Как стать плохим (ЛП) - Боукер Дэвид - Страница 7

— Назови-ка пять рок-н-ролльных самоубийств всех времен и народов.

— Хороший вопрос, — кивнул я, не задумываясь. — Несчастные случаи не в счет?

— Не в счет.

— Ну тогда… Пятое место — Брайан Энштайн. Четвертое — Майкл Хатченс. Третье — Иен Кертис. Второе — Ник Дрейк. Ну и первое место — Курт Кобейн.

— О как! — Каро рассмеялась. — Вот тебе еще список.

Она подошла к прилавку, взяла ручку и обрывок бумаги. Села, нацарапала несколько строки передала листок мне. На нем значилось три имени.

1. ОТЕЦ

2. УОРРЕН

3. ИИСУС

— Это еще что? — удивился я.

— Мой личный список, — пояснила Каро. — Список людей, которых ты должен ради меня убить.

Я рассмеялся. Каро сохранила серьезность.

— Ты говоришь, что любишь меня, но едва я прошу о малейшем одолжении, как сразу складываешь лапки. Что это за любовь? Вот Хитклифф пошел бы на убийство ради Кэти?

Я молчал.

— Ты серьезно? — спросил я наконец. — Ты на полном серьезе предлагаешь мне кого-то убить? Убить твоего отца?

Она уверенно кивнула, не отводя прозрачно-голубых глаз от моего лица.

— Вот уж славный киллер! — усмехнулся я, разглядывая покусанную руку. — Даже белка меня победила.

Каро словно и не слышала:

— Я сама не могу, понимаешь, у меня есть мотивы для убийства всех троих. Это ясно как день.

— А мне ясно как день, — перебил я, — что ты не понимаешь, о чем говоришь.

Она уставилась на меня так, как уставились на меня девчонки, когда мне было тринадцать. Тогда я спросил их, что чувствуешь при менструации. В молчании мы проследовали мимо дворца и присели у фонтана. Сколько я себя помню, ни разу не видел, чтобы он работал.

— Почему ты просишь об этом меня? — нарушил я тишину. — Кажется, мы оба пришил к выводу, что я славный малый.

— Поэтому-то ты идеально подходишь на эту роль. Никогда не привлекался. Кто тебя заподозрит?

— Каро, моя жизнь и так не сахар. С какой стати мне садиться в тюрьму ради тебя или кого-либо еще?

— Значит, дело не в том, что они не заслуживают смерти, — презрительно бросила моя спутница. — Ты просто боишься сесть в тюрьму.

— Именно.

— Бесхребетное поведение, не находишь?

— Дело не в трусости, — возразил я. — Дело в здравом смысле. Какой бы оборот ни приняла моя жизнь, мне претит срать и мочиться в ведро под присмотром сокамерника.

— Марк, ты ведь меня хочешь?

— Сама знаешь.

— Я бы стала твоей, — сказала Каро, прижимаясь ко мне. — Я бы стала твоей на те восемнадцать месяцев, которые я тебе должна. Ты сможешь делать со мной что угодно. Так часто, как только захочешь.

Я пристально посмотрел на нее.

— Да ты и впрямь чокнутая.

— Нет. — Она слегка покраснела. — Многие легко назвали бы пяток людей, которым желают смерти. Единственная разница в том, что у них кишка тонка это признать, а у меня нет. Мир — скверное место, Марк. Хорошие люди голодают и мрут, а плохие процветают и богатеют. Думаешь, убийство пары мерзавцев тебе карму подпортит? Не скажи. По-моему, Господь и все его ангелы запоют от радости, если какой-нибудь подонок сдохнет. Ну? Не хочешь порадовать Господа?

— Вряд ли Господа обрадует убийство Иисуса.

Каро даже не улыбнулась.

Кажется, она была разочарована. Впрочем, я тоже. Я-то надеялся, что Каро подросла со школы, научилась хоть капельку сопереживать окружающим. А она осталась той же сучкой, только сиськи отрастила.

Между нами повисла чумная завеса горечи. Мы вышли через Львиные ворота и свернули направо. У дверей своего дома Каро приникла ко мне, поцеловала в губы и пожелала счастья.

Я поехал домой на машине, с трудом продираясь сквозь пробки. На душе у меня было паршиво: как и много раз прежде, я чувствовал, что Каро — неуравновешенная, непредсказуемая девчонка и что вряд ли стоит из-за этого переживать.

