Пьесы. Том 1 - Ануй Жан - Страница 34

ВАЛЕНТИНА. А моя любовь, как ты с ней поступишь? Ее ты тоже, разумеется, не желаешь знать?

ГАСТОН. В данную минуту от этой любви осталась лишь ненависть, которую я читаю в ваших глазах. Конечно, только человека, потерявшего память, способен удивить такой лик любви! Но так или иначе он меня устраивает. Я не хочу видеть иного. Я любовник, который не знает любви своей любовницы, любовник, не помнящий ни первого поцелуя, ни первых слез, любовник, который не находится в плену воспоминаний, который завтра же все забудет. А это тоже достаточно редкая удача... И я ею воспользуюсь.

ВАЛЕНТИНА. А если я буду рассказывать повсюду, что узнала этот шрам...

ГАСТОН. Я уже прикидывал и эту возможность. С точки зрения любви: думаю, что прежняя Валентина уже давно бы это сделала, а то, что вы стали благоразумнее, весьма утешительный знак... С точки зрения закона: вы моя свояченица и уверяете, что вы моя любовница... Какой суд согласится вынести столь важное решение на основании весьма подозрительной и путаной альковной мелодрамы. Кстати, кроме вас, о ней никто не заикнется.

ВАЛЕНТИНА (побледнела, стиснула зубы). Хорошо, можешь гордиться. Но не воображай, что твое поведение так уж необычно для мужчины, если отбросить в сторону шумиху вокруг этой идиотской потери памяти... Более того, уверена, что в глубине души ты кичишься своим поступком. И впрямь, как лестно для самолюбия мужчины отказать женщине, которая ждала так долго! Ну так вот, прости меня за то, что я сделаю тебе больно, но запомни... во время войны у меня были и другие любовники.

ГАСТОН (улыбаясь). Спасибо. Но мне не больно...

В конце коридора появляется МЕТРДОТЕЛЬ с ЛАКЕЕМ. По их мимике видно, что они с умыслом явились вдвоем, чтобы легче справиться с ГАСТОНОМ.

ЛАКЕЙ (с порога). Герцогиня Дюпон-Дюфор просили передать мсье, чтобы он поторопился и соблаговолил поскорее выйти в большую гостиную, потому что уважаемые семьи мсье в нетерпении.

ГАСТОН не двигается с места. Слуги уходят.

ВАЛЕНТИНА (вдруг разражаясь хохотом). Твои уважаемые семьи, Жак! Как глупо, но я не могу удержаться от смеха... Потому что об одном ты забыл: если ты откажешься остатьться у нас, тебе придется пойти к тем, добровольно или силком. Будешь спать на простынях их покойника, донашивать старые фланелевые жилеты их покойника, его старые шлепанцы, благоговейно хранящиеся на полке шкафа... Уважаемые семьи в нетерпении... Ну что же, иди, иди - ты, человек, боящийся своего прошлого, иди любуйся физиономиями этих обывателей и мужиков, иди спрашивай, какое прошлое, полное расчетов и мелкой алчности, они тебе припасли...

ГАСТОН. Во всяком случае, вас им будет трудно обогнать.

ВАЛЕНТИНА. Ты так уверен? Эти полмиллиона украденных франков, растраченных на веселые пирушки, возможно, покажутся тебе пустяками по сравнению с их историями о соседях за стеной, о шерстяных носках... Так иди же, иди, - раз ты от нас отказываешься, ты обязан показаться другим своим семьям... (Тащит его за собой.)

ГАСТОН (упирается). Не пойду.

ВАЛЕНТИНА. Вот как! Что же ты намереваешься делать?

ГАСТОН. Уехать.

ВАЛЕНТИНА. Куда?

ГАСТОН. Странный вопрос! Да куда угодно.

ВАЛЕНТИНА. Ты опять заговорил, как больной. Ведь мы, люди твердой памяти, знаем, что на вокзалах приходится выбирать направление, и дальше того пункта, до которого взят билет, не уедешь. У тебя выбор только между Блуа и Орлеаном. Будь у тебя деньги, понятно, весь мир был бы для тебя открыт! Но у тебя и гроша в кармане нет, что же ты будешь делать?

ГАСТОН. Срывать ваши планы. Пойду пешком, прямо лугами в направлении Шатодэна.

ВАЛЕНТИНА. Значит, отвернувшись от нас, ты почувствуешь себя свободным? Но для жандармов ты просто сумасшедший, убежавший из приюта. Тебя задержат.

