Вспомнить все - Тарасенко Вадим - Страница 62

– Мда… людей погубила улыбка бога… – тихо пробормотал русич.

– Что ты сказал? – американец наклонился к нему.

– Да так… ничего.

– Понятно, – Кларк вновь откинулся на спинку сиденья и тут же автоматически, профессиональным взглядом оглядел все вокруг.

Тридцатилетний Кларк Ларионов был из семьи выходцев из Руси. В уже далеком сейчас двадцатом веке в Америку перебрался хоккеист Ларионов. Здесь родились его дети, у тех детей родились свои дети и так далее. Словом, жизнь продолжалась, и один из корешков могучего корня homo sapiens в новых условиях прижился, стал ветвиться и утолщаться. И видно, что-то там было в генах у первого американского Ларионова, потому что во всех последующих поколениях Ларионовых обязательно был хоккеист. Не было исключением и последнее поколение хоккеиста из Руси – с десятилетнего возраста Кларк играл в хоккей. Сразу же обнаружился задиристый, драчливый характер паренька. Чуть что – припечатали к борту их форварда или, не дай бог, грубо обошлись с вратарем их команды, Кларк мгновенно сбрасывал хоккейные перчатки и с кулаками набрасывался на обидчика. А на телосложение парня Господь не поскупился. Что называется, косая сажень в плечах, мощные, мускулистые руки и ноги, кулаки – угадай, в какой руке баскетбольный мячик. Так что практически сразу у далекого потомка русича появилось резко выраженное амплуа – тафгай – хоккейный драчун, игрок, чья основная обязанность кулаками защищать своих партнеров по команде от грубой игры противника. В семнадцать лет Кларк Ларионов уже играл за юношескую сборную США. В восемнадцать – за основную сборную страны. Он выходил на лед, высокий, чем-то похожий на рыцаря – шлем, закрывающий все лицо, массивная амуниция, нарукавники, наколенники, только вместо меча клюшка. Правда, очень часто в руках Кларка клюшка превращалась в «меч», которым он «воспитывал» игроков чужих команд. Естественно, доставалось и молодому тафгаю. Сломанная ключица, два раза сломанная рука, выбитые три зуба – достойный послужной список Кларка Ларионова. А в двадцать один, играя против знаменитых «Могучих уток» из Анахайма, он сломал ногу главному «селезню» этой команды, любимцу всех Соединенных Штатов нападающему Генри Самуэлю. И напрасно Кларк и на телевидении, и в газетах доказывал, что все произошло случайно. Ему никто не поверил. И, как водится, по закону подлости это произошло накануне чемпионата мира по хоккею в Стокгольме. Американцы полетели за океан без своего ведущего форварда. И в решающем матче за «золото» проиграли сборной Объединенной Руси. И это после пяти подряд выигранных мировых первенств и двух Олимпиад. В мгновение ока Кларк Ларионов превратился в изгоя. На следующий день после поражения все ведущие американские газеты, все информационные сайты, анализируя причины проигрыша национальной сборной, как по команде, в один голос назвали главной причиной этого Ларионова. Ему вспомнили и травмы других игроков, полученные из-за него, вспомнили и его русское происхождение. «Нью-Йорк таймс» вышла с заголовком на первой полосе: «Так что дороже Кларку Ларионову – Русь или Америка?». В первой же игре после всех этих событий ему сломали правую ногу – ту же, что была сломана и у Генри Самуэля. В той потасовке за него из своих никто не заступился. Даже не помогли подняться и уехать со льда. Выйдя из больницы, Кларк уволился из команды. Его никто не останавливал. «Detroit Red Wings»[73] даже для приличия на прощание не махнула крылом.

