Драмы - Штейн Александр - Страница 50

Козловский. За модой следить будете в другой раз. Гражданина Рилькена на флагман — советником.

Гуща (помолчав). Есть! (Двинулся к выходу).

Вбежал Иван.

Иван. Федька, измена! «Фиат» твой внизу — давай!

Гуща (выхватил револьвер). Где, кто?

Иван. Сегодня — к стенке, всех, всех, кто в морской следственной. Чье решение? Клятву дали — никого не тронем. Братва не простит, Федька! Измена третьей революции!

Гуща. Не галди ты, праведник. Тебя-то где носило, пока ревком заседал? Где и с кем? Тебя самого еще — разбирать черед. Ревком решил — к стенке. Революция в опасности — движение на льду. Ждем штурма. Мигни — проглотят. «Агентам Антанты — суд и трибунал», — забыл?

Иван. Решение ревкома — расстрелять?

Гуща (кивнул). Поехали в штаб. Замолвлю за тебя... Петриченко. (Взял его за плечо).

Иван (вырвался). А мне на твоего Петриченко... В гроб его, в богородицу! С этими езжай! Снюхался, шкура! (Оглядывает Рилькена). Вырядился!

Рилькен. Я могу ударить.

Иван. А! Не забыл? Ты уж моего отца мордовал. Лупи, твоя власть, жаба, не ревкома.

Рилькен (Козловскому). Терпите, терпите, ваше превосходительство. И Христос, помнится, терпел...

Козловский (Гуще). Арестуйте этого... желторотого негодяя!

Гуща. Не диктуй! Не диктуй!

Козловский садится к буржуйке, невозмутимо начинает помешивать угли. Гуща потрясен.

Да вы что? Ревком...

Козловский. Сами, батенька, сами. (Греет руки).

Гуща. Движение на льду — слышали или нет? (Ивану). Суешься, сопляк. Гражданин... военспец. Товарищ Козловский... (В отчаянии махнул рукой, матросам — показал на Ивана). Взять!

Вышла Таська-боцман.

Таська. Ах, родненькие вы мои, клешники! За мной? И доперли, что я тута? Федечка, не тронь Рилькена. Стукнешь — голубая кровь прольется...

Гуща (матросам). Взять, говорю. (Козловскому). Поехали?

Матросы бросаются на Ивана.

Козловский. Теперь — поехали.

Таська. Федя, что они делают?

Рилькен. Молчи, шлюха.

Баронесса. Господи, Саша...

Рилькен. Убирайтесь, мама...

Таська. Федя? Молчишь?

Гуща (Козловскому). Поехали, гражданин... генерал. (Рилькену). Поехали. (Матросам, показывая па Ивана). В морскую следственную.

Матросы скрутили Ивану руки, потащили к дверям. Мимо него не глядя прошли Козловский и Рилькен.

Таська. Контры вы проклятые, контры, контры... (Плачет).

Гуща схватил ее за руку, с силой потянул к выходу. Вытолкнул. Баронесса одна. Пошла по комнате, потушила одну за другой все свечи.

Баронесса. «Убирайтесь, мама». А куда? Куда?

В КАМЕРЕ СМЕРТНИКОВ

Глазок в двери, нары, на нарах — арестованные моряки-коммунисты. Пантомима. Их разули — босые. Слышна старая матросская песня, которую поет один из арестованных. 

«Черной кровью запачкан мундир, 

Это матросы кронштадтские, 

В воду их бросить велел командир, 

Сердце им пули пробили солдатские...»

Шалашов. Тсс! Тсс!

Песня смолкает. В тишине — слабый, но отчетливый стук.

(Припав к степе, слушает). С «Петропавловска». Коммунисты. Свезли ночью. Как и нас.

Тихий отчетливый стук — в другую стенку.

(Бежит туда, припадает, слушает). С «Азарда». Пятнадцать. Коммунисты.

Стук прекратился.

Зачем свозят, а?

Молчание. Снова затянул один из матросов песню.

«Трубы блуждают в морской тишине,

Плещутся волны зеленые,

Связаны руки локтями к спине,

Лица покрыты мешками смолеными...»

