Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - Ганфштенгль Эрнст - Страница 33

Я был остро разочарован тем, как повернулись события, и принял для себя решение посвятить себя собственным интересам. Представлялось бессмысленным продолжать связывать себя с этой дискредитировавшей себя группой политических авантюристов, и я понимал, что лишь некоторое фундаментальное расширение гитлеровских взглядов поддержит мою веру в его будущее. Его личные привычки не изменились. В конце лета 1925 года он приобрел, я думаю, с помощью Бехштайнов, виллу в Берхтесгадене – «Хаус Вахенфельд», которая с последующими перестройками, сделанными за счет государства, оставалась его частной резиденцией. Именно там он устроил фрау Раубаль экономкой вместе с ее дочерью Гели. Но до сих пор и в периоды, когда он бывал в Мюнхене, его обычно можно было найти в своем внутреннем кругу в кафе «Гек» на Галериштрассе, которое стало его столом для завсегдатаев после отбытия из Ландсберга. В хорошую погоду они чаще всего встречались в Хофгартене.

Я нередко присоединялся к ним в последней попытке избавить его от пагубного влияния его вульгарного окружения. Правда, там было два или три исключения. Карл Антон Райхель, эксперт в области художеств, был человеком с некоторым образованием, а другого приверженца звали Папаша Бернард Штемпфль (он в свое время был редактором небольшой антисемитской газеты, называвшейся «Мисбахер анцайгер», и помогал в корректуре «Майн кампф»). Помимо этих двух, большинство народу у этого стола для завсегдатаев были из тех, кто утратил свое место после войны и вел ненадежное существование, занимаясь страхованием жизни и подобными вещами.

Удастся ли поговорить с ним и как долго, зависело от его настроения или силы его компании. Оставшиеся верными ему провинциальные тупицы возражали против моего присутствия, как, впрочем, они это делали по отношению к любому, кто, как они опасались, мог оказать на Гитлера какое-то влияние и оторвать его от них. Я старался заинтересовать его на какое-то время идеей выучить английский язык. Я полагал, что, если б он мог читать британские или американские газеты сам, он бы в конце концов сообразил, что за пределами существует и функционирует иной мир. «Дайте мне время во второй половине дня два раза в неделю, господин Гитлер, – говорил я ему, – и через три-четыре месяца вы будете знать все, что надо для того, чтобы начать». Эта идея ему и нравилась, и вызывала подозрение одновременно, но он так и не решился на это. Как и у большинства невежественных людей, у него был комплекс уверенности, что он не нуждается в учебе чему-либо.

Я пробовал дать ему понять, что существует не один, а несколько взглядов на проблему, и проиллюстрировать это, описывая рабочие привычки таких художников-классиков, как Альбрехт Дюрер и Вермеер. Они обычно ставили позади себя зеркало, чтобы время от времени можно было оглянуться и увидеть всю картину в отражении, проверяя на плоскости детали того, что они пытались нарисовать.

– Надо смотреть на проблему под несколькими углами, – говорил я ему. – Невозможно обрести мировоззрение, пока не увидишь мир. Почему бы вам не воспользоваться этим затишьем и не поехать за границу? Вы бы обрели совершенно новый взгляд на проблемы Германии.

– Ради бога, Ганфштенгль, где мне взять время на это?

– Вы забываете, господин Гитлер, что мир становится меньше с каждым днем. Три-четыре месяца или полгода, в крайнем случае, и вы сможете увидеть Америку, Японию, Индию, и даже если вы проведете последние несколько недель во Франции или в Англии, вы получите представление, сколь малую часть земного шара занимает Европа – не говоря уже о Германии. Увидеть Германию извне – это будет для вас открытием.

– У вас это выглядит слишком просто, – ответил он. – А что будет с движением, если я так сделаю? Все развалилось на куски, когда я был в заключении, и все надо строить заново.

– Может быть, это и так, – сказал я, – но вы же не завтра поедете. Кроме этого, не забывайте, что вы свободно могли провести еще пару лет в Ландсберге, и вам следует рассматривать этот период как подарок судьбы. Ничего особо пока не может произойти. Германия от вас не убежит, а вы вернетесь домой, полные новых планов на будущее.

– Что за любопытные у вас идеи! – ответил он слегка раздраженно. – Как вы думаете, где я провел войну? В конце концов, она велась за границами Германии, мне не надо вам это объяснять, и я провел месяцы, годы солдатом в Бельгии и Франции.

