Автономный рейд - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 55

Я опустил сумку и вещмешок на снег и двинулся к ним, со страхом чувствуя, что едва волоку ноги. Боец из меня в нынешнем состоянии, после допроса и прорыва, как из Венеры Милосской — швея. Ноги еле переставлялись, и я не успел — Ира взяла нахамившего ей мента за ухо, нагнула, повернула к себе спиной и от души пнула в задницу. Только снежная крупа взвихрилась там, где он мордой пропахал склон. Его напарник едва приподнял дубинку, как удар Ириного кулака в ухо отправил его к приятелю. Тот как раз начал приподниматься с перепачканным не слишком белым тут снегом личиком. Я вернулся к сумке и сел на нее, чтобы смотреть с удобствами. Да и сил стоять уже не было. Заметно было, что Ирина не просто дерется, а играючи ведет учебный бой, вразумляя братьев своих меньших.

Милиционеры, не поумнев, все же поднялись и двинулись к ней. Крича что-то о документах и крутом возмездии, они попытались обойти ее с флангов.

То есть это они так полагали, что обходят. На самом деле решалось, кто именно и где именно первым пропашет снег носом на этот раз. Выпало опять старшему. Но теперь и младший тоже получил по заднице, оставив Ире свою дубинку. Она стояла, похлопывая ею по раскрытой ладони, чуть картинно расставив ноги. И только тут до меня дошло: да ведь это представление в мою честь. Современная женщина демонстрирует мужчине, что в случае чего сумеет его защитить.

Или она доказывала мне, что не так слаба, как казалось, когда была связана? Но почему — мне-то? Ведь не могла она воспылать ко мне чувствами за одну, да еще такую пакостную, ночь. Совсем не похожа она на психопаток, которые балдеют от могучих волосатых мучителей! Да и я не таков.

Урок опять не пошел впрок взмокшим, сбивчиво матерящимся грубиянам в форме. Им вздумалось достать пистолеты. Оказалось, что и это не шибко удачная мысль. Она просто отобрала у них стволы, сложила мужиков на землю, уселась на них и некоторое время читала им мораль. Мне показалось, что она придавила им уши каблуками: уж слишком смирно и почтительно они слушали.

Движение под мост было невелико, но все же было. В любое мгновение мог появиться другой патруль. Вряд ли ему эта композиция покажется безобидной предновогодней кучей-малой. Лекция Ирина до меня доносилась с пятого на десятое, однако я не собирался засвечивать свою физиономию, подходя ближе.

Ира говорила об уважении к налогоплательщикам вообще и к женщинам в частности, о форме, которая не индульгенция на хамство, а как раз наоборот, обязанность блюсти честь. И прочее такое же.

Получалось очень доходчиво.

В завершение лекции, когда менты почтительно извинились, она выщелкнула обоймы из их ПМов, кинула патроны в их машину, а сами стволы забросила подальше, в снег, и пошла ко мне. Она возвращалась на фоне копошащихся мужланов, прекрасная и непобедимая. До меня наконец дошло, зачем была вся эта возня с грузинским ожерельем, взрывчаткой и Михуилиными опытами. Чтобы я мог встретиться с Ней. Единственное, чего я пока не понимал: за что такое счастье — и мне.

Зато в том «зачем?» вопроса не было.

Выяснить бы вот только скорее, с кем она меня спутала?

— Ну как я их? — подбоченясь, спросила, и по дрогнувшим ресницам стало видно: боится, что выступила не по делу. Но я уже знал: для меня, что бы она ни сделала, все будет хорошо и правильно.

— Прекрасно! Только... — Я собирался с силами, чтобы встать.

— Что — «только»? — Она пригнулась ко мне. Вся — внимание.

— Хорошо, если в ты сначала поинтересовалась, что у меня в сумках.

— Ой! — закрыла она рот щепоткой. Оглянулась на поверженных ментов, потом осмотрелась вокруг и, как рьяный новобранец, приняла позу для высокого старта. — Делаем ноги?

И мы их сделали.

Сравнительно недалеко — до Новогиреева. У меня там была снята квартира как раз на такой случай. Едва внесли вещи и я пристроил на вешалку свою куртку, Ира сказала, что здесь очень миленько и что она сейчас сбегает за едой, вином и лекарствами. И — ускакала, не дав мне и пикнуть. Я настолько устал, что даже удивиться ее прыти не успел. Оставил дверь незапертой, откинулся в кресле и, держа в каждой руке по пистолету, выжидал в тупой прострации. Тут же в голове закопошились здравые мысли о том, что она пошла звонить своим хозяевам, от которых я сбежал... Или тем, о ком я не знаю, но кому тоже хочется спустить с меня шкуру. Я ждал и дождался — она впорхнула, заснеженная, румяная, с двумя тяжеленными полиэтиленовыми сумками. Отнесла их на кухню, заперла входную дверь, подошла ко мне, встала возле кресла на колени и призналась:

— Я нарочно от тебя сбежала! Потому что боюсь твоих вопросов... У меня такое... Мне даже кажется, я как увидела тебя там, у моста, так и сошла с ума. От счастья. Спятила и боюсь напугать тебя своим сумасшествием. Дура, да?

Я выслушал ее с блаженной улыбкой, но язык уже мне не повиновался.

— Ты — прелесть, — едва выговорил я. — Но я больше не могу... — И отключился.

Потом, на мгновения выныривая из тягучей сонной тины, я понимал, что она меня осторожно раздевает, шмыгая носом, протирает чем-то щиплющим мои раны и синяки. Каждое ее прикосновение, даже вызывающее боль, окатывало мой затылок блаженной истомой, и я безуспешно пытался не засыпать, чтобы продолжать чувствовать и слышать ее рядом.

...Когда я проснулся, было около семи утра. В квартире — тишина и темень, а мою стянутую бинтом грудь переполняли энергия и жгучее желание немедленно убедиться, что Ира мне не приснилась. Убедился сразу, едва глаза открыл: она крепко спала рядом со мной. Лежала на боку ко мне лицом.

Светлогрудая и большая. По-девчоночьи посапывала. Не было красивее и желаннее человека в мире.

Тут же вторая мысль: где оружие и боеспособно ли оно?

Оба пистолета, большой и маленькой, лежали на придвинутом к дивану стуле. Я осторожно поднялся, взял их и свою рубаху из древнего шифоньера, проскользнул в прихожую. Постоял, прислушиваясь: кроме рокота холодильника, журчания воды в бачке и нормальных трелей сработавшей автомобильной сигнализации во дворе — ничего. Надел рубашку, шлепанцы и пошел в туалет.

Зажег свет, проверил обоймы, потом, пардон, оправился, как по утрам положено.