Их было семеро… - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 66

— Ты же сказал, что это не в правилах Управления, — напомнил Голубков. — Одни разрабатывают операцию, другие выполняют. Разделение труда.

— Все так, — согласился Нифонтов. — Но я и другое тебе сказал: происходит что-то совершенно необычное. И оно связано с операцией. Не знаю что. Могу судить только по поведению шефа. На него, похоже, очень сильно давят. И вот что еще, Константин Дмитриевич. Есть у меня ощущение, что к операции подключены еще какие-то наши люди. Поскольку в известность о них мы не поставлены, то и реагировать на них ты никак не должен. Кто бы они ни были. И что бы ни делали. Тебя это не касается.

— Как ты о них узнал? Нифонтов усмехнулся:

— Как становятся известными самые страшные государственные тайны? Совершенно случайно. В буфете двое разговаривали о том, какая может быть погода на Кипре.

— Кто они?

— Я, конечно, любознательный человек. Но не настолько. Я даже не оглянулся на них. Все, Константин Дмитриевич, — подвел итог Нифонтов. — Счастливо отдохнуть!..

С таким напутствием Голубков и улетел в Ларнаку ближайшим ночным рейсом. Но в тот момент, когда он получал в бухгалтерии билет и подотчетные доллары на расходы, произошел небольшой эпизод, на который сам Голубков специально внимания как бы не обратил, но въедливая его память зафиксировала с фотографической точностью. Расписавшись за командировочные, он сунул их в карман, не пересчитывая, но на билет взглянул, чтобы уточнить час вылета. И с удивлением обнаружил, что держит не один билет, а целых два, что рейс на верхнем билете обозначен не ночной, а дневной. Перевел взгляд на число и еще больше удивился: билет был на завтра. Он перелистнул корешки, взглянул на нижний, увидел фамилию и понял: это тоже был не его билет. Хоть и до Ларнаки.

— Ой, я все перепутала, — спохватилась бухгалтерша. — Вот ваш билет, а это не ваши.

Стало быть, «не ваших» билетов два. На завтра. На дневной рейс. На фамилии Курков и Веригин. Так эти фамилии и отпечатались в памяти. Кто эти люди — Голубков понятия не имел, никогда с ними не сталкивался. И даже не узнал бы об их существовании, если бы не бухгалтерия. Великое это учреждение — российская бухгалтерия. Совершенно уникальное по своим информационным возможностям. Вот куда надо агентов внедрять, а не в высшее руководство. Да еще, пожалуй, в буфет.

То, что командировка этих двоих в Ларнаку была связана с делом Назарова, не вызвало у Голубкова и тени сомнений. Таких случайностей в природе просто не существует. И это подтверждало наблюдение Нифонтова: «Происходит что-то совершенно необычное».

Ощущение необычности и серьезности происходящих событий многократно усилилось у Голубкова после первых же слов, которыми он обменялся с Сергеем Пастуховым, приехав прямо с самолета в его номер в «Трех оливах».

Пастухов был насторожен, почти враждебен. На вопрос Голубкова «Как дела?» ответил кратко, не вдаваясь ни в какие подробности:

— Нормально.

— Когда планируешь начать операцию? — спросил Голубков.

— Точную дату скажу завтра утром.

— Почему завтра утром?

— Потому что сегодня вечером я встречаюсь с Назаровым.

— Вот как? — удивился Голубков. — Зачем?

— Я не обязан посвящать вас в подробности. Вы сами сказали, что мы должны сделать дело, а как — это наши проблемы.

— Ты мне не доверяешь?

— А я могу вам доверять? Голубков пожал плечами:

— Это тебе решать.

— Я и пытаюсь решить… Скажите, Константин Дмитриевич, когда вы первый раз прилетели ко мне в Затопило, Волков об этом знал?

— Нет.

— Почему вы ему не сказали?

— А что я мог сказать? Я и сам не знал, получится что-нибудь или нет. Да и вдруг ты уже не в Затопине, а куда-то еще перебрался?

— Когда вы вернулись и сказали, что мы подпишемся на его дело, если выкупят Тимоху, как он отреагировал?

— Сказал, что об этом и речи быть не может.

— А когда он узнал, что Тимохе известно о программе «Помоги другу» и он может о ней рассказать, что он ответил? Только точно.

