Лишние страницы (СИ) - Анна "SkolopendrA" - Страница 1

***********************************************************************************************

Лишние страницы

***********************************************************************************************

Примечания автора:

Лишние страницы из жизни… Флешбеки, и маленькие истории про героев рассказа “Дочь для монстров”.

========== Лера, 12 лет ==========

Лера видела как он приехал, как, выйдя из машины, раскрыл зонт. С неба то ли снег, то ли дождь. Грязно, слякотно, холодно. А зонт удивительно ярко, лаково блестел в свете фонаря, черным глянцевым пятном двигаясь ко входу в здание. Пять минут нужно чтобы подняться, повесить длиннополое пальто на вычурный медный крюк, снять обувь, закурить.

Лера, если верить внутренним часам, а они в такие моменты всегда сбоят, прождала целых десять минут, нервно притопывая, озираясь, прислушиваясь, а до двери в его кабинет бежала совсем уже не разбирая дороги, не слушая окликов.

От Вениамина пахло мятой, лимоном и табаком, иногда шоколадом и шоколадом этим он делился. А еще ему шло директорское кресло и строгие рубашки, и стильные пиджаки.

Лера медленно заглянула в кабинет, просунула нос в щелочку и привычно принюхалась. Закурил уже или нет?

Не закурил.

Этот вечер отпечатался. Оставил оттиск, след, пылающий и четкий. И душный куб комнаты, и стол, темной громадой выступающий из глубины помещения, и лампа, прикрытая небрежно брошенным сверху пиджаком, и… директор, его голова, высеребренная ранней сединой, запрокинутая на широкую черную спинку кожаного кресла, и тонкие бледные губы, повторяющие: нет, нет, нет, нет. Это «нет» как заклинание, застревающее не только в ушах, но и где-то в грудине. И себе самой хочется надавать пощечин, по делу ведь пришла, пожаловаться, что снова за волосы таскали и чуть не побили. А он: «нет, нет, нет», не открывая глаз, так что только губы сухие шевелятся. Сколько у него бед и проблем, сколько дел, кроме тебя Шмелева? Хватит бежать к директору со своими неприятностями. Хватит бежать к нему как к отцу.

Он не твой отец.

У тебя нет отца.

У тебя никого нет.

Дверь в кабинет закрылась медленно-медленно совсем без скрипа.

========== Алина ==========

Никто не позволит ей уйти.

Никто не позволит…

Пугаться отражения в зеркале, бледных губ, чужого заострившегося лица, пристально вглядываться в собственные пустые глаза, медленно опускать ресницы, погружаясь во тьму. Водить хрупкими пальцами по волосам кровавым глянцевым пятном, растекшимся под затылком, чувствовать как дрожь, давно поселившаяся в теле, все не покидает. Эта зараза живет в коленях, в ладонях, хороводит отбитую голову, а пальцы, пальцы жалкие, нервные, маленькие человечки выстукивают рваный ритм.

Этот гость ничем не отличался от предыдущих. Последний год она узнавала только <i>Хозяина</i>. Его злые слова и руки, его омерзительные бежевые лакированные туфли так часто оказывающиеся около лица.

Этот ничем не отличался от предыдущих. Этого она не запомнит, даже если он будет душить. Или топить. Или бить. Или резать.

Этот ничем не отличался…

Они говорили о чем-то, смеялись, спорили, повышали голос. А ей-то с этого что? Ей сидеть на полу и ублажать <i>Хозяина</i> и его гостя. Путать простые и примитивные короткие мысли, зябнуть от вездесущего январского холода, улыбаться, когда пальцы больно нажимая под подбородок, грубо вздергивают его вверх; давиться, под ладонью неумолимо тяжелой, жестко ложащейся на затылок.

— Какая ты красивая, желтоглазая девочка, — незнакомый голос сверлит уши. Нет веры добрым и участливым голосам. — Все будет хорошо, все будет замечательно.

Теплая скользкая ткань обнимает за плечи. Подкладка пиджака — бордовый атлас. Мужчина улыбается патологически искренне, курит, одним глотком опрокидывает в себя содержимое бокала, кутает ее и бережно прижимает к себе, устраивая на коленях как малого ребенка.

<i>Хозяин</i> скребет ногтями по полу, кипенно-белая рубашка стремительно алеет, алеют лакированные кленовые доски пола. <i>Хозяин</i> открывает рот, но она не слышит его слов. Она оглушена восторгом, одурманена потрясающим осознанием <i>его</i> немощности, <i>его</i> боли. Она боится пошевелиться, боится, что происходящее лишь сон, боится даже дышать, но ненависть вдруг укладывается, упорядочивается, делается яростно горячей и ясной. Так сладко согревающий пиджак падает на пол, мужчина не успевает поймать невесомое тело, соскальзывающее с его коленей, теряя всю свою невозмутимость, роняет окурок, вскакивает с места, опрокидывая кресло, а она уже давит, давит пальцами ненавистные янтарные глаза. Такие же как у неё, такие же как были у матери…

<i>Хозяин

Брат

Умри…</i>

Этот гость разительно отличался от предыдущих. Он не подарил ей пулю, он не кричал, не бил, не мучал.

— Пока я не разобрался с твоими документами, будешь жить у меня, — квартира просторная и светлая, пахнет обойным клеем и краской и её в эту новую квартиру впустили первой, как кошку на удачу, внесли на руках, как молодую невесту. — Устраивайся, Алина.