Антимиры - Вознесенский Андрей Андреевич - Страница 8

Старухи,

старухи –

стоухи,

сторуки,

мудры

по-паучьи,

сосут авторучки,

старухи в сторонке,

как мухи,

стооки,

их щеки из теми

горящи и сухи,

колдуют в «системах»,

строчат закорюки,

волнуются бестии,

спрут электрический...

О оргии девственниц!

Секс платонический!

В них чувственность ноет,

как ноги в калеке...

Старухи

сверхзнойно

рубают в рулетку!

Их общий любовник

разлегся, разбойник.

Вокруг, как хоругви,

робеют старухи.

Ах, как беззаветно

в них светятся муки!..

Свои здесь

Джульетты,

мадонны и шлюхи,

как рыжая страстна!

А та – ледяная,

а в шляпке из страуса

крутит динаму,

трепещет вульгарно,

ревнует к подруге.

Потухли вулканы,

шуруйте, старухи!..

...А с краю, моргая,

сияет бабуся:

она промотала

невесткины

бусы.

Ирена

Ирена проводит меня за кулисы.

Ирена ноздрями дрожит закуривши.

В плечах отражаются лампы, как ложки.

Он потен, Ирена.

Он дышит, как лошадь.

Здесь кремы и пудры – как кнопки от пульта.

Звезда кабаре,

современная ультро,

упарится парень (жмет туфелька, стерва!),

а дело есть дело,

и тело есть тело!

Ирена мозоль деловито потискивает...

...Притих ресторан, как капелла Сикстинская.

Тревожно.

Лакеи разносят смиренно

меню как Евангелие от Ирены:

«Богиней помад, превращений, измены,

прекрасный Ирена,

на наглых ногах, усмехаясь презренно,

сбегает с арены!

Он – зеркало времени, лжив, как сирена,

любуйтесь Иреной!

Мужчины, вы – бабы, они ж – бизнесмены,

пугайтесь Ирены?

Финал мирозданья, не снившийся Брему,

вихляет коленями...

о две параллели, назло теореме

скрещенных в Ирене!

«Ирена, ку-ку!» Кидайте же тугрики

от Сены до Рейна

под бритые икры в серебряной туфельке!

Молитесь Ирене!»

Куря за кулисой, с цветными ресницами

глядел в меня парень пустыми глазницами.

И, как микеланджеловские скрижали,

на потных ногах полотенца лежали.

* * *

Шарф мой, Париж мой,

серебряный с вишней,

ну, натворивший!

Шарф мой – Сена волосяная,

как ворсисто огней сиянье,

шарф мой Булонский, туман мой мохнатый,

фары шоферов дуют в Монако!

Что ты пронзительно шепчешь, горячий,

шарф, как транзистор, шкалою горящий?

Шарф мой, Париж мой непоправимый,

с шалой кровинкой?

Та продавщица была сероглаза,

как примеряла она первоклассно,

лаковым пальчиком с отсветом улиц

нежно артерии сонной коснулась...

В электрическом шарфе хожу,

душный город на шее ношу.

Я к стене его прикноплю,

как окно в Лонжюмо и Сен-Клу.

р дом с ним загорятся мазки

талой Москвы,

милой Москвы...

Тишины!

Тишины хочу, тишины...

Нервы, что ли, обожжены?

Тишины...

чтобы тень от сосны,

щекоча нас, перемещалась,

холодящая словно шалость,

вдоль спины, до мизинца ступни,

тишины...

звуки будто отключены.