Рискнуть и победить (Убить демократа) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 14

Звали этого человека Аарон Блюмберг.

Москвич по рождению. Израильтянин по гражданству. Экономический эксперт по профессии (так, во всяком случае, значилось в его визитной карточке). Немец по месту жительства.

Он постоянно жил в Гамбурге, в одном из старинных красно-кирпичных домов в рукавах Нордер-Эльбы, то ли слегка подкопченных бомбежками союзнической авиации в конце второй мировой войны, то ли потемневших естественным образом от времени и вечной сырости гамбургского порта.

В этом доме господину Блюмбергу принадлежала сравнительно небольшая (всего на две спальни) квартира. Однако дом был в очень дорогом районе, а кроме того, представлял собой историческую ценность (его относили к XIV веку), так что, вздумай господин Блюмберг расстаться со своей собственностью, отбоя от покупателей у него не было бы.

Но он об этом и думать не думал. Во всяком случае, фрау Гугельхейм, супруга уважаемого господина заместителя начальника линейных теплосетей, которая раз в неделю наводила порядок в его «холостяцкой берлоге», ни разу не слышала от него даже намека на такие мысли.

За все годы, которые фрау Гугельхейм занималась уборкой его квартиры (а она занималась ею с первого дня), он не разрешил ей выбросить ни единой, даже самой пустячной вещи — ни фотоальбома с чужими фотографиями, ни кушеточек и этажерочек, изобретенных врагами человечества лишь для того, чтобы на них копить пыль, ни даже единого тряпичного половичка — точно такого, какими мать фрау Гугельхейм подрабатывала на жизнь в трудные послевоенные годы. Более того, если бы господин Блюмберг не был интеллигентным человеком и имел бы привычку прямо высказывать свои желания (как некоторые, не будем показывать пальцем), он вообще запретил бы фрау Гугельхейм хотя бы даже стул переставить с места на место. При этом его ничуть не остановило бы то соображение, что под ножкой стула могло скопиться столько бактерий (фрау Гугельхейм привычно именовала их бациллами), что их хватило бы для заражения всего мира.

Но до этого, слава Пресвятой Богородице, не доходило. После уборки квартира господина Блюмберга сверкала и блестела, но все вещи в ней были точно на тех же местах, как и до уборки. И господин Блюмберг был не из тех, кто на такие мелочи не обращает внимания. Нет, не из тех. Как некоторые (не будем показывать пальцами). Уже на третий раз он выдал фрау Гугельхейм двойную оплату за качество работы и в знак особого расположения налил три четверти бокала вина со странным для немецкого уха названием portwein «Kavkaz».

При первом глотке фрау Гугельхейм едва не потеряла сознание, потом ей удалось разлепить рот и сказать, что такое экзотическое вино она хотела бы приберечь для рождественского торта. На что господин Блюмберг только рукой махнул: делайте, мол, что хотите, что с вас, немчуры, возьмешь.

Но самое поразительное было в том, что каждую среду (а уборки проходили по средам) фрау Гугельхейм вытаскивала на мусорную свалку по несколько бутылок из-под этой жидкости. И не было, увы, никаких поводов думать, что господин Блюмберг морит этой жидкостью разную пакость вроде тараканов.

Нет. Нет и еще раз нет! Он пил эту гадость сам. И после этого по утрам садился в свой автомобиль или поднимался на мансарду в свой офис.

И вид у него был вполне нормальный.

Будем откровенны: даже более нормальный, чем у супруга госпожи Гугельхейм, уважаемого господина заместителя начальника линейных теплосетей, после очередного собрания пивного клуба, членом которого состоял еще его дед.

Непостижимы дела твои, Господи! Воистину непостижимы!

У людей, увидевших господина Блюмберга впервые или мельком, складывалось не самое благоприятное впечатление о его внешности. Однако фрау Гугельхейм имела больше времени присмотреться к нему.

Да, на первый взгляд это был неказистый, плешивый еврей среднего роста, с некрасивым асимметричным лицом, с чуть искривленным, как у бывшего боксера, носом и седыми бровями. Ему можно было дать и сорок лет (когда он выходил из хорошей парикмахерской), и шестьдесят — когда количество «Кавказа» за неделю переваливало за известный предел.

