Стимпанк! (сборник) - Клэр Кассандра - Страница 81

Неделя шла за неделей. Крассу донесли, что легионеры в армии ропщут: консулу, дескать, эта машина нужно только для оправдания. Он просто боится пустыни, да и парфян боится, хотя они – просто нецивилизованные оборванцы, не умеющие даже летать. Куда уж ему командовать настоящими мужчинами!

Разумеется, Красс снова ринулся в мастерскую. Ликторы шли перед ним и первыми принялись дубасить в двери.

– Сколько можно валандаться?! – вопил Красс. – Ты только того и хочешь, чтобы я проиграл!

Но взгляд отворившего ему Марка Фурия был безмятежен, как горное озеро.

– Все готово, – сообщил он. – Машина закончена. Желаешь увидеть ее?

С этими словами он широко распахнул двери и пригласил Красса со свитой войти. Красс вошел и уставился на невиданную машину, вскормленную его богатством.

История сохранила для нас описания этого первого механического оракула, который во многих деталях сильно отличался от тех, что в ходу у нынешних авгуров.

Насколько я понимаю, устройство находилось в обширном бронзовом чане круглой формы и шестнадцати футов высотой. Сбоку чана был отлит лик Дельфийского оракула, через глаза, уши и рот которого кверент[33] сообщался с сидевшими внутри девственными отроками, а те выслушивали его и выставляли шпильки на табличке, обозначая тем самым контуры заданного оракулу вопроса. Большая часть машинерии состояла из библиотеки предыдущих табличек с описаниями битв и исторических событий, составленных в ряды и перемещаемых взад и вперед по направляющим, дабы сложиться в итоговую комбинацию, – в этом, собственно, и заключался анализ, определяющий грядущие вероятности. Над верхним краем чана торчали деревянные лебедки на шарнирах, каждая с противовесом; с их помощью девственники могли перемещаться в любых направлениях внутри емкости и корректировать работу машины, а по окончании рабочего дня покидать ее. Каждый из них был привязан веревкой к своей лебедке, так что пока оракул занимался вычислениями, они скакали там внутри, будто белки.

Красс внимательно осмотрел машину, а затем – так же внимательно – физиономию изготовителя.

– Мне нужны доказательства достоверности, – заявил он.

Марк Фурий с радостью согласился. Он сказал, что Крассу надлежит приблизиться к лику оракула и пересказать ему все обстоятельства недавней стычки при Зенодотии, что близ Никефория, а также переговоров в других городах, утаив при этом их результаты, как если бы ни одно из этих событий еще не произошло. Тогда вычисления стохастикона смогут подтвердить или опровергнуть его пророческие способности. Согласившись с этим планом, Красс описал возникновение и развитие каждой из ситуаций, словно бы пребывал в нерешительности, стоит ли ему по сумме данных перейти в наступление, вступить в переговоры или же отступить.

После перечисления фактов его запрос должным образом нанесли на табличку, а затем потянули за рычаг.

Стохастикон приступил к вычислениям. Специальные решетки опустились и определили положение шпилек на табличке, передав запрос в библиотеку данных. Описания битв древности покатились по желобам и собрались в новые логические формации. Девственные отроки запрыгали по стенкам, невесомые на своих лонжах, дабы убедиться, что нигде ничего не застряло.

Раздался финальный клик, и вестал, восседавший позади рта священного лика, получил набор табличек с ответом для интерпретации.

Для каждого из заявленных случаев стохастикон выдал пророчество о том, что должно случиться. Он предсказал, что при Зенодотии Красс потеряет сотню человек, но город при этом возьмет (что вполне соответствовало реальности), и советовал ему дальше вести войска в сирийский Гиерополь, где можно будет захватить храмы и немало награбить. И верно, Крассу пришлось угрохать несколько дней на подсчет и оценку захваченного там золота. Иными словами, затейливая машина во всех случаях показала совершеннейшую точность и в предсказаниях, и в рекомендациях.

Красс был этим чрезвычайно разутешен. Он горячо поздравил изобретателя, рассыпавшись в дифирамбах его гению, и пригласил отпраздновать успех у себя в шатре.

