Жена мудреца (Новеллы и повести) - Шницлер Артур - Страница 15

После долгого молчания Франц промолвил:

— Надо уехать отсюда.

— Конечно, — откликнулась тихо Эмма.

— Надо уехать; я имею в виду: уехать совсем, — живо сказал Франц.

— Это невозможно.

— Потому что мы трусы, Эмма; только поэтому.

— А ребенок?

— Он бы оставил его тебе, я совершенно уверен в этом.

— И как? — спросила она тихо. — Убежать ночью, тайком?

— Зачем? Ты просто скажешь ему, что жить с ним больше не можешь, потому что принадлежишь другому.

— Ты в своем уме, Франц?

— Если хочешь, я избавлю тебя и от этого, — я сам поговорю с ним.

— Ты не сделаешь этого, Франц.

Он попытался разглядеть ее лицо, но в темноте ничего не увидел, кроме того, что она вскинула голову и повернула ее к нему. Он помолчал немного, Потом спокойно сказал:

— Не бойся, не сделаю.

Они приближались к другому берегу.

— Ты ничего не слышишь? — спросила она. — Что это?

— Это с той стороны, — сказал он.

В темноте тарахтела какая-то повозка; навстречу им плыл красный огонек; скоро они увидели, что это свет небольшого фонаря, укрепленного на переднем конце оглобли; была ли на повозке кладь и ехал ли на ней кто, они не видели. Следом проехали еще две повозки. На последней они заметили человека в крестьянской одежде, он раскуривал трубку. Повозки проехали. Опять слышался лишь глухой шум фиакра, следовавшего за ними в двадцати шагах. Мост теперь отлого спускался к противоположному берегу. Они видели, как теряется во мраке между деревьями дорога. Внизу справа и слева от них расстилались луга; они глядели туда, как в пропасть.

После долгого молчания Франц вдруг сказал;

— Значит, это последний раз…

— Что? — озабоченно спросила Эмма.

— Что мы вместе. Оставайся с ним. Я уйду,

— Ты серьезно?

— Совершенно.

— Вот видишь, все-таки не я, а ты каждый раз отравляешь нам те немногие часы, когда мы можем быть вместе.

— Да, да, ты права, — сказал Франц. — Давай вернемся.

Она крепче прижалась к его плечу.

— Нет, — сказала она нежно, — теперь я не хочу. Так легко ты от меня не отделаешься.

Она привлекла его к себе и долго целовала.

— Куда бы мы попали, — спросила она затем, — если бы поехали по этой дороге?

— Прямо в Прагу, милая.

— Нет, это далеко, — сказала она с улыбкой, — но немножко, если хочешь, можно еще проехать в ту сторону.

Она показала в темноту.

— Эй, извозчик! — позвал Франц. Тот не услышал.

Франц закричал:

— Да остановитесь вы!

Фиакр все удалялся. Франц побежал догонять его. Теперь он увидел, что извозчик спит. Ему пришлось громко крикнуть, чтобы разбудить его.

— Мы проедем еще немного, прямо по этой дороге, поняли?

— Ладно, сударь…

Эмма села в фиакр; за нею Франц. Свистнул кнут; лошади вихрем понеслись по размокшей дороге. Крепко обнявшуюся пару бросало из одного угла в другой.

— Разве в этом нет своей прелести? — шептала Эмма, почти касаясь его губ.

В это мгновение ей вдруг почудилось, будто коляска летит вверх, — она почувствовала, как ее подкинуло, хотела за что-нибудь ухватиться, но вокруг была пустота; ей показалось, что ее закружил какой-то бешеный вихрь; она невольно зажмурилась — и вдруг ощутила, что лежит на земле; наступила жуткая, тягостная тишина, словно весь мир куда-то исчез и она осталась совершенно одна. Потом она услышала какие-то звуки: стук лошадиных копыт, бивших землю рядом с нею, чей-то тихий стон; но она ничего не видела. Теперь ей стало страшно, она закричала — и испугалась еще больше, потому что не услышала собственного крика. Она вдруг совершенно ясно представила себе, что произошло: фиакр налетел на что-то, скорее всего на верстовой столб, опрокинулся, и они вывалились. «Где Франц?» — было ее следующей мыслью. Она позвала его по имени. И услышала свой голос; совсем тихий, правда, но она услышала его. Никто не откликнулся.

