Хроники Нарнии. Том 2 - Льюис Клайв Стейплз - Страница 18

Оба мгновенно обнажили свои мечи, а остальные освободили для них возвышение и наблюдали за поединком, не отрывая глаз. Поединок был вполне достоин этого. Он совсем не походил на бестолковую возню и беготню на театральной сцене, когда актеры делают вид, будто дерутся всерьез (тупыми палашами, а то и попросту деревянными подделками). Это была и не схватка на рапирах в фехтовальном зале, которая, может быть, красива со стороны, но отнюдь не для тех, кто понимает толк в деле. Шла самая настоящая битва на мечах — длинных и прямых палашах.

Должен вам сказать, что в такой борьбе самым трудным считается не дать врагу поразить ноги или ступни, потому что эти части тела не прикрыты доспехами. Когда соперник старается бить ниже туловища, надо сразу подпрыгивать, да повыше, чтобы удар пришелся под ноги. И не забывайте, что в этом у гнома было большое преимущество, потому что он был пониже ростом и легко мог достать ноги Эдмунда, а Эдмунду для подобного удара приходилось все время нагибаться.

Я уверен, что случись этот поединок на двадцать четыре часа раньше, когда дети только что очутились в Нарнии, у Эдмунда не было бы ни одного шанса выиграть. Но с тех пор, как они попали в Нарнию, ее воздух оказывал на них свое незримое воздействие. К ним исподволь, незаметно для них самих, возвращался опыт всех их битв и поединков, а руки и пальцы припоминали прежнее свое искусство. В Эдмунде уже проснулся былой король Эдмунд. Соперники вновь и вновь кружили на возвышении, наносили друг другу удары и уклонялись от них. А Сьюзен (которая никогда не училась фехтованию и потому плохо разбиралась в таких вещах) то и дело вскрикивала:

— Осторожнее! Пожалуйста, осторожнее! Не так сильно!

А потом как-то вдруг (так быстро, что никто, кроме Питера, знавшего этот прием, ничего не разглядел) меч Эдмунда сверкнул в каком-то особом повороте, и меч гнома взлетел в воздух. Трумпкин уставился на ладонь — совсем как мальчишка, из рук которого выбили биту.

— Надеюсь, дорогой мой маленький друг, я не причинил вам вреда? — спросил слегка запыхавшийся Эдмунд, возвращая свой меч в ножны.

— Я понимаю, в чем дело, — сухо ответил Трумпкин. — Вы воспользовались каким-то трюком, которому меня не учили.

— Вы совершенно правы, — вежливо сказал Питер. — Лучшего фехтовальщика в мире можно обезоружить приемом, который остался для него неизвестным. Я считаю, что справедливости ради нам следует дать Трумпкину шанс отыграться. Не хотели бы вы посостязаться с моей сестрой в стрельбе из лука? Вы знаете, что в этом искусстве никакой трюк не поможет, важно лишь мастерство.

— Ах, я вижу, что вы все изрядные шутники, — сказал гном. — Я понимаю, вы хотите еще раз посадить меня в лужу. Я уже видел сегодня утром собственными глазами, как она стреляет. Но тем не менее с удовольствием попробую.

Хотя говорил он все это ворчливым тоном, глаза его поблескивали, потому что среди соплеменников он славился как лучший стрелок.

Все пятеро вышли во двор.

— Что выберем в качестве мишени? — спросил Питер.

— Думаю, подойдет вон то яблоко на ветке, которая перевесилась через стену, — показала Сьюзен.

— Это будет просто милой забавой, девочка, — снисходительно произнес Трумпкин. — Вы имеете в виду то желтое яблоко, что висит почти посреди ворот, под аркой?

— Нет, другое, — сказала Сьюзен. — Красное, которое наверху, над зубчатой стеной.

Лицо гнома сразу стало очень серьезным.

— Отсюда оно больше похоже на вишню, чем на яблоко, — еле слышно буркнул он. Но вслух ничего не возразил.

Они начали бросать жребий — кому стрелять первым. Неожиданно все это страшно заинтересовало Трумпкина — ведь ему ни разу в жизни не доводилось видеть, как подбрасывают монетку. Ему достался первый выстрел, Сьюзен — второй. Стрелять должны были с верхней ступеньки лестницы, которая вела со двора в Зал. Отойдя в сторону, дети глядели, как гном занимал исходную позицию и натягивал лук.

— Тванг! — пропела стрела. Выстрел был отличный: яблоко закачалось от просвистевшей рядом стрелы; вниз, порхая, полетели сбитые листья.

