Перепутья - Венуолис Антанас - Страница 6

Хотя Витаутас жил в Пруссии у крестоносцев, но он тайком бывал в Жемайтии, посылал своих людей в Литву, которые поднимали народ против Скиргайлы — наместника Ягайлы, против польских гарнизонов и призывали всех идти с ним, Витаутасом, прямым наследником Кестутиса, чтобы помочь ему вернуть земли отца — Тракайское княжество.

Народ Жемайтии и Аукштайтии и многие бояре поддерживали Витаутаса, но и у Ягайлы со Скиргайлой было немало сторонников, особенно в восточной Литве, где крещеные вельможи получили привилегии польской шляхты, а также были задобрены подарками и посулами.

Литве угрожала страшная междоусобная война и окончательный распад.

VIII

Вот в такую-то пору добрался до замка боярина Книстаутаса конный отряд. Когда открылись ворота, гости въехали во двор. Весь гарнизон, все люди стояли на своих местах, готовые к бою.

Боярин Книстаутас подбежал к закованному в дорогие доспехи богатырю, придержал его за стремя, а когда тот сошел с коня, низко поклонился ему с такими словами:

— Приветствую тебя, наш государь Витаутас, сын Кестутиса. Да хранят тебя Перкунас и все наши боги… Я и мои люди склоняем перед тобой свои головы, мы послушные твои слуги и подданные.

— Алла, алла, алла, — заволновались в строю татары, узнав государя, против которого бились на берегах Нарева 18 и которым были пленены; они пали перед князем ниц, выражая этим свое преклонение и покорность.

Витаутас поздоровался с боярином Книстаутасом и гарнизоном замка:

— Здравствуйте, мужики!

— Здравствуй, наш государь, — ответил гарнизон, и все задвигались: одни низко поклонились, другие, как и татары, бросились на землю. Из-за изб несмело выглянули женщины, и все уже знали, что за гость пожаловал в замок.

Князя и пятерых его спутников Книстаутас пригласил в горницу, а все остальные пока что остались во дворе возле своих лошадей. Позаботиться о них боярин Книстаутас велел двум своим сыновьям — Кристийонасу и Манивидасу.

Едва высокие гости зашли в горницу, во дворе замка стало шумно и весело: раздались возгласы, приветствия, все всадники забеспокоились, кому куда ставить свою лошадь, складывать сбрую, седла. По двору бегали оба сына Книстаутаса и отдавали приказания.

Когда всадники покончили со своими заботами, всех пригласили в избу и усадили за дубовые столы, а слуги носили и подавали кушанья и напитки.

Перед ужином крестоносцы выстроились, повернулись в сторону Мариенбурга 19 и, возложив руки на поставленные стоймя мечи, сотворили молитву. Белорусский боярин Пильца из Матаковцев, тот самый, чья лошадь провалилась в трясину, вытащил из кармана иконку в золотой оправе, поставил ее в угол и вместе со своими людьми начал творить молитву, кладя земные поклоны. Старший сын Книстаутаса Кристийонас и другие крещеные жемайтийцы, которые четок не имели, да и молитв еще не знали, подражая крестоносцам, кое-как перекрестились, поглядывая друг на друга, пошевелили губами и, опять перекрестившись, сели за столы. Младший сын Книстаутаса Манивидас, еще не окрещенный, а также другие некрещеные люди замка и спутники Витаутаса, плеснули из кувшинчиков медка для богини Жемины и бросили под скамьи несколько кусочков мяса. Проводник отряда Шарка сначала помолился вместе с христианами, а потом воздал должное и своим богам.

Все проголодались и ели молча, только трещали обгладываемые кости.

— Ну, а ты, Шарка, каким богам поклоняешься: польским, немецким или белорусским? — заморив червячка и отпив медка, спросил проводника отряда боярин Баублис.

— Я, боярин, за своих богов держусь. Да хранит меня Перкунас от чужих.

— А крестился ты сколько раз?

— Однажды у короля в Нерис, в другой раз у королевы в Швентойи.

— И оба раза белую рубашку получил?

— Получил, боярин. И от королевы получил, и от короля. Как отвергнешь их милость.

