Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ) - Мамаева Надежда - Страница 6

— Вассария, ты ли это?

— Да, маменька, это я.

После этого восклицания графиня Бертран подошла и обняла свою дочь. Без слов. Без единого звука, без всхлипов и надрыва. И по щекам ее в этот миг текли слезы. Великосветскости, от которой за лин несет бездушием, ни осталось и в помине. Это была мать, прижимающая к себе дитя. Такая же как и одиннадцать лет назад. По — своему любящая и переживающая.

— Ты так выросла, и копия — отец.

Она взяла лицо Вассы в ладони.

Девушка смотрела на мать и не могла сказать, что встреча оставила ее равнодушной, но и сильного душевного трепета она не испытывала. Родной и родитель хоть и созвучны, но первым и главным становится тот, кто поддерживает тебя в минуты слабости, разделяет пополам радости, и вовсе не обязательно, чтобы при этом в ваших жилах текла одна кровь. За эти годы мама не перестала быть для Вассы подарившей жизнь, но и дочернего пиетета тоже не было.

И именно в этот миг девушка поняла, что, если небо пошлет ей детей, она не пойдет той дорогой, которую выбрала мать. Лучше в бедности, но вместе, чтобы спустя годы не ощутить себя на ее месте. Когда стоишь, вглядываешься в родные черты, а та, что кровь от крови, не может откликнуться на твои чувства. Потому как дочерняя любовь давно похоронена под гнетом прожитых без материнской ласки лет.

Матушка это, кажется, тоже поняла и словно заиндевела.

— Прости. Дважды прости. За то, что оставила и за то, что сейчас ты стала разменной монетой для Алияс — Гронта, впрочем, как и его сын.

Вопрос о наследнике рода интересовал Вассу, но он был не первостепенен, а вот ее 'жених'…

— За кого меня прочат?

Мама улыбнулась.

— Узнаю хватку… характер старого ворчуна, хотя внешне вы как день и ночь. Он тоже не любил разводить политесы, а сразу задавал вопросы по существу, — и, словно решая непосильную для себя задачу, вздохнув, продолжила: — Отчим сговорился о тебе с графом Элроу. Этому почтенному герру далеко за шестьдесят, — при сих словах матушка скривилась, — но он пользуется доверием самого императора и ему благоволит главный инквизитор.

Инквизитор, значит… Инквизиция — карающий акинак …. меч Хогана, искореняющий сорняки инакомыслия. Бич всех магиков. Четвертая власть, с которой приходится считаться. Вассе подумалось: 'И как отчим сумел сговориться с одним из любимчиков инквизиторской братии?' Ибо сомнительные достоинства девушки, как?то неземная краса (по портретику, где Вассария в пятилетнем возрасте, судить о ланитах и женственном стане тяжеловато, а других изображений юной графини Бертран в природе пока не существовало), редкий ум (в том плане, что редко проявляются даже зачатки интеллекта и логического мышления — мужчины такое любят) и прочие сомнительные добродетели Васса отмела сразу. И 'сват' в лице отчима и 'женишок' ее в глаза не видели, поэтому причиной брака, по разумению Вассарии, могла быть лишь выгода. Вот только какая?'

Меж тем матушка, оглядев дщерь критическим взглядом, вынесла вердикт:

— Тебе нужно срочно привести себя в порядок и переодеться, если отчим увидит в таком виде — будет жутко недоволен.

Девушка тяжело вздохнула. Начинается… Нет, быть марионеткой в руках отчима она не собиралась, но и выражать протест, едва явившись на порог, глупо. В воле Алияс — Гронт 'дис Бертрана объявить ее марой — распутницей и запереть в монастырь, начни падчерица рьяно упрямиться его воле. 'Придется постараться сделать так, чтобы суженый сам расторг намечающуюся помолвку. Вот только как этого добиться?' — рассуждала она про себя.

После того, как Вассу начесали, затянули, зашнуровали и застегнули, она чувствовала себя этаким фарфоровым болванчиком. В куче пышных юбок. А по габаритному сходству — шевелящуюся копну сена — еще не стог, но тоже весьма внушительно — такая же большая, шуршащая и сокрушающая все вокруг. Чтобы не задеть юбкой в очередной раз миниатюрный столик, девушка решила присесть.