Я чуть не открыл рот от удивления.

– Но, господин Гитлер, нельзя же, наверное, оценивать страну глазами солдата. У вас в руках была винтовка, а жители страны либо ползали перед вами, либо относились к вам с презрением. Вы никогда не увидите ее истинного лица и не сможете сформировать какого-либо суждения о ней. Вам надо встречаться с ними на равных во времена мира, чтобы узнать их истинные качества.

– Я вам заявляю, что знаю их, – продолжал он. – Я часто видел французских женщин, выходивших из своих домов поздно утром в грязных фартуках и шлепанцах за ежедневными покупками хлеба и овощей, шатаясь без дела неумытыми. Они остались такими же. Что, вы считаете, я могу узнать от них? И почему я должен стараться выучить чей-то еще язык? Я слишком стар, и у меня нет ни интереса, ни времени. Кроме того, немецкий – мой родной язык, и его для меня вполне достаточно. В конце концов, ваши британские друзья тоже отказываются говорить на каком-либо другом языке.

Однако эмбрион идеи был заложен, и он, очевидно, думал об этом, хотя бы потому, что продолжал находить новые возражения. Я старался вернуться к теме при каждом удобном случае. Нет, он не может путешествовать под своим истинным именем. Но, говорил я ему, у меня есть друзья в крупных германских судоходных компаниях, и вполне возможно организовать для него путешествие инкогнито. Я даже предложил поехать вместе с ним, но меня обвинили, что я действую как турагент, когда я рассказывал ему о пленительных контрастах в Соединенных Штатах, огромных расстояниях Тихого океана и соблазнах Дальнего Востока, который так хорошо запомнился моему отцу.

Говоря о Японии, я подумал, что добился успеха, потому что он погрузился в лирику в отношении этой нации воинов с ее священными традициями, настоящего союзника Германии и тому подобную хаустхоферовскую чепуху. Мне бы следовало прикусить язык, но не смог удержаться и не выдвинуть контраргументы о том, что Германия и Япония – смертельные враги в области мировой торговли, причем Япония сбивает нам цены, где бы мы ни столкнулись, и подделывает немецкие торговые марки, ведя нечестную конкуренцию, не говоря уже о политических опасностях враждебной Америки.

– Это типичный образец вашего буржуазного менталитета, – резко оборвал меня Гитлер. – Вас с вашими семейными связями и друзьями. Вы обо всем мыслите категориями торговли. Вы забываете, что это – лишь материальная сторона вещей, и она может быть изменена одним махом на основе договоров. Самое важное – в том, что мы обязаны идентично мыслить категориями политики и мировоззрения. Мы, немцы, научились мыслить военными категориями, и именно отражение наших собственных идей в Японии мы находим столь привлекательным. Кроме того, какую роль может сыграть Америка? Стоит только взорвать Панамский канал, и они со своим военно-морским флотом не смогут оказать давление ни туда ни сюда.

– Ладно, а если проплыть через Панамский канал, пока он еще существует? – прервал я его, надеясь исправить свой промах.

Даже Гитлер покорно улыбнулся, но мы ни до чего не договорились. Во время моих следующих двух-трех визитов в кафе я не смог ввернуть ни словечка. Снова ситуацией овладели местные политики, и то и дело приходили и уходили политические знакомые, обсуждавшие дела в баварском ландтаге, ситуацию в Северной Германии, статьи в «Беобахтер», проблемы расширения иллюстрированного еженедельного издания и бесконечные личные склоки, на которых Гитлер преуспевал. Когда я застал его одного, он сменил свою позицию. «Имейте в виду, я был совсем не прочь сделать это, – соглашался он. – Но я просто не могу отсутствовать такое долгое время. Я был бы, правда, согласен провести неделю-две в Англии». Ладно, подумал я, это все же лучше, чем ничего. Это только часть мировой проблемы, но он, по крайней мере, увидит что-то еще. Поэтому я старался разжечь его энтузиазм, рассказывая о Виндзорском замке и Национальной галерее и зданиях парламента… Гитлер увлекся и стал делать по памяти набросок Вестминстерского дворца на обратной стороне меню. Это было вроде салонного трюка, который он мог провести в один момент, и рисунок был идеально точен. Это был не более чем архитектурный профиль, но все детали и пропорции были точны, и, вероятно, он носил их в памяти после прочтения старых копий энциклопедий Спеймера или Майера, которые я часто замечал в его квартире.