Одевался он в хороших магазинах, но как-то словно бы небрежно, не придавая этому никакого значения. Любил клубные пиджаки, цветные платки вместо галстуков, мог появиться возле своего респектабельного дома в джинсах, порванных до голой коленки, — ну, тинэйджер, и все тут. Но однажды, при праздновании юбилея тепловых сетей, на которых ее супруг отслужил больше тридцати лет, фрау Гугельхейм оказалась там, где обычная жительница Гамбурга может не побывать ни разу за всю свою жизнь, — в ресторане «Четыре времени года», лучшем ресторане Европы.

И то, что она там узнала… Позже, обдумывая увиденное, она мысленно рассортировала впечатления по порядку.

Порядок был такой.

Сначала она увидела за круглым столиком бара двух очень красивых и очень дорого одетых (только не нужно спорить об этом с госпожой Гугельхейм, не нужно) дам.

Да, скажем так — дам. Это будет правильно. Именно дам, а не тех порочных и легкомысленных созданий, которых вовлекает в свои дьявольские сети ночная жизнь больших городов.

Это были две молодые женщины лет по 24-25. Обе жгучие брюнетки испанского типа.

Потом кто-то заслонил их спиной, а уже в следующее мгновение, когда все сели за столик, фрау Гугельхейм констатировала (просто констатировала, зафиксировала без всякой эмоциональной оценки), что этот третий — смугловатый, подтянутый, средних лет господин в черном смокинге и с белой хризантемой в петлице — есть не кто иной, как господин Аарон Блюмберг, ее жилец (хотя это и не совсем верно, ее работодатель — более коряво, но точнее).

И этот господин Аарон Блюмберг свободно болтает с красавицами испанками на каком-то иностранном языке, дает прикурить от тонкой золотой зажигалки, делает распоряжения официанту и вообще ведет себя, как… Как английский лорд, вот как!

И все у него получается не хуже, чем у английского лорда!

Или даже лучше.

Фрау Гугельхейм не имела объекта сравнения, не пришлось ей в жизни познакомиться с английским лордом. Но то, что манеры господина Блюмберга были не хуже манер любого родовитого отпрыска какого угодно дворянского рода, а лучше, — в этом фрау Гугельхейм могла бы присягнуть на Библии. Не нужно иметь в знакомых королевскую кузину, чтобы в таких вещах разбираться. Достаточно посмотреть, как ведут себя с человеком официанты и метрдотель. Только нужно уметь смотреть.

Фрау Гугельхейм умела.

И очень быстро сделала выводы.

Есть ситуации, в которых проявляется какое-то главное психологическое различие между мужчиной и женщиной. Увидев в толпе знакомого, мужчина обязательно заорет на всю площадь: «Эй, Мишка! Это я! Это же Мишка, Мань, не видишь, что ли?..»

Женщина поступает совершенно иным образом. Она незаметно кивает на человека, который показался ей знакомым, и спрашивает спутника: «Тебе не кажется, что он чем-то похож на твоего приятеля Мишку?»

Фрау Гугельхейм поступила еще тоньше. Она очень незаметно, быстрым взглядом показала мужу на заинтересовавшую ее троицу и небрежно спросила:

— Тебе никого не напоминает этот господин? По-моему, он похож на какого-то известного актера.

И только минут через пять, когда до ее супруга дошло наконец, что он видит перед собой в черном смокинге не известного актера, а жильца из дома по Нордер-Эльбе, фрау Гугельхейм приказала быстрым, но четким шепотом:

— Мы не видели ничего. Тебе ясно? Ничего мы не видели. Это не он.

Трудно сказать, чем она в тот момент руководствовалась, но в глубине души фрау Гугельхейм понимала, что делает правильно. И не ошиблась. Недели через три ее супруг получил должность господина начальника линейных теплосетей в обход нескольких более перспективных своих коллег. Без труда удалось выяснить, что назначение это произошло по просьбе господина Блюмберга, который в свое время оказал господину мэру кое-какие услуги и сейчас тоже оказывает содействие бурно развивающемуся городскому хозяйству.