Ахиллесово сердце - Вознесенский Андрей Андреевич - Страница 28

Ворочаются корни

Корявой пятерней.

1960

Поют негры

Мы –

тамтамы гомеричные с глазами горемычными,

клубимся, как дымы, –

мы...

Вы –

белы, как холодильники,

как марля карантинная,

безжизненно мертвы –

вы...

О чем мы поем вам, уважаемые джентльмены?

О руках ваших из воска,

как белая известка,

о, как они впечатались

между плечей печальных,

о, наших жен печальных, как их позорно жгло

– о-о!

«Н-но!» –

нас лупят, точно клячу, мы чаевые клянчим,

на рингах и на рынках у нас в глазах темно,

но,

когда ночами спим мы, мерцают наши спины,

как звездное окно.

В нас,

боксерах, гладиаторах, как в черных радиаторах

или в пруду карась,

созвездья отражаются

торжественно и жалостно –

Медведица и Марс –

в нас...

Мы – негры, мы, поэты,

в нас плещутся планеты.

Так и лежим, как мешки, полные звездами и легендами...

Когда нас бьют ногами –

пинают небосвод.

У вас под сапогами

Вселенная орет!

1961

Автопортрет

Он тощ, точно сучья. Небрит и мордаст.

Под ним третьи сутки

трещит мой матрац.

Чугунная тень по стене нависает.

И губы вполхари, дымясь, полыхают.

«Приветик, – хрипит он, – российской поэзии.

Вам дать пистолетик? А может быть, лезвие?

Вы – гений? Так будьте ж циничнее к хаосу..,

А может, покаемся?..

Послюним газетку и через минутку

свернем самокритику как самокрутку?..»

Зачем он тебя обнимает при мне?

Зачем он мое примеряет кашне?

И щурит прищур от моих папирос...

Чур меня, чур!

SOS!

1963

Баллада работы

Е. Евтушенко

Петр

Первый –

Пот

первый...

Не царский (от шубы,

от баньки с музыкой),

а радостный

грубый,

мужицкий!

От плотской забавы

гудела спина,

от плотницкой бабы,

пилы, колуна.

Аж в дуги сгибались

дубы топорищ!

Аж тцепки вонзались

в Стамбул и Париж!

А он только крякал,

упруг и упрям,

расставивши краги,

как башенный кран.

А где-то в Гааге

мужик и буян,

гуляка отпеты я,

и нос точно клубень –

Петер?!

Рубенс?

А может, не Петер?

А может,

не Рубенс?

Он жил среди петель,

рубинов и рубищ,

где в страшной пучине восстаний и путчей

песлись капуцины,

как бочки

с капустой!

Он жил, неопрятный, в расстегнутых брюках,

и брюхо

моталось

мохнатою

брюквой.

Небритый, уже сумасшедший отчасти,

он уши топорщил,

как ручки от чашки.

Дымясь волосами, как будто над чаном,

он думал.

И все это было началом,

началом, рождающим Савских и Саский...

Бьет пот –

олимпийский,

торжественный,

царский!

Бьет пот

 (чтобы стать жемчугами Вирсавии).

Бьет пот

 (чтоб сверкать сквозь фонтаны Версаля).

Бьет пот,

превращающий на века

художника – в бога, царя – в мужика!

Вас эта высокая влага кропила,

чело целовала и жгла, как крапива.