Впереди маячила аудиенция с отчимом, не предвещавшая ничего хорошего. В ожидании она и пребывала последние полсвечи, после того как ее всю такую 'приграфиненую' оставили служанки.

Дверь в залу резко распахнулась, принеся с собой сквозняк, от чего батистовые платочки, аккуратной стопочкой лежавшие на столике, стайкой пугливых соек разлетелись по паркету, угнездившись на полу, безо всякого уважения к труду вышивавших их шитниц.

Причиной сквозняка оказался молодой человек. Его льняные взлохмаченные волосы, собранные некогда в хвост, небрежно распахнутый сюртук и взгляд с прищуром свидетельствовали о решительном расположении мужчины, как выразились бы поэты. Вассария же, особа весьма приземленная, отметила и алкогольный душок, а точнее перегар, мел, на лацкане и след от яркой помады, коя так любима фьеррами полусвета.

Все это она разглядела, как только выпрямилась с парочкой злополучных платочков в руках, которые решила?таки поднять с полу.

Вошедший, пробежавшись по девушке взглядом, как?то снисходительно, с оттенком отчужденного пренебрежения бросил:

— Я так понимаю, Вы Вассария?

Слегка резкий тон фразы в начале к концу звучал совсем обыденно. Внешнее сходство молодого мужчины с отчимом было налицо: те же тонкие, бледные, слегка поджатые губы, прямой нос, резко очерченные скулы и высокий лоб с изогнутыми дугами бровями. Желтые холодные глаза. Взгляд прямой и гордый, надменный.

'Не иначе мой нечаянный сводный братик' — решила девушка.

— Брат, Вы ли это? Вот уж не думала, что впервые увижу вас в таком виде, после ночи в ресторации в компании вина, горячих женщин и удачной игры в карты.

Вассарии уж очень захотелось поставить на место этого высокомерного герра.

Обмен вопросами и взглядами. Так смотрят друг на друга противники перед схваткой.

Илас Бертран, единственный сын Алияс — Гронта (а столь стремительно появившийся мужчина был именно он), полклина назад узнал, что с сегодняшним вечером род Бертран объявляет о сдвоенной помолвке. Он, по наисрочнейшему требованию отца прибывший в родовой дом, — курьер его насилу нашел в одной из рестораций — ожидал услышать что угодно. Что отец или мачеха при смерти, что магики сожгли родовое поместье что… в общем, что угодно, но не то, что он становится нареченным Мариции 'дин Ренару- глупой, как пробка, и невыносимой, похуже похмелья с утра, рябой, словно стиральная доска, девицы княжеского роду. Второй же 'счастливицей' на сегодняшнем вечере должна стать его сводная сестренка — провинциалочка из тихонской глубинки.

Как он заочно подозревал, тоже недалекая и… скучно — правильная. Такими представлялись ему большинство жительниц провинций. Коих он к своим неполным двадцати четырем годам повидал немало. Обычно такие фьеррины всегда были сопровождаемы компаньонками, бдящими за вверенной им девичьей честью не хуже дозорных на крепостных стенах приграничья. Гораздо проще с куртизанками, коих в изобилии было при императорском дворе… (правда, при оном он был последний раз года два назад, на императорском балу, потом служба забросила его на клятую границу с Рираном).

Проскользил бы он еще не один год этаким неуловимым призраком из загребущих брачных уз, не вмешайся отец. И дело тут вовсе не в довольствии, коим не мог попрекнуть его батюшка, поскольку служба в императорской гвардии приносила хоть и не баснословные, но деньги. Так что обеспечить себе относительно безбедное существование Илас мог и сам. Все было гораздо сложнее и проще одновременно.

Помимо исключения из рода (на которое Илас плевать хотел), родитель мог и смерти пожелать своему непослушному дитяти, сдав его инквизиции как мракобесье отродье. И не то, чтобы молодой мужчина был магиком, нет, чернокнижным ведовством он не занимался. Но вот одна особенность его организма могла заинтересовать поборников хогановых заповедей: Илас ничем не болел. Вообще ничем. А однажды в детстве, упав на штырь, пропоровший живот насквозь, выжил. После того, как его, пятилетнего сеголетку, сняли со злополучной кованной ограды, рана затянулась в момент, а рубца и вовсе, спустя пару клинов не осталось.