Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Белая акула - Бенчли Питер Бредфорд - Страница 9


9
Изменить размер шрифта:

Это называется спорт. Для Чейса здесь было столько же спорта, сколько в том, чтобы застрелить собаку, когда она ест.

Он и другие ученые от Массачусетса до Калифорнии и Флориды уже несколько лет пытались «пробить» закон об официальном объявлении белых акул охраняемым видом, как это сделали кое-где в Австралии и Южной Африке. Но белые акулы не млекопитающие, не отличаются сообразительностью, не всплывают улыбнуться детям, не «поют» и не издают милые звуки, общаясь между собой, не прыгают за деньги сквозь кольца перед посетителями. Они остаются прожорливыми рыбами, порой – хотя и редко, много реже, чем пчелы, змеи, тигры или молния, – убивающими человека.

Все соглашались, что белые акулы – чудо эволюции, что они пережили, почти не изменившись, десятки миллионов лет, что они великолепны с биологической точки зрения и не до конца постижимы с медицинской; что они играют важнейшую роль в поддержании баланса в морской пищевой цепи. Но во времена бюджетных ограничений и противоречивых приоритетов очень немногие готовы были прилагать усилия для защиты животного, воспринимавшегося просто как рыба, которая ест людей.

Чейс был уверен: осталось недолго, может быть не далее начала следующего тысячелетия, до их полного исчезновения. Дети увидят головы белых акул на стенах и фильмы о них по каналу «Дискавери», но уже через поколение от них не останется даже воспоминаний – белые акулы станут не более реальными, чем динозавры.

Первым его побуждением после разговора с рыбаком было взять взрывчатку, найти кита и разнести его на куски. Это лучшее решение, наиболее быстрое и продуктивное: кит исчез бы с экранов радаров, акулы рассеялись бы. Но и самое опасное, потому что уничтожение туши кита – федеральное преступление.

Акт об охране морских млекопитающих представлял собой образец противоречивого закона. По положению, никто – ни ученый, ни праздный любопытный, ни кинооператор, ни рыбак – не мог приблизиться к киту, как живому, так и мертвому. Неважно, что движение за спасение китов (в том числе и данный Акт) родилось после демонстрации замечательных фильмов, снятых многоопытными профессионалами. Неважно, что туша кита оборачивалась экологической катастрофой. Связавшийся с китом превращался в преступника.

Прошли те дни, когда Чейс стоял в рядах смутьянов из движения в защиту окружающей среды. Пять лет назад он принял решение работать в рамках системы, а не вне ее. Саймон проглотил свою ярость, поцеловал несколько задниц и добился стипендий, чтобы завершить образование, а потом вернулся в Уотерборо – без особого представления о собственных намерениях. Он мог преподавать либо продолжить обучение, но устал от несвободы классных комнат и лабораторий: он хотел учиться, делая что-то. Существовала возможность получить работу в Вудс-Холе, или в Скриппсе, или в каком-нибудь другом из институтов моря в стране, но он никак не мог собраться написать докторскую диссертацию и не был уверен, что ему предложат что-то стоящее.

Одно для Чейса было абсолютно ясно: жизнь его неотделима от моря.

Саймон полюбил море сразу, с первой встречи, когда отец взял его на борт «Мисс Эдны» и дал насладиться ощущением, звуками и запахами моря. Он научился обожать и уважать не только само море, но и создания, его населяющие, и людей, которые занимаются ими.

Особенно, хотя в понимании его отца извращенно, воображение Чейса поразили акулы. Тогда, казалось, акулы были везде: грелись в лучах солнца на поверхности, штурмовали сети, полные бьющейся рыбы, шли по кровавому следу лодки, когда за борт выбрасывали рыбьи потроха. Сначала его очаровал их неустанно угрожающий вид, но после, по мере того как он все больше и больше читал об акулах, Саймон увидел в них чудесное воплощение непрерывности природы: акулы не менялись в течение миллионов лет – мощные, почти не подверженные заболеваниям, поражающим других животных. Природа, создав их, словно решила: «Это хорошо».

