома. Разве не так?

— Да, убивал, но… Я выполнял приказы…

— Так и там ты выполняешь приказ. Он странный, трудный, но ведь никто тебе легкой жизни и не обещал.

Кто-то поднес к губам Трубецкого деревянный ковшик с водой. Отдавала вода тиной, но была прохладной — это главное. На лоб лег холодный компресс.

— Хорошо, — сказал Трубецкой. — Мне вот только повязку на руке поменять. Промыть рану, продезинфицировать…

Черт, все равно никто не поймет. Никто не поймет…

Ему было холодно и жарко одновременно. Болела рука.

Трубецкой открыл глаза — дверь в сарае была открыта, пылинки, сверкая, танцевали в солнечном свете.

Молодцы, подумал Трубецкой. Он всегда отказывался ночевать в крестьянских избах, предпочитал сараи или сеновалы. В избах теснота, вонь, постоянный галдеж — не выгонять же семью на улицу? Лучше уж полежать на сене, укрывшись овчиной.

— Еще водицы? — спросил Кашка.

— А… ты… — Трубецкой через силу улыбнулся. — Ладно все? Никто следом за нами от дороги не пошел?