Пьесы. Том 1 - Ануй Жан - Страница 38

Венсан. Можно выходить из себя, но вести себя прилично.

Мать. Ты прекрасно знаешь, это ее слабое место. Девочка от природы добра, но настоящая дикарка. (Внезапно входит Матиас. Он плохо выбрит, мрачен, взвинчен.) А, Матиас, добрый день!

Матиас. Где Эвридика?

Мать. Только что вышла. (Матиас уходит. Смотрит ему вслед.) Бедняга. Он без ума от нее. Прежде она была с ним так мила, а последние два-три дня просто не знаю, что с ней происходит, словно она чего-то ищет, ждет чего-то... Чего? Не знаю... (Вдалеке слышна скрипка Орфея.) Опять этот идиот пиликает на скрипке! Просто на нервы действует.

Венсан. Он ждет поезда.

Мать. Это еще не причина. Он и эти мухи... Боже, какая жара! (Звуки скрипки приближаются. Они слушают. В это время в глубине сцены, словно притягиваемая этими звуками, проходит Эвридика. Внезапно, совсем другим тоном.) Помнишь «Гран-Казино» в Остенде...

Венсан. В тот год как раз вошло в моду мексиканское танго...

Мать. Как ты был красив!

Венсан. Тогда я еще носил бакенбарды...

Мать. О, ты умел подойти к женщине... Помнишь, первый день: «Не соблаговолите ли вы, мадам, подарить мне это танго?»

Венсан. «Но, мсье, я не танцую мексиканское танго».

Мать. «Нет ничего проще, мадам, я поведу вас. Вам нужно только слушаться меня». Как это было сказано!.. А потом ты обнял меня, и тогда все вокруг смешалось: взбешенное лицо старого болвана, который меня тогда содержал, - он так и застыл на своем стуле; лицо бармена, который волочился за мной, - он был корсиканец и сказал, что убьет меня; нафабренные усы цыган, огромные лиловые ирисы и бледно-зеленые лютики, украшавшие стены... О, это было восхитительно. Тогда входила в моду английская вышив­ка... И на мне было белое вышитое платье...

Венсан. А у меня в петлице была желтая гвоздика, и из кармана выглядывал кончик платка в зеленую с коричневым клетку...

Мать. Во время танца ты так прижимал меня к себе, что платье отпечаталось у меня на теле красным узором. Старый болван заметил, устроил мне сцену, а я залепила ему пощечину и очутилась на улице без гроша. Но ты нанял экипаж с розовыми помпончиками, и мы до вечера катались вдвоем вдоль берега моря...

Венсан. О эта волнующая неопределенность первого дня! Тянешься один к другому, чувствуешь, догадываешься о чем-то и хотя совсем еще не знаешь друг друга, однако понимаешь уже, что это на всю жизнь...

Мать (вдруг совсем иным тоном). А почему мы через две недели расстались?

Венсан. Не знаю. Не помню уже.

В глубине сцены - Орфей, он перестает играть. Перед ним стоит Эвридика. Они смотрят друг на друга.

Эвридика. Это вы недавно играли?

Орфей. Да, я.

Эвридика. Как хорошо вы играете!

Орфей. Правда?

Эвридика. Как называется то, что вы играли?

Орфей. Не знаю. Я импровизирую...

Эвридика (невольно). Жаль...

Орфей (улыбаясь). Почему?

Эвридика. Сама не знаю. Мне хотелось бы, чтобы это как то называлось.

По перрону проходит молодая девушка, замечает Эвридику, окликает ее.

Молодая девушка. Эвридика! Вот ты где...

Эвридика (не отрывая взгляда от Орфея). Да.

Молодая девушка. Я только что встретила Матиаса. Он ищет тебя, милочка... (Проходит.)

Эвридика. Да. (Смотрит на Орфея). У вас светло-голубые глаза.

Орфей. Да. А вот цвет ваших глаз определить невозможно.

Эвридика. Говорят, он зависит от того, о чем я думаю.

Орфей. Сейчас они темно-зеленые, как вода на дне у прибрежных камней.

Эвридика. Говорят, так бывает, когда я очень счастлива.

Орфей. Кто говорит?

Эвридика. Люди.

