Хроники Нарнии. Том 1 - Льюис Клайв Стейплз - Страница 77

 О-мой-отец-и-восторг-моих-очей, — начал молодой человек, произнеся эти слова таким быстрым и унылым речитативом, что сразу стало ясно — тисрок вряд ли был восторгом его очей. — Тебе предстоит жить вечно, но меня ты погубил окончательно. Если бы сегодня на рассвете, как только я узнал, что варварского корабля нет в гавани, ты дозволил мне взять быстроходные галеры, я уже нагнал бы их. Но ты меня уговорил сначала подождать и выяснить, не перешли ли они просто-напросто на более удобную стоянку. И мы потеряли впустую целый день. Они ушли. Их уже не нагнать. Эта лживая ведьма, эта...

 Далее последовали такие эпитеты в адрес королевы Сьюзен, что их совершенно невозможно воспроизвести в книге. Разумеется, этот молодой человек был принц Рабадаш, а лживой ведьмой — Сьюзен Нарнианская.

 — Успокойся, сын мой, — промолвил тисрок. — Отбытие гостей — рана, легко исцелимая в сердце здравомыслящего хозяина.

 — Но я ее хочу! — дико завопил принц. — И она должна быть моей! Она, конечно, собачья дочь, лживая, надменная и бессердечная, но я умру, если ее не получу! Из-за нее я не могу спать, пища утратила для меня вкус, и свет солнца померк у меня в глазах из-за ее красоты! Я должен завладеть этой королевой варваров!

 — Наш талантливый поэт превосходно сказал, — вступил в разговор визирь, приподнимая с ковра свое изрядно запыленное лицо, — “Чтобы загасить огонь юношеской любви, потребуется большой глоток из фонтана разума...”

 Эти слова, похоже, довели принца до белого каления.

 — Ах ты, пес! — закричал он и принялся очень метко пинать визиря в заднюю часть тела. — Ты еще смеешь цитировать мне поэтов! Целый день всякие ничтожества швыряют в меня стихами, изречениями и прочими глупостями! Я больше не могу, не могу это слушать!

 Он еще раз с силой пнул визиря. Боюсь, что при этом Аравис было нисколько не жаль своего нареченного.

 Тисрок, казалось, погрузился в какие-то свои думы, но когда его собеседники надолго затихли, он наконец обратил внимание на то, что происходит, и сказал примиряющим тоном:

 — Сын мой, воздерживайся, насколько возможно, и не пинай нашего просвещенного и престарелого визиря. Дорогой камень сохраняет свою цену, даже будучи скрыт в навозной куче, а почтенные лета и рассудительность следует уважать даже в низкой особе подданного. Поэтому постарайся вести себя сдержаннее и изложи нам свои желания и предложения.

 — Я желаю и предлагаю, о отец мой, — сказал Рабадаш, — чтобы ты незамедлительно созвал свою великую и непобедимую армию, вторгся в трижды проклятую страну Нарнию, прошел по ней огнем и мечом, присоединил ее к своей безграничной империи, казнил ее Верховного Короля и его близких родичей — всех, кроме королевы Сьюзен. Ибо она должна стать моей женой. Разумеется, после того, как получит надлежащий урок.

 — Ты должен понимать, сын мой, — сказал тисрок, — что, какие бы слова ты мне ни сказал, они не заставят меня начать открытую войну с Нарнией.

 — Не будь ты моим отцом, — сказал Рабадаш, злобно оскалив зубы, — я бы сказал, что услышал слова труса!

 — А если бы ты не был моим сыном, о вспыльчивый Рабадаш, — ответил тисрок, — то после этих слов жизнь твоя оказалась бы очень короткой, а смерть — очень долгой.

 Сказано было это так сухо и так равнодушно, что у Аравис кровь застыла в жилах.

 — Но почему, о отец мой, — продолжал после небольшой паузы принц несколько более почтительным тоном, — почему наказание Нарнии нас должно затруднять больше, чем приказ повесить ленивого раба или послать на живодерню старую клячу, которой пора пойти на корм собакам? По размеру она вчетверо меньше самой малой из твоих сатрапий. Тысяча копейщиков завоюют ее через четыре недели. Это всего лишь малозаметное пятнышко у границ твоей империи.

 — Я скажу больше. — ответил ему родитель. — Эти маленькие страны, кичащиеся своей свободой (что означает, если говорить по существу, праздность, беспорядок и бесполезность) — ненавистны и богам, и всем, кто наделен хоть некоторым благоразумием.

