В полярные льды за «Италией» - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 3

Чухновский встает на своем сидении, чтобы еще раз ориентироваться в направлении разбега. Беспорядочно разбросанные красные пятна резко-окрашенных препятствий сбивают его с толку. Он складывает руки рупором и что-то кричит в мою сторону. За ревом моторов ничего не слышно. Подхожу к самолету и, преодолевая сопротивление упирающегося мне в грудь воздушного потока от винтов, лезу по скользкому крылу к Борису Григорьевичу, об'ясняю значение красных пятен и расположение препятствий. Меня смущает большой ледяной порог в конце дорожки, который нам так и не удалось снести целиком. Мне кажется, что Борис Григорьевич так и не разобрался во всем этом хаосе красных пятен, хотя он и кивнул мне удовлетворенно головой.

Включенный на большой газ мотор сбрасывает меня с крыла, я скольжу по алюминию и кубарем падаю в предупредительно расступающийся подо мною талый снег.

Чухновский дает полный газ. Мы раскачиваем машину за крыло, чтобы облегчить ее движение с места. В этот момент из верхнего турельного люка высовывается красная физиономия Алексеева, — он машет руками. Подбегаю опять к самолету. Сильно сказано «подбегаю». Увязаю по пояс в снег, руками и ногами карабкаюсь по льду в снежной буре, поднимаемой пропеллерами. Не подбегаю, а подползаю к самолету. В окошко высовывается зеленое лицо Блувштейна. Он знаками об'ясняет мне, что у них нет питьевой воды. Нужно набить снегом лейку из-под бензина. Застывшими руками набиваю снегом жестяную лейку, внутренняя поверхность которой оставляет на руках темные свинцовые пятна. Сую лейку в окно, машу рукой Борису Григорьевичу. Все готово. Раскачиваем машину изо всех сил. Она медленно сползает с места. Моторы сразу все включены на полный газ, и самолет бежит по выглаженной нами дорожке; гейзеры успевшей натаять воды разлетаются во все стороны из-под лыж.

К моему ужасу, Чухновский рулит прямо на предательский порог. о котором я ему только что говорил. Сейчас он сломает лыжи! Сейчас машина потеряет скорость и либо уткнется в гряду ледяных холмов, либо сбавит газ, чтобы остановиться. Но все происходит вопреки логике. От полученного толчка в ледяной порог машина, как с трамплина, подскакивает в воздух и плавно уходит в полет.

Смотрю на часы- шестнадцать часов тридцать минут. С чувством облегчения и усталости втыкаю ноги под ремешки своих лыж и иду к кораблю. В сознании- заманчивый образ койки, в об'ятия которой я сейчас упаду.

Самолет сделал круг над нашими мачтами и пошел в направлении на зюд-ост в сторону Карла XII. На горизонте- волна густого тумана, как дымовая завеса, катящаяся в нашу сторону с севера.

У борта сталкиваюсь с озабоченным Березкиным.

— Вот когда бы я хотел, — говорит он, — чтобы мое предсказание на сегодняшний день не оправдалось.

На этот раз Владимир Александрович оказался вороной, накаркавшей нам туман. Спустя полчаса после того, как ушел в воздух Чухновский, волна тумана докатывается до нашего поля, а спустя час- дальний конец аэродрома тонет в густом молоке.

Нам ясно- Чухновский должен вернуться. Всем нам хорошо известно, что значит посадка в низком тумане. Мы с нетерпением ждем, что из-под зуммера нашего радио вырвутся писки точек и тире, предупреждающих Чухновского об опасности. Но проходит 17 минут, и черная точка самолета исчезает над далеким силуэтом острова. Мы с нетерпением ждали этого первого полета, но сейчас у нас нет радости. Слишком мало хорошего предвещает метеорологическая обстановка.

На корабле- беспокойство. По верхнему мостику в волнении прохаживаются штурманы. Журналисты хвостом стоят у двери радио-рубки, ожидая, что вот-вот придет какое-нибудь известие от Алексеева. Даже Жюдичи и Хуль, обычно не принимающие непосредственного участия в наших делах, на этот раз с беспокойством втыкают свои бинокли в горизонт.

— А ведь он мог не заметить тумана, туман надвигается сзади. Его надо предупредить! — говорит кто-то рядом.