— И у крестоносцев крестился?

— Вместе со своим боярином однажды крестился и у крестоносцев.

Все рассмеялись, только крестоносцы с пренебрежением посмотрели на Шарку и снова принялись за еду.

— И сколько же у тебя имен? — спросил боярин Баублис.

— Много, боярин, всех даже не помню. — И Шарка, взяв из миски ребро лося, принялся тщательно обгладывать его.

— Как еще наши добрые боги терпят такое, — заговорил сидевший в конце стола боярин Мишкинис и, увидев кусок мяса побольше, пальцами взял его из миски. — Да хранит нас сладкая Милда, вот в Арёгале ихние жрецы скинули нашего Пикуолиса 20 и своего бога поставили… А в Вильнюсе, — облизнув пальцы, продолжал боярин Мишкинис, — священный огонь потушили, святилище осквернили и самого кривиса 21 в Нерис окрестили.

— Пусть поразит меня Перкунас на этом месте, если польские жрецы еще долго продержатся в Вильнюсе! — стукнул кулаком по столу аукштайтийский боярин Гаршва. — Если Ягайла со Скиргайлой напустили на нас поляков и обесчестили наших богов, то они нам больше не князья, а враги наши и враги наших богов. Да поразит и их Перкунас!

— Поосторожнее, боярин, — заметил молчаливый боярин Кинсгайла. — Бог Ягайлы — бог нашего государя Витаутаса: и он в Кракове святое крещение принял да ихнего бога признал. Кроме того, боярин, тех аукштайтийских бояр, которые крещение приняли, Ягайла в правах с польскими вельможами уравнял, и только мы, жемайтийцы, все еще неизвестно кто: христиане уже или еще нет?

— По правам еще не христиане, а крестились-то уже не раз, — несмело поддержал боярина Кинсгайлу боярин Кершис и опустил глаза.

— Бог нашего и вашего государя Витаутаса — это наш бог, бог белорусов и русских: князь раньше всех священной водой Днепра крестился у нашего митрополита киевского, — запротестовал белорусский боярин Пильца из Матаковцев, выпил кубок медка, подбоченился и смело заговорил: — А насчет прав, боярин, клянусь мордой и лапой медведя, что все христианские бояре равны — и белорусы, и поляки, и литовцы…

Тут встал один крестоносец, брат по имени Ганс Звибак, и, набожно сложив руки, заговорил, ни на кого не глядя:

— Хотя нам, христианам, монахам ордена девы Марии, и запрещается садиться за один стол с язычниками, но…

— Что, разве мы не христиане?! Разве мы не бояре христианского государя?! — откликнулись из-за стола крещеные жемайтийцы и недобрыми глазами посмотрели на крестоносцев.

— Да, уж вы-то христиане, — упрекнул их вспыхнувший крестоносец и поднял свои трусливые глаза, — покойников по языческим обрядам хороните — сжигаете; молитесь тоже по-язычески; обычаи ваши дикие; креститесь вы только ради того, чтобы белую одежду получить…

— Что он говорит? Что он говорит? — забеспокоились за столами жемайтийцы.

— Правду я говорю: вот мои братья во Христе этому свидетели. Витаутас, ваш государь, а нашего великого магистра друг и его наместник в Жемайтии, поклоняется только одному истинному богу и исповедует одну истинную веру римских католиков, к которой приобщился по милости нашего ордена. — Сказав это, крестоносец сел, облокотился о стол и, словно оскорбленный, задумался.

Жемайтийцы заволновались, но ответить им было нечего; их выручил вошедший в избу боярин Судимантас, брат тестя Витаутаса. Он сказал:

— Каким богам поклоняется наш государь Витаутас и какую веру он исповедует — это не наше и не ваше дело. Наш долг — слушаться его и делать то, что он приказывает. Прикажет креститься — окрестимся, прикажет бить христиан — будем бить.

Крестоносцы всполошились, выскочили из-за стола и, постукивая мечами по полу, одновременно закричали:

— Опасность! Опасность!

— Вы наши враги. Вы сарацины. Братья, здесь нам грозит смерть. Мы в плену!.. — кричали крестоносцы.