В главном шатре рабы Красса уже накрыли легкий ужин с различными видами мяса и фруктами. Полководец с Марком Фурием возлегли на ложа, и слуги тотчас кинулись подносить им засахаренные деликатесы и мамертинское вино, пока трехногие сервировочные столики на львиных лапах, клацая, катались туда и сюда с запеченной бараниной и тушеными кроликами.

– Настала ночь, – молвил Красс. – Надо думать, парфянский царь уже увел половину своей армии на север, в Армению, так что сдерживать нас осталась лишь небольшая горстка. Завтра я хочу двинуть свои легионы им навстречу, в пустыню. Он поднял чашу, восхваляя богов. – Посему после ужина мы вернемся к тебе в мастерскую и спросим оракул, стоит ли мне выступать немедля или же остаться тут, в лагере Зевгмы. Если машина даст благоприятный ответ, мы пойдем в пустыню – все шесть тысяч человек, уверенные в своей победе.

В окружении непривычных роскошеств Марк Фурий сохранял бдительность и молчание. Он ел и пил. Красс осыпал его похвалами за технический гений, явленный не только в изобретении способа работы машины, но даже в самом ее замысле. Он был чрезвычайно впечатлен столь дерзновенным полетом мысли и интересовался, откуда что взялось. Может быть, отец его тоже служил изобретателем? (На это Марк Фурий ничего не ответил.) Наверняка тайны механизмов всегда очаровывали его, даже ребенком? Что побудило его обратить взоры на пути судеб? На все эти вопросы гость не отвечал вовсе или отвечал совсем кратко и односложно, внимательно глядя на консула.

Услышав, что нет, дар свой Марк Фурий унаследовал точно не от отца, Красс поинтересовался, кто же этот самый отец был, на что получил кратчайший ответ, что человек этот уже умер.

– В этом, – сказал в ответ Красс, – мы с тобой похожи: оба потеряли родителей в совсем юные годы… Сколь же редко мы оказываемся в силах оценить по достоинству полученные от них уроки – явленные не только в словах и речениях, но в самом примере прожитой ими жизни. Я вот, когда отца моего казнили, научился той простой мудрости, что врагов нужно уничтожать, и чем быстрее, тем лучше. Я стяжал немалые богатства, охотясь на тех, кто аплодировал, когда ему выносили приговор. Отмщение стало делом моей жизни.

Тут к нему прикатился столик, и Красс тщательно проинспектировал кролика, прежде чем отвергнуть его и отправить машину дальше. С тем же самым выражением, что и печеную дичь, он пожирал глазами своего визави.

– Почему, поведай, о, инженер, ты принес свое преславное изобретение мне, а не моим соперникам? Они моложе, и, говорят, перспективы у них лучше, хотя я успел уже посрамить обоих.

Некоторые историки считают, что тень вызова промелькнула по лицу Марка Фурия, когда он солгал:

– К тебе, консул, я пришел, ибо знал, что ты колеблешься выступать в этот поход, а я желаю славы республике.

– Тогда тебе известно и то, как важно для меня обрести славу на поле сражений и возвратиться в Рим во главе триумфальной процессии под восторженные клики народа. И ты можешь себе представить, как жажду я решительного переворота, который сметет всех моих врагов и соперников.

На это Марк Фурий ответил, что да, он легко можете себе представить снедающее политика желание учинить государственный переворот.

– Тогда тебе не покажется удивительной, – продолжал довольный Красс, – важность, которую я придаю тому, чтобы ни Помпей Великий, ни Юлий Цезарь никогда не получили в свое распоряжение машину, подобную этой. Ты понимаешь, что я должен иметь гарантии. Я должен быть единственным владельцем такого изобретения. Ни единого слова о нем не должно достичь их ушей.

С этим Марк Фурий всецело согласился.

– Завтрашний день, я надеюсь, докажет и двум этим щенкам, и самому Риму, что я – военачальник, с которым нужно считаться. Я жажду действий! О, что за великая ночь!

– Да, – подтвердил Марк Фурий, полный тайного торжества, – завтрашний день сулит нам обоим долгожданную победу.