Двойной капкан - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 13

— То есть, как забыли?! — поразился Голубков.

— Да очень просто. Ты никогда не обращал внимания, как в канцеляриях и бухгалтериях теряют бумаги? Упал листок между столами и лежит ребром. На одном столе нет, на другом тоже нет, а между столами сверху не виден. А под стол заглянуть — это же нагибаться нужно! Так и с Пилигримом вышло. Когда взялись трясти КГБ, до того ли было, чтобы лазить под столами в поисках потерянного листка! В «конторе» только после нашего запроса узнали, что Пилигрим числится за отделом 12-С. Начальник отдела хлопал себя по ляжкам с лампасами, как гусь, который хочет взлететь. И повторял только одну фразу из трех слов. Не буду цитировать. А потом спросил: «Что же теперь с ним делать?»

— А что с ним делать? — хмуро переспросил Голубков. — Выдать его к чертовой матери Интерполу, и пусть они сами разбираются, где и за что его осудить: в Израиле, в Италии или в Лондоне. Это будут уже не наши проблемы.

— Ошибаешься. Не можем мы его выдать. Придется же объяснять, как он оказался в Москве.

— У нас есть на кого валить. Кагэбэшные дела. Тем более что так оно и есть.

— А как ты объяснишь, почему мы укрывали его целых семь лет? Не КГБ укрывало, а ФСБ — служба безопасности новой России. Про листок между столами расскажешь? Кто же тебе поверит? Забыли, а? Детский сад. А поверят — еще хуже. Выставить себя на посмешище перед всем миром — кто же на это пойдет?

— Я бы пошел, — сказал Голубков, закуривая новую сигарету. — Да, пошел бы. Мало мы весь мир смешили? Ну еще раз посмешим. Зато избавимся от этой головной боли.

— Я бы тоже пошел, — подумав, кивнул Нифонтов. — Но не нам с тобой это решать. А те, кому решать, и слушать не захотят. Престиж России! Шутка?

— А интервью, которое Пилигрим хочет взять у Рузаева, — шутка? Ты сам прекрасно представляешь, какую сенсацию он хочет испечь. Этой встречи нельзя допустить.

— Как? Никаких преступлений на территории России он не совершал. А если и совершал, то мы о них ничего не знаем. Нам его даже задержать не за что.

— Проживание по фальшивым документам, — подсказал Голубков.

Нифонтов только рукой махнул:

— Ерунда. Доказать, что они фальшивые, будет очень непросто, в КГБ работали профессионалы. Но даже если докажем, что? Полгода тюрьмы? Депортация? А это все равно что отпустить щуку в реку. И вечно держать его под колпаком мы не можем.

При его опыте он вполне может уйти и все-таки связаться с Рузаевым.

— Есть третий вариант, — напомнил Голубков. — Тебе его предлагали?

— Да, — кивнул Нифонтов. — Предлагали подумать. Я сказал, что категорически против. Убрать неудобного человека — простой выход. Но после этого мы становимся на одну доску с преступниками. Это мы уже проходили по полной программе.

Голубков усмехнулся:

— Удивляюсь, Александр Николаевич, как ты умудрился стать генерал-лейтенантом с такими взглядами.

— А я не удивляюсь, что ты так и остался полковником. Потому что у тебя такие же взгляды. Хочешь взглянуть на этого красавца?

Не дожидаясь ответа, Нифонтов достал из сейфа средней толщины папку. В ней было два больших конверта из плотной коричневой бумаги. В одном была стандартная ориентировка Интерпола с черно-белым фотоснимком разыскиваемого преступника, описанием его примет и довольно длинным перечислением имен, которыми он пользовался. В конце стопки листков было пять цветных снимков, весьма качественно выполненных на лазерном принтере.

— Досье Пилигрима, — пояснил Нифонтов. — Я позаимствовал его на время в ФСБ. Все данные собраны Интерполом. О нашем участии в его многотрудной судьбе — ни слова.

То ли действительно в его агентурном деле ничего больше не было, то ли на всякий пожарный зажали или даже уничтожили.

Голубков всмотрелся в снимки. Два из них были сделаны в тюрьме, а три — явно скрытно — на улице то ли Вены, то ли Берлина. На них был запечатлен среднего роста, худощавого сложения человек лет тридцати с длинными черными волосами, перехваченными сзади в «конский хвост», с правильными суховатыми чертами лица, с тонким прямым носом. Голубков профессиональным взглядом отметил: сросшиеся на переносице густые черные брови, тонкие губы, необычно длинные мочки плотно прижатых к голове ушей, впалые щеки.

— Таким он был лет десять назад, — объяснил Нифонтов и извлек из второго конверта еще несколько крупных цветных снимков. — А вот такой он сейчас. Это уже наши ребята снимали.

Голубков перебрал снимки и даже головой потряс:

— Да это же не он!

Круглолицый блондин с прической ежиком, короткая шея, нормальные, даже чуть оттопыренные уши, белесые небольшие брови, пухлые губы, нос морковкой.

Голубков разложил в два ряда снимки: сверху интерполовские, под ними — наши.

Долго сравнивал и уверенно повторил:

— Не он.

— Ну, даже если ты не узнал… Стоило бы поздравить профессора, который делал эту операцию. Специалист был суперкласса. Мечтал, говорят, получить Ленинскую премию за свои методы лазерной и пластической хирургии. По закрытому списку, само собой.

— Получил?

— Пулю в лоб он получил. В декабре 93-го года. Эстонская прокуратура квалифицировала это как дело об ограблении и убийстве. Преступники не были найдены.

— У него было что грабить? — спросил Голубков.

— Было. Его центр делал всякие операции. В том числе и коррекцию женских фигур и грудей. Для западных немцев в основном. И стоила эта работа недешево. Так что в сейфе у него было чем поживиться. Непонятно другое: для чего нужно было поджигать центр. Причем так, что погибли все архивы. Впрочем, почему непонятно?

Как раз понятно.

— Тебе не кажется, Александр Николаевич, что в нашем деле трупы накапливаются слишком быстро?

— Не факт, — возразил Нифонтов. — Он же не только Пилигриму делал пластическую операцию. Но и многим другим. А кому? Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Так что не будем спешить с выводами. Для нас главное сейчас, что это — Пилигрим. Можешь не сомневаться. Запроси досье, у нас оно есть. В нем — заключение экспертизы.

Они целую неделю над ним работали.

Нифонтов звонком вызвал помощника, сложил листки и все снимки в папку и приказал: