Ищите связь... - Архипенко Владимир Кузьмич - Страница 17

Вспоминая о погибшем товарище, Сергей каждый раз утешал себя тем, что уже недалек час расплаты.

Промерзнувший на палубе, Краухов уже хотел было спуститься в кубрик, но в этот момент матросы из его группы вместе со старшим поднялись наверх.

Малыхин подошел к Краухову, молча стал рядом, вглядываясь в сумеречную даль Финского залива.

— Гляди, Серега, Толбухин маяк прямо по курсу.

Но напрасно Сергей пытался разглядеть его — на горизонте все пропадало в дымке. Но через несколько минут впереди над самой водой вспыхнула желтая звездочка — открылся Толбухин маяк. Малыхин пояснил, что до Кронштадта остался еще час с небольшим ходу.

Однако прошло еще добрых три часа, прежде чем ледокол миновал внешний рейд и уже в полной темноте пришвартовался в самом конце причала Купеческой гавани.

Тусклый свет фонаря освещал наваленные на деревянном причале ящики, бочки, бухты троса. Стоявший под фонарем высокий офицер приложил руку к козырьку, приветствуя кого-то на борту ледокола, спросил с ленцой:

— Как дотопали, Николинька?

— Как летучие голландцы, — с такой же ленцой в голосе ответили с палубы, — в гордом одиночестве. Но, кстати, льды уже не в счет, можно на Маркизовой луже летнюю навигацию открывать…

Сергей уже знал, что Маркизовой лужей офицеры называют Финский залив из-за его крайнего мелководья. Но продолжения разговора он не услышал, потому что Малыхин приказал всем забирать из кубрика свои вещи и выходить на берег.

Они сошли по трапу на пристань, поставили вместе рундуки. Малыхин подошел к стоящему возле фонаря офицеру, лихо козырнул, доложил, что команда матросов имеет назначение на линейный корабль «Император Павел I». Офицер коротко ответил, что идти надо на Пароходный завод, корабль ошвартован у заводской стенки.

Гулко топая по доскам причала, они направились к выходу в город, миновали часового и вышли на мощенную булыжником улицу. Слева ярко светились окна таможни, справа темнел берег Итальянского пруда. Обогнув пруд, команда, следуя за старшим, перешла мостик и очутилась на широкой Макаровской улице. Сергею показалось странным, отчего Малыхин ведет их не по плитчатому тротуару, а по булыжной мостовой, где ноги, обутые в жесткие матросские ботинки, скользят по мокрой округлой поверхности камня. Но когда он попытался спросить об этом, Малыхин жестко, по-начальничьи прикрикнул:

— Отставить разговоры!

Краухов с обидой глянул на товарища, но, увидев его посуровевшее настороженное лицо, понял, что обижаться не надо. В поведении Малыхина чувствовалась необычная напряженность, словно подстерегала на кронштадтских улицах неведомая опасность.

Матросы шли молча, в затылок друг другу. Сергей шагал вторым вслед за Малыхиным. По обеим сторонам улицы тянулись одноэтажные каменные дома, напоминавшие казармы. Окна безжизненно чернели, круги тусклого света под редкими фонарями ложились на мокрые каменные плиты мостовой, на глянцевитые зерна булыжника, за светлыми пятнами все пропадало в темноте.

Они уже миновали два перекрестка, а когда подошли к третьему, услышали в переулке слева цокот лошадиных копыт, который быстро нарастал и резко оборвался возле них. Малыхин остановился, и его зычная команда «смирно» приковала к месту остальных. Однако застигнутые врасплох матросы смешались, не зная, что делать — поставить ли рундуки на мостовую или же держать их в руках? Сергей быстро поставил рундук на мостовую, развернулся влево и застыл, как положено матросу по команде. Лишь после этого увидел поблескивающую в свете фонаря пароконную, крытую черным лаком коляску. На заднем сиденье сидел прямой, как палка, с торчащими усами старик. На черной его шинели виднелись широкие адмиральские погоны.

Краухову, кончавшему в Кронштадте школу электриков, не надо было объяснять, кто это. Главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала Вирена знал в лицо каждый здешний матрос.

Вирен помолчал, внимательно оглядел матросов.