В 16 ч. 42 мин. из-под карандаша вахтенного радиста Бакулина бегут по желтому бланку слова первой радиограммы Чухновского:

"Подходим к острову Карла. Подходим к острову Карла".

И затем в эфире снова воцаряется молчание. Наша антенна настороженно слушает, но от Чухновского нет ни звука.

В 17 час. 15 мин. в наушниках радиста опять позывные «Красина» и сбивчивые приходят слова:

"Прошли остров Эсмарка. Прошли остров Эсмарка. Идем югу. Идем югу. Внизу сплошные льды. Внизу сплошные льды".

Рука радиста не сходит с черного кругляка регулятора радиоприемника, он все время подстраивается под волну Алексеева, но не слышно ни звука.

Десятки и сотни различных мелодий и напевов несутся со всех концов Европы.

Концерты, театры, лекции и сообщения прессы — все назойливо лезет в наушники, но среди этого хаоса звуков нет ожидаемых позывных К К К. Только в 17 час. 50 мин. уши Бакулина воспринимают: "К К К, К К К, К К К".

Он сейчас же включает приемник и нервно выбивает ключом: «Красин» слушает. «Красин» слушает".

Снова выключен передатчик, и антенна настороженно слушает передачу Чухновского:

"Лагеря пока не нашли. Лагеря пока не нашли".

В 18 час. 18 мин. Чухновский сообщает о том, что поиски группы Вильери не увенчались успехом, и он поворачивает обратно.

Густой, как молоко, непроглядный туман тяжелой шапкой-невидимкой накрывает «Красина» и весь наш пловучий аэродром. Более несвоевременного тумана трудно представить. Ведь Чухновский возвращается обратно, а этот туман отрезает всякую возможность посадки. Ему не найти нас.

Нужно что-то придумать, чтобы указать Чухновскому наше местоположение.

Единственное средство- развести дымовый костер.

Пока мы возимся с подготовкой костра, наивные люди на мостике пускают в воздух сигнальные ракеты, но ракеты не оставляют за собой даже следа. Та же участь постигает и луч прожектора, над которым с упорством, достойным лучшего применения, возится электрик Леман. Прожектор сейчас равносилен свечке, зажженной в Сахаре в яркий солнечный день.

Комическим призывом звучит раздирающий душу крик сирены. Неужели кто-нибудь всерьез думает, что эту сирену можно услышать на самолете.

Единственное, на что есть надежда, — наш костер. Черный столб дыма устремляется в небо вертикально. Ведро за ведром выливаем мы масло на шипящие доски.

Меня начинает занимать совершенно посторонний вопрос: провалится сквозь льдину наш громадный костер или не провалится? Два часа спустя глубина проталины под костром- свыше полуметра, но под теплой водой лед все так же крепок и плотен.

Надежды на посадку Чухновского на нашем аэродроме не остается никакой. Едва ли рискнет он подходить к аэродрому, даже если и заметит наш костер.

У самого края аэродрома торчат на несколько десятков метров вверх такие предательские штуки, как мачты и трубы «Красина», переплетенные целой сетью проволок радиостанции.

В 19 час. 45 мин. приходит от Чухновского радио, подтверждающее эти мои пессимистические предположения:

"Не можем подойти к «Красину» вследствие тумана. Видели группу Мальмгрена. Делаем последнюю попытку найти посадку в районе Семи Островов".

Проходит полчаса томительного молчания, и из эфира раздается вопрос:

"Какая у вас видимость? Какая у вас видимость?"

В ответ пищит наше радио:

"Видимость плохая. Видимость плохая. На льду разведен костер. На льду разведен костер".

Прождав безрезультатно 10 минут подтверждения о принятии нашего ответа, радист Юдихин выстукивает сам:

"Сообщите, поняли? Сообщите, поняли?"

Ответа нет. Радист ждет еще полчаса и снова бросает в пространство вопрос:

"Отвечайте, где вы? Отвечайте, где вы?" И опять:

"Почему не отвечаете? Почему не отвечаете?"

Целый час изводяще-томительного молчания. Юдихин нервно выстукивает ключом:

"Где вы? Где вы? Где вы? Отвечайте. Отвечайте. Отвечайте. Слушаем только вас все время. Слушаем только вас все время".