ГАСТОН. Я буду уже далеко. Я хожу быстро.

ВАЛЕНТИНА (кричит ему в лицо). Да неужели ты думаешь, что я не подыму тревоги, если ты хотя бы переступишь порог этой комнаты! (Он вдруг подходит к окну.) Не смеши меня, окно слишком высоко, и вообще это ничего не решает... (ГАСТОН поворачивается к ней как затравленный зверь. Глядя на него, тихо.) Возможно, ты отделаешься от нас, но твои глаза по-прежнему будут выдавать твои мысли, и этого ты не отделаешься... Нет, Жак, если даже ты сейчас меня убьешь, чтобы выиграть лишний час и уйти незаметно, все равно тебя поймают. (ГАСТОН опускает голову, забивается в угол.) К тому же ты знаешь, что не только одна я тебя преследую и хочу удержать при себе. А все женщины, все мужчины... Вплоть до респектабельных покойников, которые смутно догадываются, что ты хочешь улизнуть не попрощавшись... Нельзя убежать от всех, Жак. И желаешь ли ты того или нет, придется тебе кому-то принадлежать или вернуться в приют.

ГАСТОН (глухо). Что ж, вернусь в приют.

ВАЛЕНТИНА. Не забывай, что я целый день работала белошвейкой в твоем приюте! Я, конечно, видела, как ты весьма поэтически окучиваешь салат, но видела также, как ты выносишь горшки, моешь посуду, видела, как грубо отталкивали тебя санитары, когда ты клянчил у них щепотку табаку... С нами ты разыгрываешь гордеца, разговариваешь бог знает как, издеваешься, но без нас ты просто беспомощное дитя, которое не имеет права выйти без провожатого на улицу и прячется по уборным, чтобы покурить.

ГАСТОН (выслушав ее слова, машет рукой). А теперь уходите. У меня не осталось даже грана надежды: вы сыграли свою роль.

ВАЛЕНТИНА молча уходит. ГАСТОН один, устало оглядывает комнату, останавливается перед зеркалом, долго смотрит на себя. Не отрывая глаз от своего изображения, вдруг хватает со стола какой-то предмет и изо всех сил швыряет его в зеркало, которое разбивается на куски. Он садится на кровать, обхватив голову руками. Тишина. Потом слышится тихая музыка, сначала грустная, потом мало-помалу, вопреки Гастону, вопреки всем нам, она переходит в мажор. Через некоторое время мальчик в форме ученика Итонского колледжа, отворяет дверь в переднюю, внимательно осматривается, потом плотно прикрывает дверь и на цыпочках пробирается по коридору. Открывает все попадающиеся на пути двери и оглядывает каждую комнату. Подходит к комнате Гастона, та же игра. Останавливается перед Гастоном, который, удивленный его неожиданным появлением, поднимает голову.

МАЛЬЧИК. Простите, пожалуйста, мсье. Не могли бы вы мне сказать... Я ищу то местечко.

ГАСТОН (возвращается к действительности). То местечко? Какое местечко?

МАЛЬЧИК. Местечко, где можно посидеть спокойно.

ГАСТОН (понял, глядит на мальчика, потом невольно добродушно хохочет). Поди найди его!.. Представьте себе, что я тоже в данную минуту ищу укромного местечка, где можно посидеть спокойно.

МАЛЬЧИК. Я вот думаю, у кого же тогда нам спросить?

ГАСТОН (по-прежнему смеясь). Действительно, у кого?

МАЛЬЧИК. Во всяком случае, если вы будете сидеть здесь, вряд ли вам удастся его найти. (Замечает осколки зеркала.) Ой, это вы разбили зеркало?

ГАСТОН. Да, я.

МАЛЬЧИК. Тогда понимаю, вы боитесь, что у вас будут из-за этого неприятности. Но, поверьте, лучше было бы вам сразу сказать. Вы взрослый, вам ничего за это не будет. Но, знаете ли, говорят, это приносит несчастье.

ГАСТОН. Да, говорят.

МАЛЬЧИК (направляется к двери). Пойду посмотрю, нет ли в коридоре слуги... Как только он мне покажет, тут же вернусь и объясню вам, где оно находится... (ГАСТОН глядит на него.) Где находится то местечко, которое мы оба ищем.

ГАСТОН (с улыбкой подзывает его к себе). Послушайте-ка... Ваше местечко, где можно посидеть спокойно, гораздо легче найти, чем мое. Вот оно ваше, пожалуйста, в ванной комнате.