Дома за чаем с вареным яйцом я почувствовал, что у меня сводит горло. Я дрожал, хотя было тепло. В ванной я изучал синяки и заметил, что глаза у меня сверкают силой, которую я в себе не чувствовал. Знакомые симптомы.

Я был одержим любовью. Несмотря на то что у Каро напрочь отсутствовали понятия о человеческой доброте (а может, именно поэтому), ни одна женщина не возбуждала меня так, как она. Только вот мне было ясно, что я ни капли не возбуждал ее. Один из тех, с кем она как-то переспала, песчинка в горсти, я не выделялся из множества других ни личными качествами, ни внешностью, ни геройством в постели. Просто мальчик из прошлого, наивный мальчик, который вошел в ее жизнь девственником и покинул ее дрожащим рогоносцем.

Мне следовало успокоиться, и я пошел к Лизе. У нас с Лизой были совершенно тупиковые отношения, поэтому я даже не упомянул о ней в разговоре с Каро. Тупик в отношениях был полностью на моей совести. Лиза, на десять лет старше меня, мать-одиночка, жила в Новом Элтхеме.

Нас свел Гарри Поттер. Лиза вполне логично рассудила, что если Дж. К. Роулинг не окажется руководителем сети детских борделей, ее книги обязательно вырастут в цене. У Лизы четырнадцатилетний сын по имени Элиот. Лиза принялась покупать у меня подписанные книги Роулинг из первого тиража, полагая, что сможет продать их с неплохой наценкой и таким образом оплатить обучение Элиота в колледже.

Узнав, что у Лизы есть сын, я заинтересовался. Стать приемным отцом мальчику, который никогда не имел дела с мужчиной, значило бы попытать себя в роли из репертуара Ника Хорнби. Такого я еще не пробовал. К сожалению, Элиот не разделял моего настроя.

Я позвонил в дверь. Открыл Элиот. Увидев меня, он брезгливо отвернулся, словно бы я был не я, а кровавая авария на дороге.

— Мать твою…

— Привет, Элиот! — Я навесил на лицо самую обаятельную улыбку — я приберегал ее как раз для таких малолетних ублюдков.

— Чего надо?

С Лизой мы встречались уже семь месяцев. За исключением случайного перемирия (оно продлилось полдня), наши отношения с Элиотом оставляли желать лучшего.

— Слушай… — Я улыбнулся еще шире. — Я знаю, у тебя в школе проблемы. К тому же ты скучаешь по родному отцу… Честное слово, я не пытаюсь его заменить. Возможно, в чем-то я тебя разочаровал. Честно говоря, я сам себя порой разочаровываю. Но, Элиот, пойми, это не значит, что мы не можем подружиться. Я просто хочу стать твоим товарищем, вот и все!

— Отвали, козел жеманный.

Умный мальчишка, ничего не скажешь. Ну какой четырнадцатилетний пацан употребит слово «жеманный»? Пока я придумывал достойный ответ, Элиот ушел. Уже лучше: обычно он захлопывал дверь у меня перед носом.

Я заглянул в щель.

— Лиза! Привет!

Через пару минут стало ясно, что Элиот не соблаговолил сообщить маме о моем приходе. Он никоим образом не собирался упрощать наши отношения.

Я зашел в дом. Малолетний гаденыш сидел в гостиной, телевизор смотрел. Сверху доносилось жужжание фена, Лиза — кстати сказать, парикмахер — укладывала волосы.

Я присел на кухне и подождал, пока она спустится. Завидев меня, Лиза улыбнулась, на щеках у нее проступили ямочки. Этакая девочка тридцати лет от роду. Каждый раз, как она улыбалась, у нее на лице проступало природное благодушие и полное отсутствие образования. Лиза с завидным упорством красилась в блондинку и укладывала длинные волосы какими-то невероятными волнами. Короче, моя подруга представляла собой типичный пример сапожника без сапог, точнее, парикмахера без нормальной прически.

— Я не слышала звонка, — извинилась она. — Тебя впустил Элиот?

Я полуутвердительно кивнул. Лиза изобразила улыбку, долженствующую означать: «Ах какая приятная новость, ты так быстро нашел с ним общий язык!» Она предпочитала игнорировать тот факт, что ее сын только порадовался бы, если бы бешеная собака отгрызла мне яйца.

Мы с Лизой собирались провести законные полтора часа в пабе. Перед уходом она спросила у сына, может ли она ему чем-нибудь помочь.

— Да, — кивнул Элиот, не отводя глаз от экрана телевизора. — Пошли к черту эту кучу дерьма.