Точка возврата - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 6

Не успел Муха проснуться, как подвергся усиленным знакам внимания со стороны своих попутчиков. Робко заглядывая в глаза и потирая уши, его уговорили позавтракать. А когда на первой же станции Муха, высунувшись из окна, приобрел у разносчицы дюжину пива для своей новой свиты, ему показалось, что он вполне может брать этих хлопцев с собой в разведку — если только время от времени бить их по ушам и поить пивом.

Словом, к концу пути отношения в третьем купе шестого вагона вошли в непринужденную фазу, не предусматривающую, впрочем, панибратства. Строители, в сущности, были неплохими парнями, просто не те у них были воспитатели. Трое сезонников-заробитчан с апостольскими именами Йван, Петро и Павло, как выяснилось, жили в деревне Верхнее Си-невидное, что находится не доезжая двух станций электричкой до той самой Тухли, которая фигурировала в послании Бороды. Жизнь в глуши, нищета, заработки вдали от дома и единственная предложенная хлопцам идеология поиска врага привели их, простых лесорубов, к тому моральному одичанию, которое так вовремя приостановил бывший лейтенант Олег Мухин.

Муха представился хлопцам охранником, вохровцем, любителем побродить по горам. Но на Кавказе война, Альпы или Пиренеи не по карману, вот он и решил насладиться прелестями более доступных, но оттого не менее таинственных и романтических Карпат. Лесорубы горячо поддержали Олегов выбор.

— Да краще Карпат гор вообще нема! — сотый раз крутил рекламный ролик бывший атаман, которого звали Петро. — А какие реки! А какие озера! Нащо тебе ще путевку покупать! Поселишься у меня. А в горы пойдешь с чабанами, сейчас как раз отары на полонины гонят!

Это был недурной шанс, но тут хорошо было для начала посоветоваться с Пастухом — отпустит он Муху со своими «коллегами» чабанами в загадочное место, именуемое полониной, или будет против.

На вокзале во Львове нас встретил Борода. Вот уж действительно была борода! Всем бородам борода. От глаз, вернее, от очков и до груди. Косматая, рыжая. Сам рослый, выше любого из нас, но сутулый, грудь впалая. Рахитом в детстве болел, как заметил Док. Борода нас узнал, несмотря на то что нас было четверо вместо пятерых. Встречу сыграл хорошо, будто мы с ним сто лет знакомы. Впрочем, кроме нас, из вагона вываливались только пьяные заробитчане да какие-то вполне благополучные семейные люди. Только мы и были похожи на заядлых горных туристов.

Мы поулыбались, похлопали друг друга по спинам ровно столько, сколько требовалось, чтобы изобразить давнее знакомство, и Борода повел нас в город. Я приметил Муху на вокзальной площади, когда мы ловили машину. Он торчал поблизости в окружении каких-то помятых типов, видимо своих соседей по купе, с которыми успел побрататься. Я тут же перехватил у Бороды инициативу по отлову алчного частника и, когда местный лихач открыл дверцу, громко спросил у него:

— Куда едем, какой адрес? Борода ответил:

— На Сверчинского.

— А дом?

Борода удивился, но сказал:

— Тридцать два...

Я проорал водиле так, что Муха должен был слышать:

— Сверчинского, тридцать два!!!

По дороге Борода тоже играл неплохо, все время рассказывал какие-то дурацкие истории из своей жизни. И мы не терялись, ржали в нужных местах. Со стороны можно было подумать, что встреча доставляет обеим сторонам несказанную радость. С другой стороны — перед кем здесь было устраивать все эти трюки? Перед водилой? А не переигрывает ли наш новый знакомый? Впрочем, еще в поезде я решил во всем подыгрывать Бороде. Подыгрывать и ждать событий, которые прояснят картинку. Вот только какими будут эти события?

До Сверчинского доехали минут за двенадцать. Тридцать второй дом оказался уютной двухэтажной виллой, спрятанной в запущенном палисаднике. Борода жил в полуподвале, у него там были две комнаты и странное помещение, совмещающее кухню и сортир. Одна из его комната была жилой, другая была оборудована под художественную мастерскую. Художник. Что ж, посмотрим, на какие художества он способен.

Борода выставил на стол скромное угощение — гречневую кашу с подозрительной подливой и бутерброды, а сам удалился в свой сортир варить кофе. И угощение, и обстановка то ли отчаянно вопияли о нищете, то ли гордо молчали о бедности. Мы подкрепились, хозяин принес горячий кофе смоляной консистенции, и только тогда пошел какой-то обмен информацией.

— Кто вы такие и почему вас четверо? — спросил Борода в лоб.

— Руководство решило, что достаточно четверых. Зовут нас Семен, Дмитрий, Иван и Сергей, — я показал, кого как называть. — К людям, с которыми вы вели переписку, мы не имеем почти никакого отношения. Считайте нас своего рода инициативной группой.

Борода страшно обрадовался.

— Да? У нас тут тоже своего рода инициативная группа! Я пока доложу вам обстановку, а вечером со всеми перезнакомлю, тогда вместе и подумаем, что нам делать.

Группа? Этого не хватало. Между тем Борода докладывал:

— Меня зовут Андрей Кулик. Фамилия, как видите, нейтральная, может сойти и за русскую и за украинскую. Этим и пользуюсь. Кое-кто из моих однокурсников, я в политехе на архитектурном учился, ушел в национализм. Некоторые из них неплохие в целом ребята, просто дураки. Не понимают, во что их втягивают. Так вот, перед ними я делаю вид, что поддерживаю их идеи. Противно, конечно, но что мне остается?

— Вы сами не входите в местные организации?

— Можно на «ты», мы, видимо, ровесники.

Ровесники? Ну ты хватил! Да перед тобой, дядя, давно полтинник маячит!

— А не членом местных националистических организаций ты состоишь?

— Ну нет, это уж слишком противно... У меня отмазка — я художник, человек не от мира сего, нестроевой, пьющий. Чего с меня взять..

— Много пьешь?

— Пью? Нет, не много. Просто репутацию поддерживаю.

— Сколько человек в вашей группе?

— Пятеро. Прямо надо мной живет Лариса. Она сейчас на работе, служит в отделе кадров местного радио. Тоже поставщик информации. У нее, скажем так, много знакомых среди людей со связями.

— То есть она добывает информацию через постель? — поинтересовался прямолинейный Док.