Но вот на верхнюю ступеньку встала Сьюзен и натянула лук. Она не радовалась этим состязаниям, как Эдмунд. Сьюзен всерьез сомневалась, что сможет сбить яблоко. Кроме того, у нее было нежное сердце, и она всегда очень расстраивалась, если ей случалось одержать над кем-нибудь победу. Гнома она жалела, потому что он успел уже потерпеть одно поражение. Гном зорко следил остро поблескивающими глазками, как она оттянула тетиву чуть ли не до самого уха. И миг спустя яблоко, пронзенное стрелой Сьюзен, упало на траву с еле слышным мягким стуком. В руинах замка было так тихо, что все хорошо расслышали этот звук.

— Отличный выстрел, Сьюзен! — в один голос вскричали дети.

— Сказать по правде, не лучше, чем ваш, — Сьюзен повернулась к гному. — Мне кажется, когда стреляли вы, налетел порыв ветра.

-— Ничего подобного! — сердито возразил гном. — Не говорите мне таких вещей. Я сам вижу, что побежден честь по чести... Если, конечно, не считать того, что, когда я отводил руку, мне немножко мешала рана...

— Ах, так вы ранены! — воскликнула Люси. — Позвольте мне взглянуть!

— Это совершенно неподходящее зрелище для такой маленькой девочки... — сердито начал Трумпкин, но неожиданно рассмеялся. — Снова я попал впросак, — сказал он. — Держу пари, что вы, сударыня, столь же выдающийся хирург, как ваш брат — великий фехтовальщик, а ваша сестра — непревзойденный стрелок.

Он уселся на ступеньку, снял с себя кольчугу и рубашку, и все увидели его руки, волосатые и бугрящиеся мускулами, как у моряка. На плече у него была грубая и очень неумело сделанная повязка, которую Люси тотчас принялась разматывать. Рана оказалась очень запущенной, загноившейся, окруженной большой красной опухолью.

— Ой, бедненький Трумпкин! — воскликнула Люси. — Какой ужас!

Она осторожно капнула прямо в рану одну-единственную капельку из своей бутылочки.

— Эй, послушайте! Что вы там делаете? — спросил встревоженный Трумпкин.

Но сколько он ни крутил головой, косил глазами или двигал взад и вперед своей бородой, он не мог разглядеть, что делают с его плечом. Но зато он почувствовал, что боль внезапно стихла, а в ране защекотало. И тогда, вытянув руку изо всех сил вверх и отведя ее как можно дальше назад — будто ему хотелось почесать место на спине, до которого никак не дотянуться, — он попытался пальцами нащупать рану. И ничего не нашел! Он начал вытягивать и поворачивать руку и так, и эдак, делал разные движения, ощупывая мускулы, и кончил тем, что вскочил на ноги и крикнул:

— Великаны и можжевельник! Я здоров! Совсем! Рука как новенькая!

Затем он разразился смехом. И смеялся очень долго и громко, а отсмеявшись, сказал:

— Ну, хорошо, я показал вам образчик такой глупости, какая вообще может быть доступна гному. Надеюсь, вы на меня не в обиде? Со всем смирением прошу прощения у ваших величеств. Готов служить вам в меру скромных моих сил. Выражаю вам тысячу раз благодарность за то, что вы спасли мне жизнь, вылечили, накормили и в довершение всего научили уму-разуму...

Дети в один голос отвечали ему, что все в порядке и не стоит об этом говорить.

— А теперь, — начал Питер, — если вы в самом деле решились наконец поверить в нас...

— Поверил, поверил! — воскликнул гном.

— Тогда ясно, что нам делать. Мы должны идти к королю Каспиану.

— И чем скорее, тем лучше, — подхватил Трумпкин. — Из-за моей глупости мы и так потратили попусту целый час.

— Путь, которым вы добирались сюда, займет не меньше двух дней, — сказал Питер. — Я имею в виду — займет у нас. Мы ведь не можем идти день и ночь без отдыха, как вы, гномы. — Повернувшись к остальным, он продолжал:

— То, что Трумпкин называет Курганом Аслана, — это, конечно, Каменный Стол. Оттуда, как вы помните, можно дойти за полдня или немного быстрее до Брода Беруны.

— Мы называем это Берунский мост, — вставил Трумпкин.

— В наше время там не было моста, — сказал Питер. — А дорога отсюда вверх, до Беруны, займет целый день, а может, и больше. Мы обычно попадали оттуда в Каир-Паравель к концу второго дня, когда пора было садиться пить чай. Впрочем, обычно мы не торопились. Если же поспешить, то переход займет дня полтора...