(Мечется по камере). А разули зачем? Все погибло, да? Тсс...

Снова стук в стенку.

Тсс... (Припал к стенке, слушает). С «Андрея Первозванного»... Коммунисты. Сорок во...

Лязгнули засовы, открылась дверь. Втолкнули Красного Набата с неразлучным его портфелем. За ним — Расколупу, босого.

Красный Набат. За некорректное поведение будете отвечать! Перед Российским Телеграфным Агентством! Коротко — РОСТА.

Шалашов. Что там, на воле? Ну? Что?

Красный Набат. На воле? Дорогой товарищ, нас поволокли через пять минут после вас.

Расколупа. Восемнадцать суток в каземате на линкоре с им отшлепали, ребяты, как одну копейку. (Шалашову). Ты мне сколько всего — двадцать пять назначил?

Шалашов, недоумевая, посмотрел на Расколупу.

Семь осталось. (На Красного Набата). Верно, с им не соскучишься.

Ну запускает! «Портреты белых палачей под кистью красных смехачей»! Только бы запомнить!

Шалашов (лихорадочно). Зачем сюда? А? Чохом — под лед?

Красный Набат. Единственно, что удалось почувствовать, — люди колеблются. Вели нас сюда — ракеты над заливом. Боятся атаки...

Шалашов (безнадежно). А! Что мы знаем? Ничего мы не знаем. Коммунистов на воле больше нет. А что есть? Может, ничего? И никого? (Вдруг, шепотом). А может, над Кремлем — белый флаг? Свергли? Как здесь, а? Хоть самому в петлю от таких мыслей залезь... Или — надежда есть? Вынырнем?

Расколупа. Быстро ты, милый, цикорий пустил.

Шалашов. Я — убитый обстановкой, товарищи.

Расколупа (Красному Набату). Стих ему скажи какой... Этот кого хочешь сагитирует, ребяты. Доказал мне, например, научно — ведьмов нет. Теперь, точно, их редко встретишь; а дед мой, тот шел с гостей до хаты — глядь, из трубы, естественным путем, выезжает на помеле ведьма. Теперь-то кругом телеграфные провода, чепляются помелом, вот и вывелись.

Снова лязг засова. Открылась дверь. И тотчас же донесся далекий орудийный грохот. Пантомима — конвойные втолкнули окровавленного, избитого Ивана. Дверь захлопнулась. Иван отер кровь с бушлата, огляделся.

Красный Набат. Кто бьет? Ваши?

Иван (медленно). Кто — ваши? Кто — наши? (Отер кровь).

Расколупа. Кто ж тебя, милок, так обработал? За отца?

Иван. За себя.

Красный Набат. А где он?

Иван. Не нянька за ним. (Пауза). К стенке всех. На рассвете. Решение ревкома.

Молчание.

Шалашов (кинулся к дверям, заколошматил неистово). Ура! Откройте! Ура! Разуверился! Пустите!

Расколупа. Помутился!

Красный Набат. Шалашов, не дурите!

Шалашов (бьет в дверь). Да здравствует рассвет третьей революции! Ура!

Арестованные бросаются к нему, оттаскивают от двери, усаживают на нары.

Расколупа. Глаз, смотри, бешеный.

Красный Набат (иронически). А другой — нормальный. Иван (подошел к Шалашову). Разуверился?

Шалашов вскочил, они стоят друг против друга.

А когда грело? Верил? (Замахнулся).

Шалашов. Не смей!

Иван. А ты посмел? Не твои кишки, шкура, на колючей проволоке висели, не твои. (Вдруг, с рыданием). Не ты — я бы...

Лязгнул засов, открылась дверь — конвойные из пантомимы.

Шалашов (оттолкнув Ивана, бросился к ним). Раскаялся! Разуверился! Рассвет третьей! Выхожу из партии! Пустите! Ура!

На него кинулись арестованные. Конвойные преградили им путь: один из них выхватил гранату, замахнулся. Шалашов убежал. Конвойные медленно отходят к двери, ушли. Лязгнули засовы. Молчание. Тишина. Далекие орудийные громы.