Их было семеро… - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 8

— Я — полевой командир Иса Мадуев, — назвался он. — Я тебя знаю. Ты от меня у Чойбалши еле ушел.

— Привет, Иса! — сказал я. — Какая приятная встреча. Только ты все перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.

Но его сейчас волновало другое — и как я понял, не на шутку. Он показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.

— Эти люди — очень плохой люди. Очень, очень плохой!

— Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать? — спросил я.

— Ты слушай, что тебе говорит старший человек! Я тебе говорю: это очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!

— И уши обрезают — тоже они? И животы вспарывают? И головы отрубают? И кожу сдирают? Иса помрачнел.

— Это — гнэв моего народа, — хмуро объяснил он. — Нэт плотины его сдержать. И люди — совсем другой люди! Мы следили за ними восемь дней. Фотографии делал, скрытно, телевиком. На камеру снимали, тоже скрытно, издалека. Не веришь мне? Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!

Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил содержимое хурджума, на который показал Иса. В нем действительно было три фотоаппарата с полуметровыми телеобъективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с десяток непроявленных пленок и штук двадцать крупных снимков. Я перебрал снимки, и мне едва плохо не стало — на каждом из них, где отчетливо, а где не слишком, но было одно и то же: эти медики во главе со своим капитаном колдуют над трупами, лица прикрыты марлевыми полумасками, на руках хирургические перчатки, а в пальцах — то скальпель, то что-то вроде ножниц, то пила вроде маленькой ножовки. На двух снимках было отчетливо видно какое-то приспособление, похожее на аппарат переливания крови, — насмотрелся я на такие с год назад, когда валялся в госпитале после ранения.

Подошел Док, молча просмотрел снимки. Потом мы кое-как разобрались в кнопках на камере, отмотали назад пленку и дали запись на встроенный монитор. Тут я уже просто смотреть не мог. Силой заставлял себя не отрывать взгляда. Там было то же самое, что на снимках, только в цвете. Док вполголоса комментировал:

— Удаление роговицы глаза… Изъятие желез… Полное обескровливание трупа…

— А кровь-то зачем? — взревел я. — Роговицы — понимаю, почки — понимаю. Но — кровь?!

— Кровь мертвого человека в течение шести часов пригодна для переливания, — объяснил Док и выключил камеру. — Значит, так все оно и есть. У меня приятель работает в спецлаборатории экспертом. Вместе в академии учились. В этой лаборатории занимаются опознанием трупов. Еще с полгода назад он рассказывал: начали время от времени поступать трупы с профессионально удаленными роговицами глаз, железами, полностью обескровленные. Ясно: кто-то охотится за человеческими тканями. Думали — они, — кивнул он на боевиков. — Оказывается — нет, не они. Что же это такое, Сережа?!

— Зачем вы за ними следили? — спросил я у Исы. — Что вы хотели сделать со снимками и пленкой?

— Мы хотели передать все людям из ОБСЕ. Вместе с ними. Устроить большая пресс-конференция. Мы хотели сказать всему миру: не чеченцы — звер, а русские — хуже звер. Если ты честный человек, капитан, сделай так. Скажи всем. Такой не должен быть. Никогда. Ваш Бог говорит: так нельзя. Аллах говорит, так нельзя. Сделаешь?

Я лишь пожал плечами.

— Иншалла, — сказал я, имея в виду не высокое звучание этих слов: «На то будет воля Аллаха», а вполне бытовое: «Как получится».

— Аллах акбар! — ответил мне полевой командир Иса.

Мы с Доком выгребли из хурджума все пленки и снимки. Кассету из видеокамеры вытащить не получилось, пришлось брать кассету вместе с камерой. На обратном пути Док приостановился и открыл крышки всех пяти термостатов. Я даже заглядывать в них не стал, только махнул рукой:

— Закрой!

— Бесполезно. Терморежим уже нарушен, ткани непригодны к употреблению.

И просто захлопнул крышки, не защелкивая.

Мы подошли к капитану Труханову и выложили перед ним фотографии.

— Это и есть твое сверхсекретное задание? — спросил я.

Он не ответил.