Чейс по-прежнему любил акул и, хотя больше их не боялся, боялся теперь за них. По всему миру их безжалостно избивали – подчистую и без малейшего осознания творимого: иногда – ради плавников для супа; иногда – ради мяса; иногда – просто потому, что считали отвратительными.

По случайному совпадению Чейс вернулся в Уотерборо именно тогда, когда продавался небольшой остров между Блоком и Фишерсом. Штат Коннектикут забрал его у банка, переживавшего тяжелые времена, и выставил на аукцион, чтобы получить налог с реализации. Тридцатипятиакровый участок, поросший кустарником и усыпанный обломками скал, для коммерческой эксплуатации слишком отдаленный и непривлекательный, а из-за отсутствия выхода на коммунальные службы не представлявший интереса для частных владельцев недвижимости.

Чейс, однако, решил, что крошечный остров Оспри – идеальное место для океанографических исследований. Используя выручку от продажи родительского дома и рыболовецкой лодки, он выложил за остров наличные, оплатив балансовую стоимость, и основал там Институт моря.

Трудностей с поиском проектов, достойных разработки, не возникало: сокращение рыбных запасов, исчезновение морских видов флоры и фауны, загрязнение – все требовало внимания. Другие группы и институты, конечно, выполняли схожие работы, и Чейс пытался своими исследованиями дополнить их, но при этом всегда выделял, сколько мог, время и деньги на собственную тему – на акул.

И теперь, в тридцать четыре года, став директором института, Чейс, как ни противно в этом сознаваться, фактически обладал членской карточкой правящего класса. Он набирал солидную репутацию в научном сообществе благодаря своим трудам по акулам; его статьи об их иммунной системе принимали ведущие журналы – статьи оценивались как интересные, хотя и немного эксцентричные. А самого Чейса считали ученым, заслуживающим внимания, – идущим вверх.

Тем не менее, он знал, если его поймают при взрыве кита, он будет немедленно дискредитирован, а также оштрафован и, возможно, предстанет перед судом.

Саймон нашел компромисс. По факсимильной связи он направил сообщения в Агентство по охране окружающей среды в Вашингтоне и Департамент по охране окружающей среды в Хартфорде, испрашивая срочного разрешения не на уничтожение кита, а на его перемещение для того, чтобы обезопасить общественный пляж. Он не имел представления о том, в какую сторону движется туша, но знал, что угроза прозвучит убедительно: ни одна из властей – федеральная, штата или местная – не захочет нести расходы (в размере, возможно, до ста тысяч долларов) по эвакуации с пляжа пятидесяти тонн гниющего китового мяса. Чейс указал неверные координаты местоположения кита, сообщив данные по той точке, куда предполагал его отбуксировать. Если бы разрешения ему не дали, он мог заявить, что не трогал тушу, а если бы дали – оттащить ее дальше, в открытый океан, где едва ли до нее доберется какой-нибудь рыболов-спортсмен.

Чейс не стал дожидаться ответов. Они с Длинным погрузили в институтскую лодку крюки-кошки, бухту каната и отправились искать кита. Нашли сразу и около полуночи, в свете луны, вонзили кошки в гниющее мясо и начали буксировать тушу в Атлантику, за остров Блок. Их преследовал мерзкий смрад разложения и ужасные хрюкающие звуки, которые издавали акулы, выпрыгивающие из воды, чтобы вырвать кусок жирной плоти.

Это был молодой горбач, и с первым светом зари они увидели, что его убило. Словно саван, вокруг головы кита плыли рыбачьи сети. Он напоролся на огромную промысловую сеть, еще сильнее запутался, когда метался в попытках вырваться, и наконец задушил себя.

Белая акула появилась вскоре после восхода, большая зрелая самка, вероятно – пятнадцати или двадцати лет, в лучшем для размножения возрасте. Беременная, как выяснил Чейс, когда акула перевернулась на спину, глубоко погружая тяжелую голову в розовое мясо китового бока и показывая вздутый живот и половую щель.

Никто точно не знает, как долго живут большие белые или когда начинают давать потомство, но существующая теория предполагает, что максимальный их век – от восьмидесяти до ста лет, а половая зрелость наступает примерно в десять лет, после чего самки рожают одного-двух детенышей раз в два года.