Она попыталась подняться, с трудом села. Пошарив руками, наткнулась на чье-то тело. Теперь глаза ее освоились с потемками. Рядом с нею совершенно неподвижно лежал Франц. Она протянула руку и коснулась его лица; по нему текло что-то влажное, теплое. У нее перехватило дыхание. Кровь?.. Что случилось? Франц ранен и без сознания. А извозчик — где он? Она позвала его. Никто не откликнулся. Она все еще сидела на земле. «Я жива и невредима, — подумала она, хотя чувствовала боль во всем теле. — Что же мне делать… что же мне делать… не может быть, чтобы я ничего себе не повредила».

— Франц! — позвала она.

Голос раздался совсем рядом:

— Где вы тут, фрейлейн? Где господин? Ничего поди не случилось?.. Погодите, сейчас, фрейлейн, — я только засвечу фонарь, а то ничего ведь не видать; и чего это мои дьяволы сегодня… ума не приложу. А я, ей-богу, не виноват… на кучу щебня понесло их, окаянных.

Несмотря на боль во всем теле, Эмма поднялась на ноги; то, что извозчик был цел и невредим, немного успокоило ее. Она слышала, как он открыл дверцу фонаря и зачиркал спичками. Со страхом ждала она света. Еще раз притронуться к лежавшему перед нею на земле Францу она не решалась; она думала: когда не видишь, все кажется страшнее; глаза у него, конечно, открыты… должно быть, все обошлось.

Сбоку упал слабый луч света. Она вдруг увидела фиакр, который, к ее удивлению, не лежал на земле, а лишь съехал в канаву, как если бы у него сломалось колесо. Лошади стояли как вкопанные. Свет приближался; она видела, как желтый кружок, медленно скользнув по верстовому столбу, по куче щебня, исчез в канаве; потом он заполз Францу на ноги, скользнул по телу, осветил его лицо и тут замер. Извозчик поставил фонарь на землю, у самой головы лежащего. Когда Эмма опустилась на колени и увидела его лицо, у нее замерло сердце. Лицо было бледное, глаза — полузакрыты, виднелись одни белки. Из правого виска по щеке медленно сочилась струйка крови, которая терялась под воротником на шее. Зубы впились в нижнюю губу.

— Не может быть! — твердила Эмма.

Опустившийся на колени извозчик тоже остолбенело глядел на лицо Франца. Потом он взял обеими руками его голову и приподнял ее.

— Что вы делаете? — сдавленным голосом крикнула перепуганная Эмма, которой показалось, будто голова поднимается сама собой.

— Фрейлейн, сдается мне, беда тут стряслась.

— Неправда, — сказала Эмма. — Этого не может быть. Разве вам что-нибудь сделалось? А мне?..

Извозчик медленно опустил голову Франца на колени дрожавшей Эммы.

— Хоть бы кто подошел… не могли эти крестьяне проехать на четверть часа позже…

— Что же нам делать? — дрожащими губами спросила Эмма.

— Да, фрейлейн, кабы фиакр не поломался… а в таком виде… Ничего не поделаешь, придется ждать, пока кто подойдет.

Он еще что-то говорил, но Эмма не слушала его. Она между тем как бы очнулась и теперь знала, что делать.

— Далеко до ближайших домов? — спросила она.

— Нет, уже не далеко, фрейлейн, до Франц-Иозефсланда отсюда рукой подать… Будь сейчас светло, его, может, даже видно было б; пешком тут минут пять, не больше.

— Сходите туда. Я останусь, а вы позовите людей.

— Ладно, фрейлейн, но, по-моему, лучше бы мне все-таки остаться тут, при вас — особо долго-то ждать не придется, тут скоро кто-нибудь подойдет — это как-никак шоссе, и…

— Тогда будет поздно, тогда может оказаться слишком поздно. Нам нужен доктор.

Извозчик посмотрел сначала на безжизненное лицо Франца, потом, качая головою, на Эмму.

— Вы этого не можете знать, — вскричала Эмма, — и я тоже.

— Ладно, фрейлейн… но где же я во Франц-Иозефсланде найду доктора?

— Пусть тогда кто-нибудь отправится в город и…

— Знаете что, фрейлейн? Я думаю, может, у них там есть телефон. Тогда можно бы позвонить в общество Скорой помощи.

— Да, это будет самое лучшее! Только идите; бегите, ради бога! И приведите людей… И… прошу вас: идите же. Что вы там копаетесь?

Извозчик уставился на бледное лицо, лежавшее у нее на коленях.

— Что там общество Скорой помощи, доктор — теперь уж они не помогут.