— Сейчас вспомню. С минуту молчал. Потом спросил, что я знаю об этой программе. Я ответил: ничего. Он еще помолчал, потом попросил меня зайти через полчаса. А сам спустился в информационный отдел, я видел. Минут через сорок он меня вызвал. Сказал, что ты и твоя команда — идеальные кандидатуры для этого дела. А лейтенант Варпаховский блестящий офицер и заслуживает, чтобы его выкупили из плена. При условии, что факт выкупа останется в полнейшей тайне.

— Кто занимался выкупом?

— Не знаю. Его кадры. Мне только сообщили, когда его привезут. А потом я привез Варпаховского к тебе.

— Говорил ли Волков, сколько моих людей должно быть задействовано в операции?

— Он сказал: все шестеро. Я спросил: не много ли? Он повторил: все шестеро. И приказал отправить вас на Кипр как можно быстрей. Вот, собственно, и все.

— Могла операция дублироваться?

— Теоретически — да. Но я об этом ничего не знаю. И Нифонтов тоже… Прояснило это для тебя ситуацию?

Пастухов кивнул.

— Кое в чем. — И попрощался: — До завтра. Я буду ждать вас в восемь утра в порту, у первого прогулочного причала.

Наутро они встретились возле припортового кафенеса, Пастухов подтвердил, что к операции все готово и она начнется через два дня.

.— В Нови Дворе мы будем с грузом примерно через пять или шесть суток, — добавил он. — Можете сообщить об этом в центр.

Голубков кивнул: сообщу. От предложения выпить по чашке кофе Пастухов отказался, сославшись на срочные дела. Голубков не настаивал: дела есть дела.

Из уличного автомата он набрал номер Москвы и передал диспетчеру информацию, полученную от Пастухова. А часа через полтора, оказавшись — ну совершенно случайно — на набережной в районе «Трех олив», сразу понял, какие такие срочные дела заставили Пастухова отказаться от удовольствия посидеть и поболтать за чашечкой настоящего, сваренного по старинному рецепту кипрского кофе: возле пансионата, заняв собой всю узкую улочку, красовался огромный серебристый «ситроен», какие-то люди суетились вокруг него, в фургон грузили ковры из виллы Назарова, а два маляра на стремянках разрисовывали просторные борта супергрузовика.

Через час Пастух и трое его ребят влезли в высокую кабину, и «ситроен» двинулся к верхней дороге.

В Ларнаке, как и в современной Москве, проблем с такси не существовало, Голубкову не составило никакого труда проследить путь «ситроена» до парома Ларнака — Стамбул.

И теперь, вернувшись на набережную, он прихлебывал пиво из запотевшей банки, курил туго набитый, как патрон охотничьего ружья, московский «Космос» и пытался понять, что все это могло бы значить.

Несомненно: Пастухов начал операцию на два дня раньше им самим же названного срока. И сделал это намеренно. Значит, не доверяет. Голубкову? Или Управлению? Впрочем, Голубков и был для него Управлением. Да, не доверяет. Почему?

Второй вопрос. Ковры. Голубков вел наблюдение за «ситроеном» издалека, метров с трехсот, но ему сразу стало ясно, что вынос из виллы ковров, в которые были завернуты или могли быть завернуты люди, это туфтяра чистой воды. Кого угодно это могло обмануть, но только не Голубкова. Нелепо было даже предполагать, что в одном из ковров находится сам Назаров. На глазах у всей его охраны? Даже с помощью охраны? Бред собачий. Если не… Если охрана не была в курсе. И если это не похищение, а инсценировка похищения. Но для чего она могла понадобиться?

Если в коврах не Назаров и его люди — кто? Или вообще никого? Очень все это было похоже на представление, рассчитанное на какого-то стороннего наблюдателя. Но кто мог за ними следить? Кроме самого Голубкова? Может, на него и рассчитано.

Выбор маршрута. Паром до Стамбула, а оттуда — другого пути нет — через Болгарию, Румынию и Польшу до Нови Двора. Тоже загадка. Отвлекающий маневр? Отвлекающий кого и от чего? Или им нужно было для чего-то выиграть время? Для чего?

В кабине «строена» не было Олега Мухина и Злотникова — Артиста. Где они? Какая роль для них предназначена?