Пригрело бывшего тафгая… ЦРУ. Его дядя, высокопоставленный чиновник в Лэнгли, предложил племяннику попробовать себя на новом поприще, обещая, что адреналином он будет обеспечен, да и деньгами тоже. В злой умысел Ларионова в пользу исторической родины его предков – Руси ЦРУ не верило, вернее, точно знало, что его не было. На соответствующий запрос главный компьютер в этом шпионском ведомстве высветил длиннющий ряд девяток, характеризуя надежность Кларка Ларионова. Впрочем, стопроцентную надежность этот компьютер не давал никому, даже Президенту Соединенных Штатов Америки. Молодой человек над предложением своего дяди думал недолго, как и всегда в своей жизни, и согласился. И впоследствии не жалел об этом. Как дядя и обещал, адреналина молодому человеку хватало. После годичного обучения на «Ферме ЦРУ», попав в отдел внутреннего противодействия терроризму, Кларк Ларионов участвовал и в обезвреживании агентов различных международных террористических группировок, и в освобождении заложников из зданий и самолетов, и в слежке за гражданами США, подозреваемыми в пособничестве террористам. В него не раз стреляли, стрелял и он – библейские заповеди о любви к ближнему и подставлении другой щеки здесь, в отделе внутреннего противодействия терроризму, гарантированно выписывали билет на небо, провозгласившее эти заповеди. Поэтому здесь в большем почете были другие заповеди, тоже библейские – око за око, зуб за зуб.

Последним заданием агента Кларка Ларионова и пятерых его людей, была охрана русича и сопровождающих его лиц. Русича он встретил на военно-воздушной базе Элмендорф на Аляске. Американцы, учтя все перипетии, случившиеся с Ковзаном на их территории, совместно с русичами разработали план максимально скрытой доставки русича на свою территорию. Сначала Ковзана на военно-транспортном самолете доставили на военно-воздушную базу Объединенной Руси на Камчатке. А уже оттуда перевезли на Аляску. Для максимальной скрытности в сообщениях информагентств Объединенной Руси и США промелькнуло сообщение, что из-за технических неполадок военно-транспортный самолет русичей был вынужден совершить экстренную посадку на американской авиабазе. О соответствующих переговорах в эфире экипаж «Ил-164» позаботился. И в конце двадцать второго века и Камчатка, и Аляска оставались малонаселенными территориями. Этот фактор весьма затруднял проведение на них какой-либо агентурной разведки. А с Аляски обычным чартерным рейсом Ковзан был доставлен в Лос-Анджелес, а оттуда в Шайенн – столицу штата Вайоминг, на территории которого располагался Йеллоустонский национальный парк. В Шайенне быстрая пересадка на вертолет, и вот уже Борис Ковзан через иллюминатор рассматривает суровую и красивую природу самого знаменитого американского парка.

Впереди по курсу блеснула огромная синяя чаша воды – Йеллоустонское озеро. Около него то там, то тут из-под земли струились большие клубы пара.

– Это гейзеры, – Кларк ткнул рукой вниз.

– Где? Не вижу!

– Сейчас увидишь!

И тут же, словно перед Борисом сидел не агент американских спецслужб, а волшебник, в ста метрах под ними из дымящейся земли вверх рванулась горячая струя пара. Выше, выше, и вот уже фонтан горячей воды вздымается на десять метров вверх.

– Mood Pot, – улыбаясь, поясняет американец.

– Как-как?

– Mood Pot – Горшок Настроений! Когда захочет, тогда и начинает работать. Никакой закономерности. А ты ему понравился! Как только подлетел, он сразу стал тебя приветствовать!

– Может, он Феклу приветствует!

Все не отрываясь смотрели в иллюминатор. Насколько хватал глаз, до самого горизонта на земле раскинулся холмистый зеленый ковер из елей, сосен, пихты с вкраплениями берез и осин. Прорезая этот ковер, громоздились каменные кряжи, покрытые редким кустарником. И везде бросались в глаза клубы пара, бьющие прямо из-под земли. Словно под вертолетом была не земля, а гигантский котелок с каким-то варевом, накрытый крышкой и стоящий на огне. И через эту крышку пробиваются струи пара, как вестники того, что вот-вот давление превысит критическое, гигантская сила отбросит крышку с растущими на ней елочками и березками, и раскаленное варево хлестнет в этот мир.

Показалась еще какая-то река, около которой мирно стояли бизоны, в своей характерной позе – с низко опущенной головой, словно они чем-то виноваты перед этим миром. Хотя, по большому счету, это мир виноват перед ними. Вернее человек, ради потехи стрелявший в этих мирных животных прямо из окон поезда и едва полностью не уничтоживший их.