— От кого ты его получил? Он продолжал молчать.

— Ладно, — сказал я. — Когда вы обнаружили засаду?

— Около полудня.

— И сразу связались по рации со штабом?

— Да. Они обещали срочно прислать помощь.

— Кто именно?

— Этого я сказать не могу.

— Тогда я скажу. Генерал-майор Жеребцов.

— Откуда вы знаете?

— От верблюда. В двенадцать десять мою группу подняли по тревоге, доставили на ближайший к этому месту блокпост, дали БТР и под завязку — мин и гранат. Приказ был: уничтожить бандформирование в этом ущелье, засыпать минами.

— Но он же знал, что мы здесь!

— Поздравляю, начинаешь соображать. Когда мы стреножили Ису и его джигитов и нашли вас, я сообщил об этом по рации в штаб, потребовал срочно транспорт и солдат, чтобы доставить всех к нам. Вместо них через час прикатил сам генерал и потребовал, чтобы я выполнил ранее полученный приказ.

— Но он же знал, что мы здесь! — с отчаянием повторил этот трюханый капитан.

— Старый ты выродок! — проговорил я. — Как же у тебя рука поднялась на такое?

— Приказ есть приказ. Приказы не обсуждают, а выполняют.

— Вот ты и выполнил. Но что-то я сомневаюсь, что тебе дадут Звезду Героя.

— Что вы собираетесь сделать?

— То, что и собирался. Доставить всех вас в штаб. Только не к Жеребцову, а в штаб армии. Пусть они и думают, что теперь с вами делать. Сейчас мы выведем вас наверх…

Я не успел договорить. Послышался приглушенный хлопок, и над Ак-Су повисла красная ракета. И тут же — еще две, подряд. Это был даже не форс-мажор, а что-то еще серьезнее. Спускались мы минут пятнадцать, а тут взлетели на гребень минуты за три, не больше. И вовремя.

— Пастух! — истошно завопил Артист из-под БТРа и отчаянно замахал рукой. И только мы успели втиснуться между гусеницами, как со стороны солнца на нас спикировал вертолет и по броне прогрохотали пули крупнокалиберного пулемета.

Вертолет заложил вираж и пошел на второй боевой заход. Пока пулеметная очередь буравила камни и дувал овчарни, я высунулся на полсекунды и увидел, как в открытом люке вертолета к пулеметной турели припал генерал-майор Жеребцов и поливает на все деньги, при этом, возможно, что-то крича.

— Как они могли так быстро обернуться? — удивился я.

— Наверное, рация у них была, — предположил Боцман. — Отошли километра на два и вызвали вертолет.

«Вертушка» уже делала третий заход. На наше счастье, вертолет был легкий, транспортный, без пушек и ракет, а то все мы давно уже плавали бы в небе вместе с обломками БТРа. Не целиком, конечно, плавали, а частями. Третий заход мы спокойно пересидели под укрытием бронированной туши БТРа, а на четвертый Трубач выдвинулся из-за боковины, вскинул свой «кольт-коммандер» и выстрелил три раза подряд по этой злобной, ревущей двигателем и плюющейся трассирующими очередями стрекозе. И вроде попал. Или мне показалось?

— Фонарь я ему высадил, — сообщил Трубач, усовываясь под бронетранспортер и вкладывая в барабан новые патроны вместо истраченных. — Упреждение слишком большое взял. Сейчас будет нормалек.

И он занял выжидательную позицию.

Но пятого захода не последовало. То ли Трубач действительно разбил смотровой фонарь, то ли Жеребцов понял, что пулеметом нас из-под БТРа не выковырнешь. Вертолет заложил обратный вираж и ушел к западу, растаял в лучах склоняющегося к закату солнца.

Я кубарем выкатился из-под БТРа.

— Ребята, ходу! Сейчас здесь будут «Черные акулы». Заводи БТР! — крикнул я Тимохе, который у нас был самым большим спецом по всему, что двигалось, — от мотоцикла до танка. Вторым таким после него умельцем был Боцман.

— На БТРе не уйдем, — возразил Тимоха. — Мишень. С первого же захода возьмут. Все в «ровер»! — скомандовал он.