Молодая девушка (снова проходит мимо и кричит с перрона). Эвридика!

Эвридика (не оборачиваясь). Да.

Молодая девушка. Не забудь про Матиаса!

Эвридика. Да. (Вдруг.) Как по-вашему, я буду из-за вас очень несчастной?

Орфей (ласково улыбаясь). По-моему, нет.

Эвридика. Я не боюсь быть такой несчастной, как сейчас. Нет. От этого больно, но, пожалуй, даже хорошо. Я боюсь быть несчастной и одинокой, когда вы меня бросите.

Орфей. Я никогда вас не брошу.

Эвридика. Вы клянетесь в этом?

Орфей. Да.

Эвридика. Клянетесь моей жизнью?

Орфей (улыбаясь). Да.

Они смотрят друг на друга.

Эвридика (вдруг тихо). Мне ужасно нравится, когда вы улыбаетесь.

Орфей. А вот вы почему-то не улыбаетесь.

Эвридика. Я никогда не улыбаюсь, если я счастлива.

Орфей. Я думал, что вы несчастны.

Эвридика. Значит, вы ничего не понимаете? Значит, вы тоже настоящий мужчина? Ай-ай-ай! В хорошенький переплет попали мы оба: стоим лицом к лицу, а за нашей спиной, совсем уже близко - все, что должно с нами произойти...

Орфей. А с нами многое должно произойти?

Эвридика (важно). Все-все. Все, Что суждено мужчине и женщине на земле, все без исключения...

Орфей. И забавное, и нежное, и страшное?

Эвридика (тихо). И постыдное и грязное тоже... Мы будем очень несчастны.

Орфей (обнимает ее). Какое счастье!

Венсан и мать, задумчиво склонившие друг к другу головы, тихо заговорили.

Венсан. О любовь, любовь! Знаешь, прекрасный мой друг, и этой земле, где все несет нам разочарование и причинят боль, где все нас губит, какое чудесное утешение дарует мысль, что нам еще остается любовь...

Мать. Мой котик...

Венсан. Все мужчины, Люсьена, лживы, непостоянны, неискренни, достойны презрения или чувственны, они болтуны, лицемеры, гордецы или трусы; все женщины вероломны, коварны, тщеславны, любопытны или развращены; мир - бездонная яма, где ползают, извиваясь на горах грязи, безобразные тюлени. Но есть в мире нечто святое и возвышенное - это союз двух существ, даже столь несовершенных и столь отвратительных!

Мать. Да, мой котик. Это Пердикан3.

Венсан (удивленный, останавливается). Вот как? Я столько раз его играл!

Мать. Помнишь? Ты играл Пердикана в тот первый вечер в Остендском «Гран-Казино». А я играла в «Безумной деве» в курзале, но была занята лишь в первом действии. И ждала тебя в твоей артистической уборной. Ты вошел еще распаленный теми прекрасными словами любви, которые только что произносил на сцене, и стал ласкать меня тут же, у себя, как Людовик Пятнадцатый...

Венсан. О, эти ночи любви, Люсьена! Союз сердец и тел. Тот миг, тот единственный миг, когда не знаешь, душа твоя трепещет или плоть...

Мать. Знаешь, мой песик, ты был чудесным любовником!

Венсан. А ты восхитительнейшей из любовниц!

Мать. Да что за глупости я говорю, ты был не просто любовник. Ты был любовником с большой буквы. Непостоянный и верный, сильный и нежный, и безумный. Ты был сама любовь. Сколько я страдала из-за тебя...

Венсан. О Люсьена, любовь нередко несет с собой обман, мучения, горе, но все-таки любишь. И стоя на краю могилы, оборачиваешься, оглядываешься назад и говоришь себе: «Я нередко страдал, порой обманывался, но я любил. Я жил, я сам, а не некое выдуманное существо, порождение моей гордыни и тоски!»

Мать (аплодирует). Браво, котик, браво!

Венсан. Это опять Мюссе?

Мать. Да, мой котик.

Орфей и Эвридика слушали их, тесно прижавшись друг к другу, будто охваченные ужасом.

Эвридика (шепотом). Заставьте их замолчать, умоляю вас, заставьте их замолчать.