— Матросики, — спросил негромко, — куда путь держите, кто старший?

— Ваше превосхо-дит-ство! — с силой гаркнул Малыхин. — Команда электриков из Гельсингфорса следует согласно предписанию на линейный корабль «Император Павел I»! Старший по команде — унтер-офицер Малыхин!

Адмирал приподнялся над сиденьем. Под его холодным взглядом Сергею сделалось не по себе.

— Ну, что ж, голубчик, Малыхин… надеюсь, ты понимаешь, что ведешь не баб на базар, а матросов?

— Так точно, ваше превосхо-дит-ство!

— А коль понимаешь, то потрудись… — адмирал замолк, еще раз оглядел матросов и неожиданно закончил по-мирному фразу: — Потрудись привести в порядок свою команду.

Он ткнул тонкой, обтянутой белой перчаткой рукой в широкую спину кучера. Кони резво взяли с места, и через минуту-другую цоканье копыт затихло вдали. Еще не понимая, что произошло, матросы расслабились, с облегчением вздохнули.

— Что за старикашка подъезжал? — спросил высокий электрик с «Рюрика». — Отставной, что ли?

— Если бы отставной! — сплевывая на мостовую, зло отозвался Малыхин. — Это собственной персоной Роберт Николаевич Вирен.

— Да ну! — поразился матрос. — Неужто тот самый?

— Вот те и ну! Конечно ж — тот!

— А ты думал — еще один такой есть? Моли теперь бога, чтоб все обошлось. А то ведь он и из дома позвонить насчет нас может. Будем надеяться, что пронесет… Обычно он на месте меру наказания определяет… И надо же нам было на него нарваться!

Махнув рукой, помрачневший Малыхин зашагал дальше, за ним потянулись и остальные. Шли молча. У Сергея не выходила из головы нежданная встреча. Наверное, не было на Балтике матроса, который не знал бы имени Вирена.

С тех пор как царь утвердил Роберта Николаевича главным командиром Кронштадтской крепости, не было у матросов большего врага, чем этот сухой, жестокий адмирал. У Вирена была своя система взаимоотношений с нижними чинами, основанная на собственной теории. Адмирал считал, что революционные настроения на флоте, которых — увы! — никак нельзя было не заметить, возникают прежде всего в силу распущенности матросов и что, истребив эту самую распущенность, можно было подорвать и сами корни революционных настроений. А потому и нужно было, с точки зрения Вирена, ужесточить дисциплину до такой степени, чтобы у матроса и времени не оставалось для «политической дури». Он требовал от офицеров, чтобы они не скупились на дисциплинарные взыскания, и сам сыпал их направо и налево. Он останавливал матросов на улицах, заставлял по часу маршировать по мостовой, а то узнавал, с какого корабля матросы, и если с миноносца, приказывал проползти по-пластунски расстояние, равное длине миноносца. Если он видел матроса с девушкой, то непременно требовал, чтобы ему были показаны казенные метки на нательной рубахе и кальсонах.

Не бывало случая, чтобы он отпустил матроса с миром. Любая встреча с Виреном на улице кончалась наказанием.

На этот раз Сергею и его спутникам попросту повезло — Вирену сейчас было не до них — всего четверть часа назад он получил известие чрезвычайной важности. Сам министр двора барон Фредерикс уведомлял его в собственноручном послании о том, что согласно монаршей воле главный командир Кронштадтского порта приглашается вместе с супругой на открытие памятника почившему в бозе родителю его императорского величества, царю-миротворцу Александру III. Открытие состоится в первопрестольной столице в середине мая. Роберт Николаевич, ошеломленный оказанной ему неслыханной честью, спешил домой, чтобы поделиться радостью с женой. Он остановил пролетку возле матросов лишь по укоренившейся привычке. Пожалуй, впервые за время службы в Кронштадте он не стал наказывать нижних чинов за то, что они встали «во фронт» вразнобой и без всякого равнения. Но мысль об этом скользнула как бы по краю сознания и исчезла. В этот вечер он попросту был не в состоянии думать ни о чем ином, кроме как о неожиданном и столь радостном для него письме Фредерикса.

Значит, помнит о нем и не забывает его государь император!