Двенадцать поэтов 1812 года - Шеваров Дмитрий Геннадьевич - Страница 16

После назначения главнокомандующим Кутузова Андрей оказался рядом со своим младшим братом Паисием Кайсаровым, любимым адъютантом светлейшего. Лев Толстой в третьем томе «Войны и мира» (ч. 2, гл. 22) сводит Пьера с братьями Кайсаровыми на Бородинском поле. Там нет описания их внешности, но подчеркнута почти отцовская привязанность к ним Кутузова.

Глава вторая

… — Жуковский, ты ли это?

— Андрей?! А ты откуда здесь?

Можно представить, чем была для них эта встреча августовской ночью после Бородинского сражения! Два приятеля юности, поэт-«балладник» и профессор филологии, узнали друг друга в боевых порядках отступающих к Москве русских войск. Андрей Кайсаров — уже майор и начальник армейской типографии, Василий Жуковский — простой ополченец первого пехотного полка.

Один час на войне сближает больше, чем год соседства в мирной жизни.

Они оба предчувствовали эту войну. Жуковский еще в апреле, в пасхальном послании друзьям Плещеевым обещал: «Растает враг, как хрупкий вешний лед!..» И далее, там же:

А Кайсаров еще раньше, 12 ноября 1811 года, сказал в актовом зале Дерптского университета горячую речь против тех, кто считал патриотизм ретроградством, а в Наполеоне видел кумира. Речь была произнесена на русском языке (впервые в стенах этого университета) и называлась «О любви к Отечеству на случай побед, одержанных русским воинством на правом берегу Дуная».

Сегодня мысли Андрея Сергеевича, его волнение, его тревоги так же близки нам, как и современникам Кайсарова двести лет назад: «Тщетно лживые мудрецы прошедшего века старались осмеять любовь к Отечеству; тщетно желали они сделать весь род человеческий согражданами одного обширного семейства!..»[81]

А далее Кайсаров вопрошал: «Как могли вообразить сии мудрствователи, что не быв истинным сыном Отечества, возможно быть добрым гражданином мира? Как могли они себе представить, что не любя кровных, можно любить чуждых?.. Нравственные границы Отечества существуют… Проклята да будет мысль, что там Отечество, где хорошо!.. Вне отечества нет жизни!..»[82]

Впрочем, войну предчувствовали не только люди с поэтической интуицией. Она была в воздухе. Желая избежать распространения слухов, правительство постановило, чтобы «издатели всех газет в государстве почерпали из иностранных газет только такие известия, которые до России вовсе не касаются». С 28 мая перестали выдавать паспорта для поездок за границу. Иностранцам предложено было выехать из пределов империи.

Во время совета в Филях друзья почти всю ночь бродили по деревне, оплакивая Москву, перебирая минувшее и пережитое, заглядывая в смутное грядущее.

«То, что мы здесь, среди этих людей и под этим небом, — говорил Жуковский другу, — не есть ли дань нашей юности? Не знак ли того, что в сердце своем мы не изменились?..»

Андрей согласно улыбался и вспоминал, как в Благородном пансионе приятели учредили Дружеское литературное общество.

Кайсарову выпало проучиться в пансионе всего год — умерла Екатерина II, а Павел I, вступивший на престол в 1796 году, решил пополнить армейские ряды и приказал призвать на ратную службу всех молодых дворян, записанных с младенчества в полки…

Хорошо, что через два года юного офицера перевели в Москву и место его службы (Охотный ряд) оказалось неподалеку от Благородного пансиона, где вскоре он, Жуковский, Воейков и братья Тургеневы составили Дружеское общество. Там они говорили вдохновенные речи, и каждый — о том вопросе бытия, который считал главным для себя. Андрей выбрал тему «О кротости», Жуковский — «О дружбе», Андрей Тургенев — «О поэзии»…

— Андрей-Андрей… — вздохнул Жуковский.

— Как мы осиротели тогда без него! — отозвался Кайсаров.

— Мне его и сейчас не хватает. Иногда думаю: ну с кем, с кем разменяться мыслями? Вот был бы Андрей…

— Столько лет прошло, а перечитываю его письма — и плачу.

И Жуковский, и Кайсаров помнили строки Андрея Тургенева, ставшие клятвой для целого поколения:

Внезапная смерть Андрея Тургенева — это была их первая утрата, первое совместно пережитое горе.

Недавно саратовский исследователь Александра Ивановна Баженова[83] опубликовала отрывки из переписки двух Андреев — Кайсарова и Тургенева, двух семнадцатилетних юношей.

Кайсаров — Тургеневу: «Сейчас лишь с Воробьевых гор, милый друг, Андрей Иванович, пришел я и, несмотря на всю усталость, не имею столько отважности, чтоб пропустить почту, не написать тебе кой-чего о себе… Жуковского в Москве нет, он куда-то поехал в деревню на пять дней; но вот уже десятый день как его здесь еще нет…»

Тургенев — Кайсарову: «Здравствуй и ты, брат Андрей Сергеевич!.. Я нашел по дороге прекрасных незабудочков, твои любимые цветы, сорвал и положил в карман, а как скоро я их увидел, тотчас и вспомнил тебя…»[84]

Как странно, что те же незабудки через несколько лет прорастут в другом дружеском послании: Константина Батюшкова — Ивану Петину (тоже, кстати, окончившему Московский благородный пансион):

В 1813 году Жуковский напишет, вспоминая Андрея Тургенева:

А первым этот заветный дом и сад описал как раз Андрей Тургенев, вот его стихи 1801 года: