Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 8

Сообщение о готовящемся покушении привело Мамаева в ярость. Он не удовлетворился докладом следователя, изъявил желание увидеть дело своими глазами. На напоминание прокурора о тайне следствия заявил, что речь идет о его жизни, поэтому он покорнейше просит показать ему протоколы допросов обвиняемого. Прокурор уступил его просьбе и приказал следователю принести дело, чтобы Мамаев мог просмотреть его в их присутствии.

По иронической усмешке, с которой прокурор об этом рассказывал, судья понял, что разговор велся совсем не в том тоне и не в тех выражениях. Но он не упрекнул старого товарища в нарушении Уголовно-процессуального кодекса. Прокурор и так пересидел в советниках юстиции, по армейским меркам — в подполковниках, по опыту и должности ему пора бы уже стать старшим советником юстиции. В его положении ни к чему наживать в Мамаеве влиятельного недоброжелателя. Кодекс кодексом, а жизнь жизнью.

У прокурора создалось впечатление, что самой большой неожиданностью для Мамаева была цена, за которую его заказали. Двенадцать тысяч долларов за комнату в коммуналке плюс три тысячи долларов аванса, плюс стоимость «Винтореза» и старых «Жигулей» — тысяч пять, не больше. Получается, его оценили всего в двадцатник? Где же заказчик нашел такого киллера? Да он мог объявить полтинник и даже стольник!

— Калмыков работал в реабилитационном центре при военном госпитале, — пояснил следователь.

— Как его там нашли? Кто? Почему его?

Следователь показал то место в протоколе, где он задал Калмыкову эти же вопросы. Калмыков ответил, что служил в армейской разведке, имеет навыки оперативной работы, заказчик мог узнать об этом из его личного дела в архиве Минобороны. А как на него вышли, он не знает. Он задал этот вопрос заказчику, но тот не ответил.

— У вас есть недоброжелатели? — спросил прокурор.

— Недоброжелатели — это у вас в конторе, — последовал раздраженный ответ. — А в большом бизнесе есть только враги.

— Вы не допускаете, что кто-то из ваших подчиненных, друзей или близких людей действительно нанял Калмыкова, чтобы проверить систему вашей безопасности?

— И купил ему «Винторез»? — парировал Мамаев.

— Я допрашивал доктора Перегудова из реабилитационного центра, — сказал следователь. — Он наблюдал Калмыкова больше года. Он не верит, что Калмыков готовил убийство.

— Мало ли во что он не верит! Что это за центр? Как там оказался киллер?

— Центр арендует помещение у военного госпиталя, — ответил следователь. — Калмыков попал в госпиталь после тяжелого черепно-мозгового ранения.

— Псих, значит, — заключил Мамаев. — Тогда понятно.

— Экспертиза признала его вменяемым, — возразил следователь.

— Все равно псих! Подписаться на такое дело за двадцать кусков! А если не псих, то полный мудак!

— Эта цифра оскорбила его до глубины души, — рассказывал прокурор судье Сорокину. — Да за кого его, черт возьми, держат? Сейчас все помешались на рейтингах. А дело-то проще пареной репы. За сколько можно заказать человека, такая ему и цена.

— Он назвал кого-нибудь, кто мог его заказать? — спросил судья.

— Нет. Он сказал, что совершенно точно знает, кто его заказал. Но нам не скажет. Его должны найти мы. И засадить на всю катушку. Эту блядь. Так он выразился. После этого спросил моего следака, какой у него чин. Тот ответил: юрист второго ранга — старший лейтенант. Мамаев сказал: будешь майором. Мне он ничего не пообещал, но при прощании руку пожал очень многозначительно, — закончил свой рассказ прокурор. — Скажи-ка мне, Алексей Николаевич, мы ведь можем не тащить его в суд? Он очень этого не хочет.

— Можем, конечно. Если ты не потребуешь вызвать его в качестве свидетеля.

— Не потребую. Того, что он сказал для протокола, хватит. Он хотел, чтобы его фамилия вообще не упоминалась в процессе. Этого я ему обещать не мог.

— Ну почему? — возразил Сорокин. — Если в обвинении не будет приготовления к преступлению, можно и не упоминать. Останется только хранение оружия. Но ты же на это не пойдешь?

— Не пойду, — со вздохом подтвердил прокурор. — На меня жмут. Тут же не просто заказное убийство — предотвращенное. Бдим! А по мне, я бы ограничился двести двадцать второй. Не нравится мне это дело.

— Почему?

— Увидишь этого Калмыкова — поймешь.

Начало процесса было назначено на десять утра. В половине десятого судья Сорокин стоял у окна своего кабинета на третьем этаже безликого, уныло-казарменного вида особняка, в котором размещался суд. По Новой Рязанке, кусок которой был виден в просвете между современными многоэтажными корпусами, нескончаемым потоком струились машины, размазывая «дворниками» по стеклам летящую из-под колес грязь, по тротуарам спешили прохожие, прикрываясь воротниками, шляпами и зонтами от ноябрьской небесной хляби. Время от времени то машины, то люди высеивались из потока, как бы втягивались в тихий Марксистский переулок и сворачивали к зданию суда. Суд представлялся Сорокину чем-то вроде сепаратора, отделяющего грязь от потока жизни и отправляющего ее на очистку в тюрьмы и лагеря. Мало что там очищалось. Грязь возвращалась в круговорот жизни и начинала свое движение по новому кругу.

Почти полтора миллиона заключенных в стране с населением в сто сорок пять миллионов человек. Каждый из ста — отбывающий наказание преступник.

Российским судьям безработица не грозила.

На площадку перед зданием суда вырулила красная спортивная машина. Вырулила уверенно, но без ненужной лихости. Судья Сорокин разбирался в иномарках. У него самого был старенький «Фольксваген Пассат», на котором он летом ездил на дачу. Но эту иномарку он не знал. Что-то итальянское. И очень не из дешевых.

Из машины вышли два молодых человека. Один высокий, русый, он почему-то показался судье знакомым, второй маленький, круглолицый, чернявый. Через минуту рядом припарковался темно-синий «Мерседес» не слишком новой модели. И почти тотчас японский джип «Ниссан Террано». Из «Мерседеса» вылез плотный, с залысинами, человек лет тридцати пяти, а с высокой подножки джипа спрыгнул парень помоложе, подтянутый, чуть выше среднего роста, темноволосый. И еще один, примерно того же возраста, смугловатый. Они поздоровались, как здороваются хорошо знакомые люди, но без фамильярности, а даже, пожалуй, с какой-то сдержанностью. О чем-то поговорили. Чему-то посмеялись. Потом тот, что был за рулем джипа, взглянул на часы. Старший кивнул: успеем.