 — Тогда почему же мы терпим, что такая страна, как Нарния, до сих пор неподвластна твоей короне?

 — Да будет ведомо высокопросвещенному принцу, — снова подал голос великий визирь, — что до того, когда началось благодатно-бесконечное царствование его родителя, страна Нарния была покрыта льдом и снегом и вдобавок управлялась самой могущественной из колдуний.

 — Это мне очень хорошо известно, о самый говорливый из визирей, — отвечал принц. — Но мне также хорошо известно, что эта чародейка давно мертва. А лед и снег исчезли. Так что теперь Нарния восхитительно плодородна и имеет самый здоровый и целительный климат.

 — Тогда многоученому принцу должно быть известно и то, что причиной всех этих перемен были заклинания тех самых подлых особ, которые ныне именуют себя королями и королевами Нарнии.

 — У меня на этот счет несколько иное мнение, — возразил Рабадаш. — Все случилось вследствие изменения расположения звезд и прочих естественных причин.

 — Об этом пусть спорят ученые мужи, — сказал тисрок. — А я не верил и никогда не поверю, что столь великие перемены и убийство старой чародейки обошлись без всякого могущественного волшебства. Ничего другого нельзя ожидать в стране, где живут демоны в телесной форме зверей и говорят, подобно людям, где живут чудовища, которые наполовину люди, а наполовину звери. Мне сообщают, что Верховный Король Питер (да отвергнут его истинные боги) пользуется поддержкой ужасного демона, неодолимого и смертоносного, который обычно появляется в обличье огромного льва. Поэтому нападение на Нарнию — дело темное и сомнительное. А я держусь правила — никогда не протягивать руку так далеко, чтобы потом нельзя было отдернуть ее назад.

 — Счастлив благословенный Калормен, — снова приподнял лицо над ковром великий визирь. — Боги даровали ему столь осмотрительного и благоразумного правителя! Однако и неопровержимо разумный тисрок согласится, что горестно удерживать наши руки так далеко от столь лакомого кусочка, какова ныне Нарния. Превосходно сказал одаренный поэт, что... — но тут Ахошта вовремя заметил, как нетерпеливо дернул ногой принц, и замолчал.

 — Да, это очень горестно, — сказал тисрок спокойным и звучным голосом. — Каждое утро солнце светит мне тускнее и каждую ночь сон освежает меня не так, как надо, ибо я помню, что Нарния еще свободна.

 — О мой отец! — сказал Рабадаш. — А что, если я подскажу тебе способ, как протянуть руку к Нарнии и отдернуть ее совершенно невредимой, если попытка не удастся?

 — Если ты сможешь подсказать мне такой способ, о мой Рабадаш, — сказал тисрок, — то ты будешь лучшим из сыновей.

 — Тогда слушай, о мой отец! В этот самый час этой самой ночи я возьму две сотни всадников и поскачу с ними через пустыню. А ты сделаешь вид, будто я предпринял этот шаг без твоего ведома. На второе утро я буду у ворот замка Анвард, в резиденции короля Арченланда Луна. У нас с ними мирный договор, поэтому они не готовы к нападению с нашей стороны. Не успеют они опомниться, как Анвард будет мой.

 Потом через перевал над Анвардом я спускаюсь вниз, в Нарнию, и оттуда — прямо на Каир-Паравель. Я знаю, что Верховного Короля сейчас нет: когда я там гостил, он как раз готовился к войне с великанами на их северной границе. Поэтому, скорее всего, я найду ворота Каир-Паравеля открытыми и спокойно захвачу его. Обещаю тебе, что буду упражняться в благоразумии и учтивости и пролью очень мало нарнианской крови — насколько это вообще будет возможно. А после этого мне останется лишь сидеть и ждать, когда “Морская звезда” с королевой Сьюзен на борту бросит якорь у причала. Я схвачу эту заблудшую овечку, как только она ступит ножкой на сушу, брошу ее в седло и во весь опор поскачу назад в Анвард!

 — Но разве не кажется тебе весьма вероятным, о сын мой, — спросил тисрок, — что при пленении этой женщины либо тебе, либо королю Эдмунду придется проститься с жизнью?

 — С ними на корабле очень маленький отряд, — сказал Рабадаш, — и всего с десятком своих людей я обезоружу и свяжу их всех. Я буду всячески обуздывать справедливую жажду крови, так что причины для открытой войны между тобой и Верховным Королем Питером не будет.